В этот момент мимо нас проходил наш сельский писарь. Увидев меня, он сделал мне знак подойти к нему. Он сообщил мне, что получил бумагу, в которой сказано, что можно поступить бесплатно в фельдшерскую школу в Воронеже. Для этого достаточно только выдержать экзамен. « Если ты хочешь поступить в эту школу, приходи ко мне, и я тебе объясню, что для этого нужно сделать ». От этих слов писаря у меня помутилось в голове. Я даже не помню, поблагодарил ли я его за такую радостную для меня весть. Одно лишь хорошо я помню : в один миг я забыл свой разговор с товарищами и опрометью побежал домой.

Войдя в избу, я сообщил отцу и матери о моем разговоре с писарем и заявил о моем решении поступить в эту школу и о том, что больше в Карачуне оставаться не хочу. Мать рассердилась, а отец ее поддержал, заявив, что « от добра добра не ищут », что дома у нас не очень плохо живется. А что из учения моего выйдет, — этого никто не знает. Родители повторяли мне, что среди порядочных людей нашего села никто не оставлял свою родину. Рождались, жили и умирали в своем родном углу. Ни один любящий сын не оставлял своих родителей, что я — самый смышленый и самый грамотный, брат же мой даже читать не умеет. Я должен быть поддержкой и опорой своих родителей, защитником их в старости. Поэтому-то они не могут отпустить меня, дать свое благословение и согласие на мое намерение учиться и заняться другим ремеслом, а не горшечным.

Мои стремления, мое желание открыть другой мир были им чужды и непонятны. Но на этот раз мое решение было так же твердо, как и их сопротивление. Я им заявил, что если они меня не отпустят добровольно, я все равно уйду от них в город и поступлю в трактир половым. Мать почувствовала, что на этот раз я исполню свою угрозу и заплакала. Отец же ничего не сказал, и его молчание было для меня многозначительно. Весь вечер они о чем-то совещались между собой тихим голосом, но о поступлении в фельдшерскую школу со мной больше не заговаривали. На следующий день, утром мать сообщила мне, что они согласны отпустить меня, но не в школу, о которой я им говорил, а в другую, в Коневскую. Притом мать обещала даже сама сходить в эту школу и разузнать, что нужно, чтобы поступить в нее. Для меня не имело никакого значения, в какой школе я буду учиться. Лишь бы можно было учиться, кроме того у меня не было выбора ; я знал только церковно-приходскую школу, в которой я обучался началам грамоты, чтению и письму ; имел я некоторое понятие о духовном училище, где учились два сына нашего священника. Дальше этого мои познания о школах не шли. Я не мог судить, чем отличается фельдшерская школа от школы для детей духовенства. Какая из них дает больше преимуществ ? Какое обучение понравится мне больше ? Я не знал. Поэтому сейчас же согласился попытать счастья попасть в Коневскую школу. Семейный мир был восстановлен.

Я не чувствовал, что одержал победу, но понимал, что принятое решение имело огромное значение для моего будущего. Моя угроза наняться в трактир половым принудила моих родителей дать свое согласие ; крестьяне считали эту работу постыдной и позорной не только для того, кто нанимался служить половым, но и для всей его семьи. Это отвращение, граничащее с ненавистью, объяснялось тем, что оно морально портило человека, ставило полового в унизительное положение, вынуждая его присутствовать (как они говорили) при богомерзких сценах. По мнению крестьян нашего села ничего нет на свете хуже должности полового. Вот что сломило сопротивление моих родителей.

Через несколько дней после этого исторического для меня дня, мать пошла пешком в Коневскую школу и принесла оттуда программу конкурса для поступления в нее.

Коневская школа официально называлась « Низшая сельско-хозяйственная Конь-Колодезская школа »*, организованная незадолго до этого в бывшем поместии наследников знаменитого адмирала Сеня-вина, сподвижника Петра Великого. Она находится в 32 верстах от нашего села и существует, кажется, и в настоящее время. Я имел о ней самое смутное представление. Не большее представление о ней имела и моя мать. Она знала только, что в этой школе учился сын старшины нашей волости. Отличался же он тем, что был гармонистом. Он приезжал в наше село во время трех больших базаров : один на масленицу и два других на престольные праздники. Под звуки его гармони плясали девушки.

Почему мои родители решили, что лучше будет, если я поступлю в эту школу, — мне неизвестно. Можно только предполагать, что они руководствовались соображениями морального порядка : в городе

слишком много греховных соблазнов, от которых трудно будет мне уберечься. Сельско-хозяйственная же школа, на берегу реки Дона, находилась в сельской обстановке. Она была даже далеко от сельского поселка, так как ближайшее от нее село находилось в трех верстах. Таким образом, я буду вдали от городских соблазнов, думали они. И в то же время она ближе к нашему селу, и мое отсутствие для них будет менее чувствительной потерей. К тому же они надеялись, что по окончании школы я вернусь под отцовский кров.

В программе, принесенной из школы матерью, было указано, что конкурсный экзамен для поступления в школу бывает раз в год, во второй половине сентября. Экзамен состоит из диктовки по русскому языку, из решения задачи по арифметике на все четыре правила простых действий и из устного экзамена по этим же предметам и по Закону Божьему. При подаче прошения на допущение к конкурсу нужно было представить метрическое свидетельство* свидетельство об оспопрививании и свидетельство об окончании первоначальной школы.

Мать возвратилась из школы успокоенная. Ей понравились и местность и люди, с которыми она разговаривала. По ее словам ее принял самый главный начальник школы, т.е. управляющий. На самом же деле это был младший служащий школы, писарь Тихон Иванович. Он не отличался большим умом и походил скорее на затравленную мышь, но был действительно человеком мягким и приветливым. На мать он произвел хорошее впечатление. « Встретил меня, — рассказывала она, приятный, обходительный господин. Я объяснила ему, зачем пришла. Он мне сказал, чтб нужно представить для поступления в школу. Я ему сказала, что боюсь забыть все это. Он меня успокоил и дал вот эту бумажку и говорит :. « Возьми ее и покажи учителю. Он прочитает ее и скажет тебе, что надо делать. »

Не теряя времени, на другой же день я пошел к фельдшеру за удостоверением об оспопрививании. Он жил в 10 верстах от нашего села, и, к счастью, я застал его дома ; он выдал мне сейчас же необходимое удостоверение и никакой платы не взял. Труднее дело обстояло дальше. Учитель был в это время уже другой, он меня не знал. Он согласился подготовить меня к экзамену, но потребовал за свой труд 5 рублей. Священник согласился выдать мне метрическое свидетельство, но нужно заплатить за него 3 рубля. Все вместе представляло очень большую сумму для нас. Таких денег у нас не было. Мать нашла, что требование учителя было справедливым. Требование же священника она считала несправедливым : ведь я столько сделал для него при отправлении служб и треб (свадьбы, похороны, крестины, соборования) . Она не хотела понять, что поп тут не причем, что я заменял не его, а дьячка, что он не обязан отказываться от следуемой ему платы за свидетельство. Она считала, что попу следовало бы выдать мне это свидетельство, если не бесплатно, то, по крайней мере, за доступную для нас сумму. Но поп смотрел на это иначе и не хотел отказываться от своих прав. Он не оказал нам даже и кредита и потребовал уплатить ему всю сумму в момент выдачи метрического свидетельства. К счастью, более покладистым оказался учитель : он согласился на то, чтобы мои родители платили ему по частям или тогда, когда смогут. Благодаря ему, денежный вопрос разрешился благополучно. А чтобы заплатить попу, пришлось прибегнуть к займу.

Итак, после пятилетнего перерыва, я опять приступил к учению. Исправно хожу заниматься к учителю, а дома сижу целые дни за грамматикой русского языка, за решением задач, учу наизусть стихотворения. Многое перезабылось со времени окончания церковно-приходской школы. Многое нужно было восстанавливать в памяти и в то же время готовить новое, то, что требовалось по программе. У моего учителя не было достаточных знаний, чтобы хорошо подготовить меня. К тому же у него не было ясного представления о том, что требовалось для экзамена. А времени у меня было мало : меньше двух месяцев. Нужно было напрячь все силы. Случайно, можно сказать по наитию, был выбран верный путь. С учителем я, главным образом, писал диктовки, а дома большую часть времени посвящал арифметике и Закону Божьему. Никогда потом в жизни я не работал с таким напряжением. Еда, сон и домашние заботы перестали иметь свое значение. Все окружающее меня перестало существовать, кроме моих учебных книг и тетрадей.

Приближался день отъезда на конкурс. За несколько дней до этого случайное желудочное заболевание чуть не погубило все мои надежды, не лишило меня возможности попытать счастья. Острая боль в животе, увеличивающаяся с каждым днем, однажды ночью сделалась нестерпимой. Я катался по полу, не мог ни стоять, ни сидеть, ни лежать спокойно ни на боку, ни на животе, ни на спине. За несколько часов ужасных страданий я сделался неузнаваем. Никто из семьи в эту ночь не спал. Глубокой ночью, в один из моментов отцу и матери показалось, что я умираю. Отец побежал за священником просить его прийти исповедовать меня и причастить. Брат пошел за знахарем.

Еще до рассвета пришел священник, исповедовал меня и причастил. К этому времени боли как-будто стали уменьшаться, но заметного облегчения я еще не чувствовал. После священника пришел знахарь. Он принес с собой какую-то жидкость, над которой он пробормотал несколько неразборчивых слов. Он дал мне выпить немного этой жидкости. Теперь, вспоминая вкус этого питья, я думаю, что в нем были, вместе с чем-то другим, квасцы. Только в конце утра боли заметно уменьшились, я почувствовал себя лучше и заснул. Но следы от проведенной мучительной ночи оставались еще заметными для моих близких. Мои родители никогда не смогли забыть эту ужасную ночь, а я помнил ее до самого дня отъезда на конкурс.

Сентябрь был в этот год очень дождливый ; дороги сделались почти непроезжими, — настоящая трясина. Даже для сильной лошади, запряженной в пустую телегу путь был очень трудным. Для нашей же слабосильной лошади это было совсем невозможно. Пришлось попросить соседа одолжить нам лошадь.

Поехала со мной мать. Она уже знала, где точно находится школа, к кому нужно обратиться по приезде. В то же время она хотела видеть, как ее Ваня будет держать экзамен.

Из тридцати двух верст пришлось проехать пятнадцать по вязкой дороге, чтобы выехать на шоссейную дорогу. Нам нужно было выехать из дому ночью, задолго до рассвета. Я оказался единственным, приехавшим в самый день экзамена. Одни приехали за день до экзамена и поселились в ближайшем селе Конь-Колодезск. Они приготовились к конкурсу у учителя русского языка и арифметики, преподававшего эти предметы в школе. Другие приехали за несколько дней до экзамена. Многие успели перезнакомиться между собой, освоиться с обстановкой, в которой проходит конкурс. Многие из них были уже, что называется « тертые калачи ». Почти все эти кандидаты были городскими жителями и осваивались быстро в любой среде.

В домотканных, набивных* портках, в рубашке, по крестьянскому обычаю, с тесемчатым поясом, с длинными волосами, подстриженными в кружок*, я резко выделялся всем своим обликом среди кандидатов. К тому же я был очень застенчив и после письменного экзамена не решился ни с кем из них заговорить, расспросить об экзамене. Среди них в особенности выделялась одна группа. Они все время держались вместе, чувствовали себя свободно, о чем-то оживленно разговаривали между собой, что-то обсуждали. Это были, как я потом узнал, мальчики из села Репное, находившегося вблизи уездного города Задонска. Они учились в Земской начальной школе, и их бывший учитель русского языка и арифметики был теперь переведен в Конь-Колодезскую низшую сельско-хозяйственную школу. Он стал давать частные уроки мальчикам, окончившим Репнойскую школу и желавших поступить в Конь-Колодезскую школу, конечно за плату. Поэтому-то некоторые кандидаты приехали в село Конь-Колодезск за несколько месяцев до конкурса.

В первый день экзамена, утром, была диктовка. Днем была нам дана очень длинная задачка по арифметике. После письменных испытаний все кандидаты выходили из школы очень возбужденные, обменивались своими мнениями о диктовке, о задачке. Только я один ходил .молчаливо среди этой оживленной толпы, прислушивался к тому, что говорят другие. Я не мог отдать себе отчета, преуспел ли я в письменных испытаниях.

Мы с матерью провели ночь в людской*, где нас приютили на ночлег и позволили даже остаться там и на следующий день.