В июле 1588 года станки уже стояли с набранным шрифтом. 13 июля Сапега сообщил Криштофу Радзивиллу Перуну: «Статут уже приказал печатать по-белорусски. Хотел бы его издать и по-польски, однако если бы пришлось переводить слово в слово, в полном соответствии с белорусскими словами и сентенциями, то получилось бы не очень хорошо».

В этом самом письме Сапега жаловался Радзивиллу: «Люди и так без всякого основания находят, в чем на меня пенять; боюсь, что и это дело (издание Статута) кому-то не понравится… Хотел бы услышать Ваш совет. Я охотно издал бы при Статуте и королевские привилеи, но не все они для нас по своему содержанию подходят: в одних хорошее начало, а середина плохая, в других середина хороша, а начало или окончание неуместно. Не знаю, можно ли исключить то, что вредит нам, или нет?»

Этот факт свидетельствует о том, что после скандала с избранием Сигизмунда, истории с утверждением Статута Сапега повзрослел как государственный муж. Получив достаточно оплеух, он стал более осмотрительным. Подканцлер стремится заручиться поддержкой первого дворянина Княжества, а значит, и всего могущественного клана Радзивиллов.

Перестраховывается Сапега не зря. Он хорошо осознает, какую бомбу подготовил для Сигизмунда. А дело, собственно, вот в чем. Сигизмунд утвердил Статут с условием, что никакого вреда Люблинской унии нанесено не будет. Именно такую формулировку навязали поляки, чтобы нейтрализовать уловки Сапеги. Внести в Статут нежелательные привилеи — значит признать их законность для Литвы, то есть пустить коту под хвост все то, за что боролись Николай Радзивил Рыжий, Астафей Волович, да и он сам, Лев Сапега. По всей вероятности, с согласия Радзивилла Сапега не включает в Статут «вредные» привилеи. Вместо них он пишет два замечательных по своему содержанию предисловия — обращения ко всем сословиям ВКЛ от себя лично (цитаты из которого приводились выше) и от имени короля Сигизмунда Вазы (хотя второй явно был подготовлен изначально от имени Стефана Батория).

Предвидя, какой гнев вызовет у Яна Замойского и короля текст Статута, подканцлер решил заранее подсластить горькую пилюлю. 1 декабря 1588 года Сапега поспешно дописывает обращение к монарху. Он не жалеет льстивых слов для молодого короля. «Наияснейшему пану, — пишет Сапега, — пану Сигизмунду Третьему, Божьей милостью королю польскому, великому князю литовскому, русскому, жмудскому, мазовецкому, ливонскому и прочее и прочее; Божьей милостью господину и королю наследному шведскому, готскому, вандальскому и великому князю финляндскому, пану а пану, господину моему милостивейшему».

Кому же не понравится такое обращение — практически царь царей? Даже самому посредственному политику хочется, чтобы сумели разглядеть в нем будущее величие. Что уж говорить о Сигизмунде — принце по крови, королевиче по рождению. К месту сказанный комплимент доставляет удовольствие Сигизмунду, который хорошо помнит и то, как Ян Замойский прилюдно обозвал его немым дьяволом.

Далее Сапега делает небольшой экскурс в теорию права и историю, а потом снова переключается на похвалу: «Ваша королевская милость, наш милостивый государь, имя свое между нас восславил тем, что Статут новый позволил ввести».

Чувствуя, что очередная любезность несколько иронична, в конце обращения Сапега не останавливается перед неприкрытой лестью: «Чтобы Вашей королевской милости богобоязненное господство над нами здесь, в этом мире, привело к бессмертной славе и там, на том свете, было вознаграждено вечной жизнью» [54, с. 6] (пер. наш — Л. Д.). Снова литвинский ум и хитрость должны одержать верх над интригами и сопротивлением поляков.

Чтобы придать необратимый характер нормам Статута, в древнюю столицу Королевства Польского Краков направляется посольство. Его члены должны персонально вручить Сигизмунду экземпляр Статута. Одновременно во все судебные учреждения ВКЛ посылаются гонцы с новым сводом законов, по всем большим и малым городам разъезжаются великокняжеские тиуны — известить людей посполитых о его введении.

Согласно привилею Сигизмунда Вазы Статут 1588 года вступал в силу на католический праздник трех королей в следующем, 1589-м, году (6 января), то есть у Сапеги был целый год для того, чтобы напечатать Статут, а у чиновников судебной системы ВКЛ — чтобы получить его и должным образом изучить нормы.

Расчет подканцлера срабатывает и на этот раз. Прилюдно Сигизмунд не высказывает недовольства, но, уступая требованиям Яна Замойского, продолжает игнорировать некоторые статьи Статута. В первую очередь это касается назначения иностранцев (поляков) на государственные должности в ВКЛ.

Однако и сам Сапега способен проявить упрямство. Он пренебрегает подобными распоряжениями короля и не скрепляет государственной печатью те из них, которые противоречат Статуту. Соответственно, они не получают юридической силы. Противостояние подканцлера и короля продолжается. Сапега не любит оставаться в долгу.

Кстати, некоторые мимоходом и бездоказательно обвиняют Сапегу в том, что он монополизировал право на печать Статута, на чем заработал немалые деньги, то есть воспользовался изданием Статута для целей личного обогащения. Так и хочется спросить: немалые — это сколько? Только вряд ли сейчас это можно с точностью до последнего гроша установить.

В настоящее время известно о трех изданиях Статута на старобелорусском — 1588, 1592–1593 и 1594–1595 годов, с 1616 года Статут издавался на польском, латыни и иных языках. Утверждают, что тираж Статута на старобелорусском превысил четыре тысячи экземпляров. Это даже для наших дней немалая цифра. Но ведь Лев Сапега организовал тиражирование Статута ВКЛ за свои средства, то есть расходы на издание лежали именно на нем. А любые затраты должны компенсироваться. Не стоит также забывать, что в правовой традиции ВКЛ, не имевшего жесткого централизма, большинство государственных дел (кроме разве что военных, да и то с определенными исключениями) решалось через персональные поручения и делегирование полномочий, а платой служили либо имения (староства), либо прибыль от подобных акций. Поэтому обвинение Сапеги в незаконном обогащении абсолютно безосновательно. Подканцлер получил от государя Сигизмунда Вазы привилей на издание Статута и прекрасно справился с поставленной задачей. Поступления от продажи книги были платой за работу, так как системы должностных окладов в нашем понимании тогда не существовало [21].

Стоит отметить, что текст привилея писал, вероятнее всего, Лев Сапега — собственноручно и, кажется, в спешке, потому как допустил досадную ошибку. В Статуте указано, что штраф за его незаконное издание составляет 5000 тысяч (sic!) венгерских флоринов [48, с. 13]. Словами он не иначе как еще раз продублировал числовое значение величины штрафа, ведь предположить наличие суммы в пять миллионов у частного лица невозможно, эта сумма была равна годовому бюджету Османской империи — одного из самых могущественных государстсв того времени.

Как видим, ошибки допускают все, даже великие, другое дело — что это за ошибки, заслуживают ли они прощения и прощаем ли мы их.

Издание Статута вопреки нормам Люблинской унии — одно из значительнейших событий в истории ВКЛ. Говоря языком фактов, прежде всего стоит отметить, что Статут в течение двухсот лет считался одним из самых совершенных сводов законов в Европе и одним из самых демократичных. По сути, он был конституцией аристократической республики. Статут перевели на польский, немецкий, украинский, русский, латинский и французский языки. Один из историков права так оценил этот труд Льва Сапеги: «Он (Статут) завершил кодификацию права в Великом княжестве. По совершенству и логической завершенности ему не было равных в Европе того времени. А провозглашение идеи верховенства права в период феодализма свидетельствовало о зарождении новой государственно-правовой теории» [78, с. 26] (пер. наш — Л. Д.).