Глава 4.1. Великий канцлер литовский

По образному выражению польского правоведа XVII века Якуба Пшитульского, канцлер — это глаза, уши и руки короля. Однако, если бы ясновельможному пану Льву Сапеге выпала возможность прочитать то, что о нем написали современные белорусские писатели и исследователи, он, наверное, во многих случаях был бы немало удивлен. Например, тем, будто бы, заступив на должность канцлера в 1589 году, он был назначен вторым лицом в белорусско-литовском государстве [3, с. 96]. Из этого утверждения можно сделать вывод, что пост канцлера был следующим по значимости после монарха — великого князя ВКЛ, или первым должностным лицом среди державцев (чиновников). Однако согласиться с такой точкой зрения нельзя, и некоторым биографам следовало бы знать, что вторым человеком в государстве не назначают, влияние на государственные дела обретают: хитря, интригуя, проливая кровь, сражаясь с оружием в руках — прибегая к любым способам.

Тем не менее, услышав слово «канцлер», мы в первую очередь вспоминаем имя Льва Сапеги. Что это — штамп, стереотип? Почему это имя, а не какое-то другое? За время существования Великого княжества Литовского пост канцлера занимали двадцать два человека, между прочим, еще два из них носили такую же фамилию. Почему все-таки первым приходит на ум ясновельможный пан Лев Сапега? Может, потому, что поставил абсолютный, никем более не побитый рекорд по продолжительности нахождения на этом ответственном посту? Почти тридцать четыре года он правил свою должность в качестве великого канцлера. Цифра эта впечатляет, только в его карьере она не самая значительная. Гораздо больший срок — сорок восемь лет подряд — он был представителем Великого княжества в сенате — высшем законодательном и представительном органе конфедеративного государства Речи Посполитой. Но почему-то о нем как о сенаторе мы не говорим. Может, имя Сапеги как-то само собой отождествляется с должностью канцлера благодаря едва ли не главному делу его жизни — созданию новой редакции Статута ВКЛ, которая была утверждена во время его канцлерствования? Нет, это предположение не может удовлетворить нас, так как не соответствует реальному положению вещей. Как мы уже знаем, третий Статут ВКЛ (1588 года) был утвержден и издан, когда Лев Сапега был подканцлером, то есть заместителем великого канцлера литовского.

Пожалуй, нужно более детально разобраться в иерархии должностей Великого княжества, так как путаница в них и множество версий относительно места канцлера в пирамиде власти ВКЛ делает многие ответы на поставленный вопрос спорными или двусмысленными, а потому неудовлетворительными.

Белорусские исследователи всегда подчеркивают исключительность роли, которую играл канцлер во властных структурах ВКЛ, но каждый автор по-своему определяет значение и место этой должности. Наибольшую сумятицу в вопрос вносят писатели. Разумеется, неумышленно, их действия продиктованы самыми лучшими намерениями, но началось все именно с них.

По мнению одного из биографов, еще в 1623 году Сапега добровольно сложил с себя полномочия канцлера. Случай беспрецедентный, чтобы вельможа при жизни отказался от такого поста. Возможно, Сапега разочаровался в политике Сигизмунда и свое несогласие с королем выразил уходом с канцлерской должности, чтобы впредь не становиться заложником политических требований высшей власти [71, с. 426, 427].

Эта позиция является одной из самых растиражированных и… ошибочных. Она основывается на том, что великий канцлер литовский — высшее должностное лицо ВКЛ. Очевидно, ее сторонники, прежде всего, исходят из того, что канцлерская должность была наивысшей среди гражданских чиновников Российской империи [125, с. 337], а в федеративной Германии канцлер до сих пор является главой правительства [121, с. 544]. Но не следует безоговорочно переносить особенности правового положения канцлера в других странах, тем более в различных эпохах, на ситуацию в ВКЛ.

Схожую ошибку допускают и другие исследователи. Например, один из историков пишет: «В 1589 году Лев Иванович занял наивысшую в своей державе должность канцлера» [43, с. 2] (пер. наш — Л. Д.).

Писатели порой идут еще дальше, отдавая канцлеру первое место в государстве. Один из них устами своего героя говорит: «Первому лицу в государстве не прикажешь. Для такого дорогу, когда нужно, перенести и в другое место могут» [73, с. 117] (пер. наш — Л. Д.). Никаких особых доказательств в поддержку своей позиции эти авторы не приводят, что, в конце концов, и не удивляет, ведь это не дело писателей. Существуют и другие взгляды. Например, в начале ХХ века В. Ластовский в работе, которая получила название «Очерки из белорусской истории», отмечал, что канцлер — это вторая после виленского епископа должность среди панов-рады. Мнение В. Ластовского основывается на анализе документов государственной канцелярии ВКЛ, где подпись канцлера стоит второй после подписи виленского епископа. Однако в этой же работе он отмечает, что канцлерская должность первая после гетманской [31, с. 70].

Все же второе утверждение В. Ластовского больше соответствует реальному положению дел, ведь первенство подписи виленского епископа на документах правительства (панов-рады ВКЛ) объясняется просто: являясь представителем господствующей религии, он своей подписью первым свидетельствовал, что документ угоден если не богу, то как минимум церкви. Отказавшись поставить подпись, виленский епископ мог перечеркнуть любое решение панов-рады. Так вот почему Лев Сапега в течение почти десяти лет боролся за назначение на виленскую кафедру уроженца ВКЛ Бенедикта Войны и был против кандидатуры поляка Бернарда Мациевского! Очень уж значимой была подпись святого отца. Скрепляя ею документ, виленский епископ придавал ему силу и выражал одобрение от лица римского первосвященника. В Европе, которую сотрясали религиозные войны, и особенно в ВКЛ, где сосуществовали разные религиозные течения, благословение решений правительства со стороны церкви было чрезвычайно важным.

Вторым по значимости после маршалка великого или земского считает пост канцлера доктор исторических наук А. П. Грицкевич [13, с. 94]. По его мнению, круг обязанностей канцлера совпадает с функциями, которые в современном государстве выполняют министры внутренних и иностранных дел. Но если исходить из аналогии, то ни министр внутренних, ни министр иностранных дел в современных государствах, как правило, не являются председателем правительства (или первым министром).

В полной мере нельзя согласиться ни с одной из вышеперечисленных точек зрения. Нужно хорошо знать Льва Сапегу, который всю жизнь посвятил борьбе за власть, мечтал весь свой род поднять на недосягаемую высоту. Быть вторым, пусть даже после великого князя? С таким раскладом Сапега не смирился бы никогда.

Думается, к исторической правде все же ближе историки, а не писатели, в том смысле, что de jure великий канцлер был вторым (или даже третьим) лицом среди панов-рады ВКЛ. Определять же конкретную роль каждого канцлера в решении государственных дел без учета его личности не имеет смысла, поскольку многое зависело от способностей и влияния человека, занимавшего этот высокий пост. Главный вывод, который необходимо сделать, — должность канцлера в любом случае вторая. И подтверждение тому — дальнейшие действия Льва Сапеги, которые отвечают на поставленный современными писателями вопрос и распутывают клубок противоречий.

Если должность канцлера была наивысшей в Княжестве, значит, она давала максимум возможностей для продвижения собственной политики. Тогда почему в 1623 году пан Сапега добровольно от этой должности отказывается?

Права Сапеги как канцлера, несомненно, были довольно велики, но кое в чем ограничены. Это обусловливалось тем, что согласно статутам ВКЛ, в том числе и третьему, над которым трудился и сам сиятельный пан, в Княжестве действовала система сдержек и противовесов — основа государственного строя любого правового демократического государства. Великий канцлер был подконтролен сейму и шляхте, которая выбирала и направляла на сеймы своих представителей для решения наиболее значимых государственных вопросов.

Одной из важнейших обязанностей канцлера была та, которую поляки называют «быть королевскими устами». Другими словами, канцлер говорил от имени короля. Последний никогда не произносил речей на сейме или аудиенциях для иностранных послов. За него это делал канцлер. Он принимал участие в заседаниях сейма, будучи посредником между собранием и монархом: представлял сейму предложения короля по вопросам, которые должны были обсуждаться, а на заседаниях сейма произносил речь перед депутатами от имени правителя. Ту же роль канцлер играл во время аудиенций. Эти обязанности требовали от него не только способности аргументировать свою позицию, но и смекалки, дипломатической ловкости, досконального знания права. Канцлер должен был прекрасно ориентироваться во всех государственных делах — внутренних и внешних, хорошо знать практику делопроизводства и международный язык — латынь, владеть ораторским искусством, уметь убеждать людей. Память о таких канцлерах жила долго. Умная, содержательная речь незамедлительно передавалась из уст в уста, ее записывали и цитировали как образец риторики, на нее ссылались в своих трудах хронисты. Например, вот такими словами был увековечен один из наиболее знаменитых канцлеров: «Если ему от имени короля приходится говорить, он сначала смотрит в землю и как пень стоит, а потом глаза поднимает, не шевелясь ни в правую, ни в левую сторону туловищем и рукой или ногой не двинувшись да бороды не потягивая, начнет говорить, и слова из уст его плывут как бы наводнение, как потоп, который, когда уже наступает, сметает все на своем пути, ломает заборы и скотину, дома, бревна и все, что попадется ему на пути, несет в море» [19, с. 81].

Канцлер был вправе не скреплять большой государственной печатью то или иное решение высшей власти, которое противоречило действующему законодательству. Однако для такого шага всегда требовалось личное мужество. Кому нужны лишние неприятности? Ведь ссоры с королем и великим князем, как правило, к добру не приводят. Лев Сапега обладал мужеством и порой говорил «нет» незаконным действиям монарха, как, например, в случае с отказом утвердить решение короля о назначении в качестве епископа виленского поляка Бернарда Мациевского. Но хорошо известны и другие случаи, когда проще было подчиниться злоупотребляющему своим положением властителю, чем потерять должность. Нечто подобное допускали и другие фигуры на этом посту. Предшественник Сапеги Астафий Волович, сначала не подчинившийся приказу Стефана Батория скрепить государственной печатью привилей на основание иезуитской академии в Вильно, под угрозой потери должности вынужден был отдать печать разъяренному королю [69, с. 55]. Преемник Сапеги, следующий по очереди канцлер Альбрехт Станислав Радзивилл, уступил требованиям короля Владислава Вазы и утвердил привилеи для православной церкви [25, с. 68, 69]. В таких случаях также срабатывала система сдержек и противовесов: хоть привилей на канцлерскую должность и давался пожизненно, подписывал его все же верховный держатель власти — монарх, поэтому выполнять свои обязанности канцлеру и чиновникам приходилось в довольно сложных условиях.

Понятно, что любому из державцев хотелось иметь максимум свободы для осуществления своих замыслов. Не был исключением и Лев Сапега. Чем больше власть — тем сильнее искушение. Наверное, уступчивость канцлеров можно обосновать тем, что они не получали от государства денег за исполнение служебных обязанностей. Значительно позже — на сейме в 1775 году — это положение частично исправили, да и то лишь для светских канцлеров, посчитав, что духовные лица, занимавшие канцлерскую должность, могут прокормиться с церковных имений.

Все же канцлер от своей должности имел определенный доход. Как правило, это были подношения тех, кто получал привилеи на должности, особенно частных лиц. У канцлера зачастую была возможность манипулировать находящими в канцелярии королевскими и великокняжескими документами. Просители всегда благодарили за быстрое решение дела [19, с. 81]. Если же попадался недогадливый клиент, с ним поступали не очень вежливо. Иногда это было не просто злоупотребление, а прямое давление, особенно если соперник оказывался слабее. Нередко канцлеры использовали свое служебное положение ради корыстного обогащения. Например, автор Баркулабовской летописи отмечает: «В год 1600-й, месяца августа 8-го дня, с понедельника на вторник, пан Лев Сапега, канцлер ВКЛ, староста могилевский, распорядился, чтобы слуги его милости господин Голубицкий, урядник печерский, и Ян Рожновский село Требухи вернули Могилевскому замку. А то владение испокон отдано князьями Буйницкими монастырю Печерскому Святой Богородицы до самой речки Дубровны. То все Буйничские земли были» [6, с. 244] (пер. наш — Л. Д.). Хронист, фиксируя этот факт, не стал особо распространяться о незаконности приказа канцлера, ибо такие комментарии были чреваты серьезными неприятностями. Но мысль свою выразил для потомков просто и точно.