Роковым для Крестьянского Союза оказалось то, что он дал возможность для некоторых возглавителей удовлетворить их собственные интересы. Они использовали Союз, чтобы крестьянская масса восприняла идеи их партии, а совсем не для того, чтобы развить и укрепить Союз. Они сознательно не приложили никакого усилия для того, чтобы найти общую тактику для разрешения проблем, присущих крестьянской массе.

Правительство тоже способствовало нанесению удара Союзу. После Московского восстания оно приложило все усилия, чтобы в корне разрушить крестьянское движение. Оно прибегало ко всем средствам для его уничтожения. Цель его была достигнута на свою собственную беду и на беду всего русского народа. Будь Крестьянский Союз сильной и крепкой организацией во время Революции, ход последней был бы возможно иной.

Крестьянин действительно — загадка. Нигде не приходилось мне встречать людей, жаждущих знать, с мятущейся душой, людей склонных к созерцательности, как среди крестьян. Может быть поэтому столько талантливых людей, обладающих большим разнообразием способностей, вышло из народа. Среди них выделились и ученые, и художники, и архитекторы, и поэты, и артисты. Но все же трудно найти среди них крупного организатора, человека способного объединить эту силу и быть их вожаком.

О мужике спорили много. Много написано и сказано о нем хороших слов, но еще более против него. Мужика ругали за все, обвиняли во всех грехах, даже и таких, в которых он был неповинен. Хвалили же мужика его защитники и друзья, главным образом, за его долготерпение, за его выносливость, за его живучесть, за то, что он не поддается ни мору, ни голоду, ни холоду, выносит все с философской покорностью. И в этом находили оправдание и, следовательно, достойное прощение всех грехов им содеянных и не-содеянных.

Еще и теперь из-за мужика и за мужика идет великий спор между лолитиками и моралистами, между всеми теми, кто в мужике нуждается. А кто в нем не нуждается ? Ведь еще не изобрели такую бездушную машину, которая выполняла бы все работы мужицкие, кормила бы и праведных и грешных, воров и разбойников, и также и честных людей, мыслителей, поэтов, ученых, артистов и весь род людской.

Почему о мужике судят чаще всего по персонажам Чехова и Горького, а не по самим мужикам ? Чехову простят его рассказ Мужики потому, что он описал не мужиков вообще, а тех, которые были испорчены отрицательной стороной городской жизни. Деревню Жуково стали называть Холуевкой (от « холуй », бранное или презрительное слово, вместо « лакей, половой, прислужник »), потому что многие из ее жителей уходили в город, служить в трактирах и ресторанах, что считалось унизительным и даже позорным. Само название « Холу-евка » осуждает и презирает тех, кто оторвался от своей среды и не пристал ни к какой другой.

Что касается Горького, то он мужика не знал и его не понимал. Он проявил такую сильную нелюбовь, граничившую с ненавистью, к крестьянству, как к классу, что оказался подобным известному реакционеру Родионову. Да и любил ли Горький кого-либо другого ?

Что касается меня я не отошел от своего народа, не изменил ему. Но царский режим сделал все, чтобы воздвигнуть между моим народом и мною непроходимую, непроницаемую стену.

Где классовый враг? Почему Плеханов*, Ленин, вышедшие из среды враждебно настроенной к рабочему люду, считаются лучшими, самыми настоящими представителями рабочего класса, способными удовлетворить чаяния угнетенных ? Почему князь Кропоткин* и члены « Народной Воли »*, вышедшие почти все из класса угнетателей народа, также по марксистскому учению считаются « душой народа », хотя и в меньшей степени ? Почему Лев Толстой зачислен также в друзья народа, тогда как представители либерального течения : Петрункевич, Родичев*, Милюков* и другие считались классовыми врагами ? Почему А.И. Шингарев*, вышедший из народной гущи, также причислен к классовым врагам народа ? Нет, марксизм не всегда определяет верно, где находится классовый враг и каков он.

С момента моего бесповоротного решения уйти из села, счастье не покидало меня. Я был принят и зачислен стипендиатом в низшую сельско-хозяйственную школу без протекций, без знакомств. В таких же условиях представился я и на конкурс в среднее земледельческое училище, куда поехал, как говорится, « на авось », попытать счастья. И в этот раз я был принят и зачислен на стипендию Министерства Земледелия.

Эти успехи вскружили мне голову, породили во мне уверенность, которой до сих пор у меня не было, и веру в свою счастливую звезду. Я не сомневался в том, что будущее сулит мне те же успехи. Я буду продолжать идти успешно по избранному мною пути без помощи других, не прибегая к покровительству влиятельных лиц, не унижаясь ни перед кем. Сама мысль прибегнуть к чужой помощи причиняла мне душевную боль.

Как раз в этот момент возник передо мной вопрос : не обратиться ли мне за помощью к С. В. Паниной? После всего пережитого, после перенесенной болезни, потеряв окончательно веру в людей, которые представлялись мне святыми, жертвующими не только своей карьерой, своим богатством, своими знаниями и даже жизнью для народного блага, я еще как то не сознавал того, что я сам пользовался помощью других, когда я был освобожден из тюрьмы крестьянами.

С. В. Панина пришла мне на помощь без моей просьбы. Как только я приехал в Воронеж, меня приютил в своей квартире Александр Ильич Бакунин. Не выходя из дома, я прожил у него около двух недель, до тех пор, пока не убедились, что людей, посланных специально для того, чтобы арестовать меня, в Воронеже больше нет, и полицейское наблюдение за вокзалом ослаблено. За это время А. И. Бакунин списался с С. В. Паниной, объяснил ей мое положение и получил от нее ответ, в котором она просила отправить меня в Петербург, где она сама и встретит меня на вокзале.

Меня переодели, приклеили усы и бороду. Потом привезли на вокзал ровно за три минуты до отхода поезда. Билет был куплен заранее и вручен мне, когда я был уже в вагоне. Я увидел на перроне многих друзей, пришедших проводить меня и оградить меня, когда я сойду с извозчичьей пролетки и направлюсь на перрон. Они сейчас же окружили меня и довели до вагона, чтобы скрыть меня от глаз полиции. Я мог поблагодарить их только взглядом...

Все прошло благополучно. Поезд тронулся, унося меня в неизвестность. Но я вздохнул облегченно только тогда, когда поезд приблизился к Козлову, то есть был не только далеко от Воронежа, но и за пределами Воронежской губернии.

Наконец, Москва, сердце России, старая настоящая русская столица, о которой я знал больше, чем о других городах. Она привлекала меня не только своей прошлой славой, но и своими святынями, своими, как говорили, « сорок сороков »* церквами, своими златоглавыми куполами, « Царь-Пушкой »и « Царь-Колоколом ».

Москва была первым большим городом, в котором я очутился по прихоти судьбы. Но мне не пришлось осмотреть ее в этот раз, так как мой путь шел дальше, на север, в Санкт-Петербург. Не было поездов прямого сообщения в третьем классе от Воронежа до Петербурга. Чтобы с Казанского вокзала попасть на поезд, идущий в Петербург с Николаевского вокзала, мне нужно было только пересечь площадь, что я и сделал с большим сожалением. Как жаль ! быть в Москве и не осмотреть ее !

Через несколько минут поезд уносил меня из старой столицы в новую, красу и гордость Петра Великого.

В Петербург я приехал утром, и С. В. Панина уже поджидала меня на перроне. Посадила она меня в экипаж и отвезла на приготовленную заранее « нелегальную »* квартиру. По дороге она рассказала, что уже все подробно знает о том, что произошло в Валуйском уезде от А.И. Бакунина и, в особенности, от М. П. Первеевой, которая, выбравшись из Валуйского уезда, направилась прямо в Петербург. От нее она знает все подробности. Привезя меня на квартиру, С. В. Панина предупредила меня, что в Петербурге сейчас долго оставаться опасно, поэтому она завтра утром приедет за мной и отправит меня в Финляндию. Уходя, она советовала мне не выходить из квартиры. На другой день она отвезла меня на Финляндский вокзал, усадила в поезд прямого сообщения до Гельсингфорса* и вручила мне рекомендательное письмо к своим шведским друзьям. Так и не удалось мне посмотреть, как следует, « порфироносную »* столицу.

Поезд очень быстро довез нас до финляндской границы (она и тогда уже существовала). На границе поезд немного задержался. В этот момент я опасался, что будет проверка документов ; это опасение не оправдалось, и никто из представителей власти не прошел по вагонам и не проверил пассажиров. То было в пору царского режима, который мы называли «полицейским режимом ». Через 50 лет после этого человечество далеко ушло вперед... Правители усовершенствовали до такой степени способы надзора за жителями и контроля над ними, что теперь нельзя для кого бы то ни было так легко выехать из своей страны. Даже в своей собственной стране гражданин подвергается контролю и не может передвигаться свободно.