Олав в задумчивости стоял и смотрел на огонь.
– В Норвегии неурожайный год. Лето было холодным, и зерно не уродилось. Люди начали обращаться к старым богам, принося им жертвы. Многие настроены против меня.
Бурицлаву перевели слова Олава, и он кивнул. Он понимал, в чем дело, как и все мы. Мне это все не понравилось. Я отошел к двери и выскользнул в нее, помчавшись на конюшню. Там я быстро оседлал Вингура. Фенрира я нашел возле дома для рабов, сунул его под мышку, вскочил на седло и поскакал прочь из деревни.
Весь тот день я провел в лесу. Сначала поскакал на север, потому что был очень напуган и хотел побыстрее скрыться, мне хотелось проскакать до ночи и исчезнуть. Но ко мне начал подступать страх, я остановился и долго просидел в седле. Я прекрасно помню то место, где остановился, у могучего дуба. Было безветренно, на землю медленно падала золотая листва. Изо рта лошади валил пар. И я понял, что не смогу отсюда сбежать. Я больше не был маленьким мальчиком, той осенью мне исполнялось девятнадцать лет. Я был йомсвикингом. И в Вейтскуге меня ждала женщина.
Я опустил поводья прямо под тем дубом, потому что решил, что возвращаться будет лучше в темноте. Не успел я сесть и разжечь костер при помощи огнива, как услышал звук молота. Это был не кузнец на Пристанях, звук шел с запада. Чем дольше я стоял, тем отчетливее слышал мужчину, который кричал:
– Бери! Бери! Держи!
Я понял, что слышал голоса людей Олава. Я сел в седло и шагом направил Вингура через лес, и, не доезжая несколько полетов стрел до лагеря, мне попались следы лошадей: конница Олава, должно быть, проскакала здесь. Сквозь деревья я с трудом различал реку. Я забрался на песчаный вал, где меня скрывали заросли березы, но был достаточно высоко, чтобы хорошо видеть реку. Боевые корабли стояли на якорях длинной вереницей, я насчитал двенадцать штук. Самый первый в ряду был просто огромным, в два раза длиннее, чем остальные, а борта – такими высокими, что он напоминал плавучую крепость. Корма и форштевни блестели золотом, и я решил спуститься вниз по течению с Вингуром и Фенриром, чтобы получше разглядеть его. Вскоре я понял, что удары молота раздавались оттуда. Там под форштевнями висел мужчина на беседке из веревок и тали, он ковал голову дракона, украшавшую носовой штевень. Именно она сверкала. Правый борт был уже наполовину снят и торжественно перенесен к центральному люку, где аккуратно наносили золото. Теперь на борту я смог разглядеть огромную черную собаку, принадлежавшую Олаву. Я вспомнил, что ее звали Виге. Она сидела на шкуре в тени возле мачты, но ее голова была поднята, а глаза внимательно следили за всем; она была на вахте.
Если бы у меня было время на размышления, я бы ни за что не взял Вингура со мной на берег реки. Там водились слепни и огромные твари, которых мы прозвали вендскими мухами. Одна из них села на шею Вингуру, он начал вскидывать голову и ржать. Я убил эту муху тыльной стороной руки и постарался успокоить Вингура, как мог, но на кораблях услышали меня. Некоторые подошли к краю борта. Один из них взялся за ванты, прикрепленные к внушительной мачте, взобрался на рею и оттуда принялся разглядывать берег, а потом показал на холм, за которым я прятался. Я узнал этого человека. Я знал его слишком хорошо. Длинные волосы спускались по его плечам. Он поправился, его живот нависал над штанами. Но его глаза – маленькие злые глаза под низким лбом… Там стоял Рос.
29
Бегство
Первые дни после прибытия Олава я скрывался в лесу. Перед тем как уехать, рассказал Сигрид и Эйстейну, что Олав и его люди приехали за мной и моим братом. Эйстейн пообещал присмотреть за Сигрид, пока меня не будет, и позаботиться о том, чтобы ни один из дружинников Олава не притронулся к ней, хотя он считал, что это вряд ли произойдет, потому что она – собственность Бурицлава. Он также хотел объяснить Вагну и Аслаку, почему я был вынужден скрываться.
В те дни я прятался на севере в лесах, было холодно. Я построил себе укрытие под валежником, сидел там вместе с Фенриром и размышлял. Если Олав и его люди приехали, чтобы провести здесь зиму, то куда деваться мне? Олав, скорее всего, уже рассказал Росу, что видел меня. Возможно, открыто он не осмелится напасть на меня, ведь я уже был йомсвикингом, но если ему представится случай встретить меня, когда я буду один, в темный осенний вечер… Он может подождать меня за углом дома и напасть, когда я буду проходить мимо. Один лишь удар ножом, его рычащий голос, звучащий в ушах… Он отомстит за своего брата при первой же возможности.
Четыре дня и четыре ночи я провел в лесу. На пятый день к моему убежищу в лесу прискакал Эйстейн и рассказал, что Олав со своими людьми вернулись на корабли. Было решено, что им позволят перезимовать здесь, но с условием, что они будут жить на своих судах и в лагере, который могут разбить на берегу реки.
Мы с Фенриром и Эйстейном поехали обратно в Вейтскуг. Наступил уже вечер, когда я поставил Вингура в конюшню, а дома скрылись в осенних сумерках. Я положил в стойло сена, налил воду в корыто и пошел в дом для рабов. Как только я заглянул внутрь, то увидел деверя. Широкоплечий и чернобородый, он поднялся и направился ко мне, как какое-то большое животное. Он стоял передо мной и что-то сердито говорил на своем странном языке, а потом показал кулак и тихонько кивнул. Я совершенно не понял, что он хотел мне сказать, но я услышал, что кто-то стоит за мной – это была Сигрид. Сначала она перекинулась парой слов с деверем, не отрываясь глядела на меня, а потом выскользнула на улицу.
Я схватил ее. Не знаю, что нашло на меня, но мои руки сжимали ее спину и ягодицы. Я целовал ее в ямочку на шее и в губы, она тяжело дышала и пыталась меня отпихнуть. Я готов был овладеть ею прямо здесь, в нескольких шагах от палат Бурицлава, но она оттолкнула меня.
– Не здесь, – прошептала Сигрид. – Не сейчас. Кто-нибудь может прийти.
Я отпустил ее и, не сказав ни единого слова, пошел через двор мимо круглого форта, а Фенрир хромал за мной. Я зашел в длинный дом и упал на свою койку возле стены, а те, кто был внутри, подошли ко мне узнать, как мои дела, но я лишь сидел и смотрел перед собой. Помню, что рядом со мной стоял Эйстейн и объяснял остальным, что я жил в лесу и что им стоит оставить меня в покое, потому что сам Один защищает меня и заботится обо мне. Возможно, отчасти он был прав. Человек может терпеть бесправие и жить с этим на протяжении многих лет, может терпеть рабский ошейник и удары плетью по спине. Но отведав свободы, почувствовав свою силу на поле боя, он не может мириться с этим дальше. Я уже был взрослым, я был йомсвикингом. Мне не надо было больше бояться. И я решил уехать отсюда, как можно скорее, взяв с собой Сигрид.
Через день я поскакал к Пристани и выменял себе карту. На шкуре было лишь несколько черт, они показывали течение рек, и крестами были отмечены места, где я мог защититься от грабителей и дикарей. Я уже знал, что безопаснее всего будет двигаться в северном направлении до Балтийского моря, а дальше вдоль берега на восток. В стране эстов человек, умеющий строить лодки, мог рассчитывать на теплый прием. Мы с Сигрид не сказали бы, откуда мы, и представились бы другими именами, чтобы ничто не могло привести к Бурицлаву.
План был хорошим, и если бы ничего не изменилось, то я так бы и закончил свои дни на востоке, ведя мирную жизнь. Я начал заготавливать вещи, которые мне должны были понадобиться в длительном путешествии по лесистой местности страны вендов: шкуры, стрелы, сушеное мясо, меха с водой, тетивы, если одна из них порвется. Я выковал длинный нож Сигрид, наточил свое оружие и приглядел хорошую для нее лошадь, одну молодую кобылку, которую мы привезли из Йомсборга. Сначала я хотел рассказать о своих планах Эйстейну, но вспомнил слова Токи, что просить Эйстейна сохранить что-то в тайне – то же самое, что носить воду в разбитом кувшине.
В стране вендов я прожил уже три года и знал, что погода в этих местах очень переменчива. Зимние холода приходили из Гардарики, и когда выпадал первый снег, его могло быть так много, что без саней было уже невозможно никуда добраться. Я мог украсть одну или две лошади, и надеялся, что Вагн сможет меня понять, когда увидит, что и Сигрид пропала. Я надеялся, что он поговорит с Бурицлавом, и все решится. Бурицлава нельзя назвать несговорчивым человеком, наоборот, он был вдумчивым и мудрым, но, возможно, я хотел слишком многого. Ведь, уехав с Сигрид, я совершал кражу у конунга. Ни один конунг, дорожащий своей честью, не допустил бы такого. Он послал бы за мной погоню на быстрых конях, и, если бы нас догнали, пришлось бы мне биться не на жизнь, а на смерть.