Лорейн (как Элис): Гневаюсь?

Терапевт: Чтобы вы не уплывали. Расскажите мне. Какая мысль только что пришла вам в голову, прямо сейчас, Элис?

Лорейн (как Элис): Как он со мной обходился...

Терапевт: И вы бы хотели ударить его кулаком прямо в лицо? Чтобы он больше не мог прикладываться к выпивке? Вы сказали, что хотели бы стукнуть кулаком, и почему-то я чувствую, что вы хотели бы стукнуть его кулаком прямо по рту, чтобы он больше не пил. Представьте себя, когда вы были молодой женщиной. В то время, когда вы впервые захотели покончить с собой, или еще раньше, когда вы были подростком. Что бы произошло, если бы вы выбили бутылку из его рук?

«Как он со мной обходился...» может относиться к широкому кругу возможных форм поведения, и было бы заманчиво выяснить в точности, что же происходило между Элис и ее отцом. Терапевт, однако, предпочитает оставаться с тем, что уже известно: пьянство ее отца и влияние этого на дочь. Терапевт приглашает Лорейн/Элис вообразить опыт выражения ее гнева, естественную, спонтанную реакцию, которая ведет к удовлетворению потребности (вместо того чтобы парализовывать и сжигать себя гневом, направляя его внутрь). Ответ Лорейн/Элис проливает больше света на самозащитную природу ее решения никогда не показывать гнев и никогда не «быть такой, как они».

Лорейн (как Элис): Это было бы приятное ощущение. Он бы убил меня, но это было бы приятное ощущение.

Терапевт: Он бы сделал что?

Лорейн (как Элис): Убил бы меня или что-то вроде того. Он бы...

Терапевт: И это веская причина не показывать свой гнев, ага?

Лорейн (как Элис): Да.

Терапевт: И что бы произошло, если бы утром вы стукнули по кровати матери и сказали: «Встань и приготовь мне овсянку, как это делает мать моей подруги»?

Лорейн (как Элис): Я не хочу этого делать.

Терапевт: Почему нет?

Лорейн (как Элис): Скорее всего, мой отец побил ее вчера вечером, когда вернулся домой. Я слышала их. Много лет я спала в их комнате... (ее голос дрожит) Я не хочу даже говорить об этом; это было ужасно.

Потребность защищать свою мать (и защищать себя от воспоминаний о том, что она видела и слышала в спальне родителей) сильнее, чем потребность испытывать и выражать свой гнев. Страдание Лорейн/Элис со всей очевидностью проявляется в ее дрожащем голосе, и терапевт отвечает на ее страдание.

Терапевт: Хорошо. Вам не нужно делать все на этой сессии. Давайте пока отложим это? Или вы хотели бы сейчас рассказать мне об этом в общих чертах?

Лорейн (как Элис): Он просто приходил пьяный и говорил: «А ну, поднимай юбку, Мэри». Никакой любви, никакой нежности. Мой муж был нежен со мной. Я ничего не знала о сексе, когда мы поженились. И он был терпеливым и нежным.

Ответ терапевта еще раз демонстрирует, что главная здесь Лорейн/Элис, и тревога Лорейн/Элис рассеивается. Когда она так решит, она будет говорить об этом. Несомненно, здесь еще многое предстоит исследовать - другие само-защитные решения, принятые, когда маленькая девочка была вынуждена становиться свидетелем сексуального поведения своих родителей. Однако вместо того, чтобы погружаться в эту новую содержательную область, терапевт решает связать ее с другой развиваемой темой: с разницей, существующей между двумя семьями - между родительской семьей Элис и ее собственной семьей с мужем и детьми.

Терапевт: Еще один контраст.

Лорейн (как Элис): Да...