– Да, – согласился я. – Захочу.

– Твой брат… – Он искоса посмотрел на меня. – Я хочу поздороваться с ним.

Я ничего не ответил. Что я мог сказать? Эйстейн очень бы удивился, узнав, что мой брат предпочел остаться у датского конунга, а не приехать ко мне. Я и сам этого не понимал.

– Хальвар и другие воины интересуются, будешь ли ты сражаться вместе с ними, когда придет Олав.

Вначале я ничего не ответил. Я посмотрел на Сигрид. Она по-прежнему стояла с Силой. Они обе поглядывали на меня, взгляд Силы стал лукавым.

– Сигрид это не понравится, – тихо сказал я. – Если я погибну… Она останется одна.

Эйстейн в раздумье погладил свою взъерошенную бороду. Он посмотрел на меня, потом на Сигрид, хмыкнул и пробормотал, что он все понял, что мне больше не надо ничего говорить. Он добавил, что меня никто не будет судить, если я не присоединюсь к воинам Свейна, чтобы сражаться с Олавом, но разве я не мечтал о мести?

– Если ты пойдешь с нами, – добавил он, – возможно, именно твоя стрела отправит норвежского конунга к Хель. Или… – Он кивнул в сторону моего топора, стоявшего возле входа у двери. – Твой топор.

К столу подошел Свартур. Он принес две кружки и бочонок. Одну кружку отдал мне и налил пиво себе, Эйстейну и мне. После этого плюхнулся за стол, ворча, как старая сонная собака, поднес кружку к губам и отпил. Я выпил тоже. Пиво Свартура было крепким, с насыщенным вкусом.

– Олав – жесткий человек, – произнес он. – Нелегко будет его одолеть.

Свартур покачал головой и добавил, что Свейн тоже силен, что он ненавидит Олава за предательство в Англии и что, как рассказывали, он поклялся повесить его голову на форштевне корабля конунга. Свейн был ужасным человеком, что-то такое было в нем, что заставляло врагов трепетать. Свартур знал это не понаслышке, он сам в молодости был на службе у конунга.

Мы с Эйстейном пили из кружек, а Свартур что-то бормотал себе в бороду, качал головой и сжимал переносицу, как будто хотел избавиться от каких-то горестных воспоминаний. Эйстейн кашлянул и сообщил, что он не собирается возвращаться к Бурицлаву и что он не единственный йомсвикинг, уехавший за последнее время. Большинство поехало на запад, а некоторые отправились на заработки в Миклагар. Он сделал еще один глоток, рыгнул, почесал затылок и добавил:

– Бурицлав считает, что его исцелил христианский бог. Он так решил. И теперь он просит Вагна, чтобы тот тоже крестился.

– Что Вагн говорит? – поинтересовался я.

– Не знаю, Торстейн. Но некоторые наши братья по оружию уже носят кресты. Крещеные предупреждают, что наступает новое тысячелетие и что нас будут судить. Говорят, Белый Христос воскреснет из мертвых и будет ходить среди обычных людей.

– Это всего лишь разговоры. Никто не может воскреснуть из мертвых. – Я задумался и вспомнил байки отца об Одине, которые он нам рассказывал с Бьёрном, когда мы были маленькими. – Должно быть, это Один. Никто больше не сможет.

Эйстейн и Свартур закивали, соглашаясь со мной. Свартур предложил выпить за Одина. Мы произнесли тост и выпили, и больше не говорили о вендах и их страхе божием.

Через три дня мы с Эйстейном поплыли на остров Фюн. Мы сидели плечом к плечу на средней банке, ведя шнеку против ветра, и больше молчали. Основное было сказано. Эйстейн теперь знал, что мы были вместе с Сигрид и что, хотя я и поехал с ним к датскому конунгу, я не собирался там оставаться. Он переспросил, приму ли я участие в сражении, когда появится Олав, но я не смог ему ответить. Я мечтал о мести, жаждал ее. Но я также боялся. В моих глазах в Олаве мало что было от человека, он казался каким-то богом из Асгарда. Свейн же был всем известен как великий воин, но по сравнению с Олавом он был лишь простым человеком. И даже если бы все воины мира собрались под его предводительством, я не был уверен, что у него получилось бы одолеть Олава.

Я принялся вглядываться в море. Думал о том, что если Олав убьет Свейна и заберет себе датские земли, то я уеду. Возьму с собой Сигрид, Фенрира и Вингура тоже, если мне удастся раздобыть судно, которое сможет его взять, и отправлюсь в Северное море. Свартур научил меня, как надо держать солнечный камень при восходе и закате, чтобы определить, в каком направлении плыть. Но мы не поплыли бы на Оркнейские острова. Там бы мы не были в безопасности, потому что они лежат на пересечении торговых путей и люди, преданные Олаву, узнали бы, что я нахожусь там. Свартур рассказал об Исландии, о полях, которые можно вспахивать. Там было достаточно земли для всех, у его родственников нет никаких конфликтов с семьей, и они мне были бы рады; они гостеприимные и дружелюбные люди, уверял Свартур. Он сам никогда бы оттуда не уехал, если бы с ним не случилось несчастье в дни его молодости. Он ввязался в кровавую потасовку с парнем по имени Эйрик Торвальдсон и еще некоторыми другими и в итоге убил дружков Эйрика. После этого был вынужден бежать, потому что Эйрик пользовался дурной славой и слыл сумасшедшим, его обвиняли в поджоге и в более страшных деяниях.

Мы с Эйстейном разбили лагерь в том же месте, где останавливались с Бьёрном на обратном пути от Свейна. Казалось, прошла целая вечность. Мы разожгли костер и сидели, вглядываясь в темноту. Мы замерзли, оголодали и выглядели жалко. Эйстейн поделился со мной, что он хотел остаться у Свейна, чтобы сразиться с Олавом, когда он придет, потому что Свейн пообещал ему золото, если тот останется. Эйстейн хотел купить коров и овец на эти деньги, обзавестись хозяйством, женщиной и детьми. Время йомсвикингов прошло, считал он. Новое тысячелетие было временем конунгов и крещеных людей.