Глава 4.3. Великий гетман литовский

В 1625 году Льву Сапеге исполнилось шестьдесят восемь лет. Преклонный возраст по тем временам — пора бы задуматься о вечном. До таких лет в ту пору доживали единицы. К примеру, король польский и великий князь литовский Сигизмунд Ваза умер в шестьдесят пять, предшественник Льва Сапеги в должности гетмана Ян Кароль Ходкевич ушел из жизни на шестьдесят первом году, Криштоф Радзивилл Перун отдал богу душу в пятьдесят шесть.

Однако наш герой, находясь в столь почтенном возрасте, даже и не думал о завершении своей политической карьеры. Начав государственную службу с самых нижних ступенек в качестве писаря оршанской городской канцелярии, за довольно короткое время он смог достичь невероятных высот: первый из своего рода в двадцать семь лет стал подканцлером, в тридцать с небольшим занял канцлерскую должность и удерживал ее в своих руках более тридцати лет; для своего старшего сына Яна Станислава выбил должность маршалка земского — это тоже случилось впервые в истории рода Сапег. Казалось бы, можно остановиться на достигнутом. Только такая остановка была не в духе ясновельможного. Есть еще порох в пороховницах, и есть должность, которая весьма его прельщает. Невероятно, но в шестьдесят восемь лет он желает стать великим гетманом литовским! Человек, всю жизнь занимавшийся делами государственной канцелярии и дипломатическими переговорами, решил основными своими атрибутами сделать саблю и гетманскую булаву…

Согласно Статуту 1588 года гетманом мог быть только уроженец ВКЛ. В 1581 году, при Николае Радзивилле Рыжем, эта должность стала пожизненной. Однако исключения из общего правила случались, и некоторые занимали ее с небольшими перерывами по нескольку раз.

В те времена именно должность гетмана давала наиболее полную и реальную власть над страной, гетман практически не зависел от монарха и сейма. Весьма показателен и тот факт, что гетман был единственным из всех представителей высшей власти, кто не приносил присяги великому князю и королю. Удивительно, но, например, канцлер, заведующий канцелярией ВКЛ, присягал на верность, а гетман, военный начальник, — нет! И никакие сеймы не смогли этого изменить.

По мнению историков, гетман функционально приравнивается к современным военному министру и верховному главнокомандующему одновременно [55, с. 526]. Но такой полной властью он мог пользоваться не всегда. Была в Статуте, казалось бы, несущественная оговорка, но это лишь на первый взгляд. Диктаторские полномочия принадлежали гетману исключительно в период военных действий. Тогда и только тогда, когда при армии нет великого князя и государство находится в состоянии войны, гетман великий становится наместником бога на подконтрольной ему территории. Гетман может вести переговоры, направлять собственных дипломатических представителей, решать финансовые вопросы содержания войска (существовала специальная пошлина — гиберна). Он вправе самостоятельно решать — казнить или миловать. Имея за спиной вооруженные отряды, гетман всегда может любые противоречия, с внешним ли врагом, с внутренним ли, разрешить силой оружия. Яркое тому подтверждение — недвусмысленные слова преемника Льва Сапеги, великого гетмана Януша Радзивилла, своему суверену, великому князю Яну Казимиру, сказанные в порыве гнева: «А не надо Ваше Величество угрожать тому, у кого в руках оружие» [47, с. 39] (пер. наш — Л. Д.).

Что такое суждение не абстракция — говорит немного ироничное высказывание Ф. Езерского: «Гетман — это великий вождь очень небольшого войска, булава которого, перестав быть грозной для врагов, порой становится страшной для народа Речи Посполитой» [25, с. 98] (пер. наш — Л. Д.). Приходят также на ум ставшие знаменитыми слова гетмана Станислава Яна Яблонского, который на вопрос короля польского и великого князя литовского Августа ІІ Сильного, отчего тот не информирует его обо всех воинских делах, запросто ответил: «А много есть дел, Ваше Величество, о которых гетман королю отчет давать не должен» [25, с. 98] (пер. наш — Л. Д.). И недаром тот же Август Сильный, будучи монархом в конфедеративной Речи Посполитой, заметил: «Если бы я раньше сориентировался, что за отношения у вас на самом деле, то ни за что не потребовал бы короны, а только — гетманской булавы» [25, с. 98] (пер. наш — Л. Д.).

Все это как нельзя лучше отражает истинное положение вещей в государственной иерархии Королевства Польского и ВКЛ: гетман иногда бывает не только равным по силе и могуществу монарху, но и порой превосходит держателя высшей власти.

Помните книгу «Уладары Вялікага Княства»? Не о королях и великих князьях Сигизмундах и Августах она повествует, не о других лицах, занимавших великокняжеский стол, — все они упоминаются в ней вскользь. Главные ее герои — великие (или наивысшие — до ХVII века их называли еще и так) гетманы. Из девяти лиц, о которых рассказывается в этой книге, семеро в разное время держали в руках символ гетманской власти — серебряную булаву. Поэтому вывод напрашивается однозначный: настоящие властители ВКЛ — великие гетманы. Так считают и многие другие авторы: «Судьбами ВКЛ управляли несколько кланов, которые занимали все высшие должности и, таким образом, де-факто создали здесь тип олигархической власти. Так, например, должностью великого гетмана, которая на практике была наивысшей после королевской, в ВКЛ полностью завладели несколько магнатских семей. В течение ста семидесяти лет (1532–1703) ее занимали представители пяти родов (среди великих гетманов литовских за этот период было шесть Радзивиллов, двое Ходкевичей, трое Сапег, один Кишка, один Пац). Для сравнения: в списке великих гетманов коронных нет двух фамилий, которые бы повторялись» [47, с. 35, 36] (пер. наш — Л. Д.).

Наличие в роду гетманской серебряной булавы стало знаком его первенства среди магнатских родов Княжества. На это обстоятельство обратил внимание и биограф Ходкевича, который пишет буквально следующее: «Были среди гетманов Великого княжества знаменитые люди и из других родов — Радзивиллов (семеро), Сапег (шестеро), Огинских (трое) и др.» [70, с. 24] (пер. наш — Л. Д.). Вероятнее всего, в этот подсчет включены не только лица, которые занимали должность великого гетмана, но и те, что были их заместителями — гетманами польными.

В общем, защита Отечества от внешних врагов была главной обязанностью шляхты в то время. И ничто так не украшало государственного мужа, как победа на поле брани. Если подсчитать, сколько войн пришлось на годы жизни пана Сапеги, все вопросы о главной должности среди панов-рады ВКЛ сразу снимаются. Даже если не учитывать военные действия между Османской империей и Речью Посполитой, набирается почти семьдесят военных лет. В период с 1558-го по 1579-й, свыше двадцати лет, идет Полоцкая (Ливонская) война. С 1600-го по 1629-й, с небольшими перерывами почти тридцать лет, Сигизмунд Ваза борется за свой наследственный (шведский) трон. С Московией военные действия практически не останавливаются целых пятнадцать лет — с 1604-го по 1618-й. В конце жизни Льва Сапеги Московия затевает войну за возвращение места Смоленского (1632–1634).

Тяжелые были времена, что и говорить. Чрезвычайная ситуация требовала концентрации всех средств, всех материальных ресурсов. Возникала необходимость в исключительной власти, и ею наделяли гетманов, так как видели в них спасителей Отечества.

Тот факт, что ясновельможный пан Сапега шел к такой власти целенаправленно, не вызывает никаких сомнений (во всяком случае — у вашего покорного слуги). Прожив сложную и драматичную жизнь, изведав взлеты и падения, похоже, он изменил собственный взгляд на существующую систему государственного устройства в ВКЛ. Запрет на занятие двух должностей, установленный в Статуте 1588 года, стал пустой декларацией, нормой закона, которая реально никогда не работала. Как предшественники Сапеги, так и его последователи попросту ее игнорировали. Скорее всего, диктаторские полномочия гетмана ему нужны были не столько для того, чтобы защитить независимость собственной страны, столько для того, чтобы поднять свой род на самую вершину власти, сделать его одним из возможных претендентов возглавить ВКЛ, потеснить с первых ролей Радзивиллов. И то обстоятельство, что подобные намерения не озвучивались, нисколько не говорит об их отсутствии. Наверняка Сапега много размышлял об этом и давно готовил почву для такого шага. Разве можно иначе объяснить, почему почти семидесятилетний старик, который изведал почти все, что может изведать человек за свою жизнь, идет на такую авантюру? Что в гетманстве могло привлечь очень умного, умудренного годами и опытом человека, который последний раз профессионально пользовался оружием в молодые годы, во время Полоцкой войны, когда только что избранный на престол Стефан Баторий возвращал Княжеству полученные авансы и долги, а юный Лев добывал славу и авторитет? Только необъятная, абсолютная власть, которая была бы передана от отца сыну, соблазнила ясновельможного. (Уже после смерти сиятельного пана Сапеги Ян Станислав требовал отношения к себе как к сыну первого лица страны и претендовал на многие должности, которые, по его мнению, должны были перейти к нему по наследству).

С этой точки зрения, объединение в одних руках должности гетмана великого и воеводы виленского — настоящий триумф рода Сапег. То, что случилось однажды, может произойти и дважды, и трижды… Однако ясновельможному Льву гетманскую булаву дали в том возрасте, когда он сам уже вряд ли мог угрожать целостности Речи Посполитой. Возможно, в этом был тонкий расчет короля, его кадровая политика. Вступление в должность человека, отягощенного годами, автоматически ограничивает возможности гетмана, да и вряд ли в пожилом возрасте гетманство будет продолжительным.

И еще один мотив был у нашего героя. Гетманом великим, доблестным защитником Отечества он хотел остаться в памяти последующих поколений, а не интриганом с чернильницей, каким его, безусловно, рисовали злые языки завистников.

Как государственный канцлер он изображен на единственном из дошедших до нас прижизненном портрете (1616 года). На других, более поздних, в большинстве случаев мы видим военачальника — в рыцарских доспехах (или пусть только в панцире), с булавой в руках, с длинной саблей на боку.