Эти основные вопросы мучили меня и днем и ночью. Как молотом били они по моему уставшему мозгу, и я не мог отвязаться от этих дум. Я был не в состоянии читать, да и не было у меня никаких книг. Я чувствовал сильное физическое изнурение и большую моральную усталость. Возможно, что это состояние было отчасти вызвано недоеданием (в течение нескольких месяцев до приезда в экономию графини Паниной я питался только раз в день и то не каждый день).

У меня появились сомнения в успехе борьбы против сторонников черносотенного движения*. Я опасался, что рано или поздно поле брани останется в руках этого движения. Но в данный момент вопрос о прекращении борьбы не вставал передо мной.

Управляющий экономией С. В. Паниной согласился с моими доводами и своим молчанием предоставил мне возможность вести целиком пропаганду за Крестьянский Союз*.

Как землемеру экономии мне полагалось иметь в моем распоряжении кучера и двух лошадей. Я этим правом почти никогда не пользовался и с самого начала отказался от кучера. Я ограничивался одной лошадью, которая, по моей просьбе, стояла в общей конюшне и должна была подаваться мне всякий раз по моему требованию.

Отказавшись от кучера-конюха, я этим устранял лишнего, нежелательного и постоянного свидетеля при своих беседах с крестьянами. Таким образом,я имел большую свободу и даже безопасность не только в своих передвижениях, но также и в сношениях с крестьянами. Это приобретало для меня большое значение, в особенности в такой острый период моей работы по пропаганде для создания Крестьянского Союза. Я работал, что называется « под носом » отряда казаков, квартировавших вместе со своим офицером в главном доме экономии.

Офицер столовался у главного управляющего и не раз говорил ему о том, что виновники беспорядков живут в управляемой им экономии и что следовало бы их укоротить « на голову ». Это был явный намек на меня. Иногда он прибавлял : « Так и придется сделать при первом же удобном случае, мои ’ орлы ’ (т.е. казаки) так и поступят с ними ». Чтобы не встречаться с ним за столом, мне пришлось отказаться от столования у главного управляющего и попросить приносить мне еду на квартиру.

Впрочем, в этот период я редко был дома в обеденное время : я находился все время в разъездах, уезжал очень рано и возвращался домой иногда поздно вечером. Я старался уезжать и возвращаться в разные часы. Таким образом я « заметал » следы своих отъездов и приездов.

По моему требованию подавалась моя запряжка. В ноябре-декабре это были двухместные дрожки или легкие санки. Лошадь бывала запряжена в десять минут. Через четверть часа я отправлялся в село, в котором назначено было в этот день собрание. И никто не знал, куда и по каким делам я уехал. Выезжая из экономии, я ехал не по той дороге, по которой мне нужно было ехать, а по другой, ведущей иногда в противоположную сторону. На настоящую дорогу я возвращался, когда я отъезжал на несколько верст от экономии, убедившись, что за мной никакой слежки не было, ни конной, ни пешей.

На этих сходах иногда много бывало и смешного и наивного, но случались и моменты драматические. Не раз моей жизни угрожала опасность.

Однажды ко мне приехали гонцы из села Саловки. В этом селе велась двумя молодыми учителями земской начальной школы « революционная » пропаганда. С появлением Всероссийского Крестьянского Союза учителя начали вести пропаганду за вступление крестьян в этот Союз. Уже был назначен день, в который должен был собраться сход для обсуждения этого вопроса. За день до схода учителя узнают, что вейделевский волостной писарь собирается прислать своих « молодчиков », выдрессированных им специально для взрывания сходов, организуемых «революционерами». Учителя усомнились в своих силах, боялись, что победят на сходе их противники, и поэтому они просят меня приехать к ним на помощь. В первую минуту я заколебался. Риск был большой. Я встречусь впервые с моими противниками. Мне было известно, что их главарь ждал лишь удобного случая, чтобы убить меня, и, несомненно, приведет это намерение в исполнение, если сможет. Я задавал себе вопросы : не кроется ли в этом приглашении ловушка ? Смогу ли я спастись и выйти живым со схода в случае победы противников, повлиявших на крестьян ? В то же время, оставить без помощи учителей — значило увеличить шансы противников на победу, дать им возможность расширить поле их деятельности. Взвесив доводы за и против, я решил поехать туда.

Село Саловки, затерявшееся, как и все села в степи, находится в 10 верстах от экономии С. В. Паниной.

Я подъехал к школе пораньше с намерением повидаться с учителями до схода. К моему большому удивлению я увидел, что школа была уже набита до отказа, и много народу толпилось вокруг нее. Скоро все объяснилось : сход был назначен не в сборной* (о чем я не знал), а при школе. Многие пришли посмотреть на « экономического » землемера С. В. Паниной, о котором они давно уже слышали, но не доводилось им видеть его. Другие пришли послушать, как этот землемер будет спорить с вейделевскими посланными волостного писаря. Среди присутствующих были также и посланные из других сел.

Сход получился необычайный. Вынесенные на нем постановления могли быть решающими как для Крестьянского Союза, так и для черносотенного движения.

Мой доклад о Крестьянском Союзе прошел почти до конца благополучно. Собравшиеся с напряженным вниманием выслушали его при гробовом молчании. В своем докладе я ни одним словом не коснулся ни политической стороны, ни отношения Крестьянского Союза к государственному строю, каким бы он ни был. Я чувствовал и знал, что этих вопросов нельзя затрагивать при первой встрече с чужими мне крестьянами. Кроме того, на этот раз мне приходилось быть сугубо осторожным даже в своих выражениях и в выборе слов, чтобы не дать повода противникам обвинить меня, что я против царя.

Перед присутствующими я обрисовал лишь экономическое положение и права крестьян. Я сравнивал их « земельный голод » с избытком земельной площади, которой владели правящие классы, но сами их не обрабатывали. Я обратил внимание, что крестьяне не могли даже принимать участие в решениях вопросов, касающихся их собственных местных интересов. Я подчеркнул неправильность того, что эти решения принимаются помещиками.

Всероссийский Крестьянский Союз — организация чисто крестьянская, в которой нет ни господь, ни богачей. Он добивается получения одинаковых прав для всех на землю и на участие в государственных делах. Землею же должны пользоваться все те, кто желает обрабатывать ее своими собственными руками. На этой-то заключительной фразе мои противники, посланные волостного писаря и открыли бой.

« Как ! — закричали они. Ты говоришь, что землей должны пользоваться все, кто желает работать на ней, у тех же, кто владеет ею, но не обрабатывает ее сам, нужно ее отнять. Но царь имеет также много земли, что же и у него, по-твоему, нужно отнять землю ? Не верьте, братцы ему ! Вы слышите, он говорит хорошо, но он ведет нас, как и другие, к тому, чтобы вы поднимались против царя. А потом всю отнятую землю у помещиков отдадут жидам ? »

Опять наступило гробовое молчание. Казалось, что кто-то стукнул по темени всех присутствующих громадным молотком, и отнялся у всех язык." В этом зловещем молчании чувствовалось приближение грозы. Люди сидят или стоят как истуканы, и только тяжелое дыхание, отдельные вздохи указывают, что они — живые. Я догадываюсь, что они думают в эту минуту обо мне. « Вот какой он гад ! Этот землемер хотел нас заставить подписаться против царя, изменить нашему любимому Царю-Батюшке. Раздавить эту гадину ! »

Мое нервное напряжение достигает предельной точки, я чувствую, как колотится с перебоями мое сердце. Но внешне я остаюсь спокоен и боюсь только одного : как бы не пропустить момента, чтобы мои противники или кто-либо из толпы не заговорил раньше меня и не превратил собрание в кипящий котел. Если я упущу этот момент, я потеряю доверие крестьян и, может быть, мою жизнь. Но в то же время я сознавал, что необходимо дать им время, чтобы они пришли в себя от нанесенного удара и освободились бы от неожиданной для них идеи, что я хотел их обмануть. Если они успокоятся, они смогут, выслушать внимательно то, что я им скажу. В нужную минуту я заговорил первым и был выслушан. Я почувствовал, что собрание, как взбудораженное море от налетевшего на него шквала, вдруг успокоилось, так же и мирное общение с толпой понемногу восстановилось.

Вскоре беседа возобновилась. Крестьяне начали делиться со мной своими размышлениями и сомнениями. Они сами заговорили о царе. Что же на них подействовало так успокаивающе ? Во-первых, мое спокойствие и владение собой. Во-вторых, даваемые мною простые объяснения.