Лорейн (как Элис): Да...
Терапевт: И тогда вы говорите им, как благодарны они должны быть? Или вы, по крайней мере, думаете об этом?
Лорейн (как Элис): Нет, я рассказываю им всякое; наверное, мне не стоит этого делать. Рассказывать им всякое...
Терапевт: Итак, возможно, зависть - слишком сильное слово. Может быть, ревность - более подходящее слово для вас? Вы хотели бы, чтобы это было у вас? И каждый раз, когда вы видите их с этим, открывается старая рана, связанная с тем, что у вас этого не было. И гнев на родителей, которые выбрали алкоголь, а не вас... О, Элис, это такая печальная жизнь, когда вы переживаете все это одна.
Терапевт - не просто специалист, применяющий техники; она тоже чувствует эту дилемму. Несмотря на то, что она работает с интроекцией, с тем субъектом, который существует только в голове Лорейн, здесь есть боль, и сострадание терапевта является подлинным.
Лорейн (как Элис): Ну, мой муж понимал, потому что у него было похожее происхождение. Мы понимали друг друга. Я очень скучаю по нему.
Терапевт: Расскажите, по чему вы скучаете, Элис.
Лорейн (как Элис): Я скучаю по тому, как он лежал рядом со мной в постели ночью. Как бы так холодно... Я скучаю по тому, когда рядом есть кто-то, кто понимает, каково мне было. Потому что я встретила его, когда мне было 16 лет, и он знал, какой была моя жизнь. Он знал, какая это была борьба.
Терапевт: (пауза) Продолжайте, Элис.
Когда Лорейн/Элис рассказывает о своем муже, она описывает, как получала тот контакт, которого жаждала всю свою жизнь: кто-то, кто действительно ее знал, по-настоящему понимал и продолжал любить ее. Потеря такого межличностного контакта и поддержки, должно быть, вновь отбросила ее в холодную пустоту, которая была еще хуже чем прежде, ведь она наконец испытала теплоту и удовлетворение. А вот еще одна часть - о том, о чем она хотела, чтобы другие знали, - о глубине ее одиночества.
Лорейн (как Элис): Мы не были женаты так уж долго. Мы не женились, пока мне не исполнилось 35, пока я наконец не сказала, что хочу иметь детей, и, если ты не женишься на мне, я оставлю тебя и найду кого-нибудь другого. И тогда он поехал в Рино или какой-то там городишко и быстро получил развод, а потом женился на мне. А потом он действительно не очень хорошо себя чувствовал все время.
Терапевт: Но он понимал вас.
Лорейн (как Элис): Он понимал меня. И он часто пел для меня... (плачет) О, и каждый раз, когда я иду на чью-то свадьбу... (рыдает) И они поют «Папина малышка». Эту песню он пел для меня... О, это невыносимо! О-о-о-о-о...
Терапевт: Потому что это напоминает о чем-то из вашего детства?
Лорейн (как Элис): (плачет) О-о-о, у меня никогда не было папы, который бы пел для меня. О-о-о-о... Моего мужа нет уже 22 года, а я по-прежнему так по нему скучаю... (более тихо) Он был нежным... И он был добр ко мне, и добр к детям. Он много работал... (пауза) Видите, вот что происходит; что в этом хорошего?
Одиночество без-мужа сливается с одиночеством без-папы, и на мгновение Лорейн/Элис отдается ему. Затем она ловит себя на этом и вновь заворачивается в лоскутки своих защит: «Что в этом хорошего?» Говоря о своей боли, ты только сильнее чувствуешь эту боль; от слез только хуже. Возможно, плач Элис, как плач многих людей, которые плачут в одиночестве, не приносит никакого облегчения из-за отсутствия контакта-в-отношениях. Возможность плакать, чувствуя при этом настроенный отклик сострадания от терапевта, позволяет разделить с ним горе и рассеять его. Терапевт серьезно относится к вопросу Лорейн/Элис и дает два правдивых ответа. Лорейн/Элис отвечает на оба из них.
Терапевт: Очень хорошо, что вы плачете вместе со мной. Это поможет вам умереть легче. И это хорошо для вашей дочери.
Лорейн (как Элис): Я рассказала ей, что я хотела бы, чтобы было на моих похоронах. Она была добра ко мне; она слушала.
Терапевт: Ну, она пыталась понять вас всю свою жизнь.
Лорейн (как Элис): Она хорошо заботится обо мне сейчас.