– Мне нужно что-то сказать, – начала она.

Рьян рассмеялся и поцеловал ее в макушку:

– Мне твои речи по нраву. Дай только отдохнуть малость.

Она укусила его, чтоб не перебивал, а молодец в отместку шлепнул ее пониже спины.

– Не то!

Ноготь замер на груди, напротив сердца. Давил сильно, как если бы вновь вырос и заострился, что случалось с ведьмой от страха или злости. Но едва ли лесовка то замечала, как не замечала и выступившей капельки крови. Она тихо сказала:

– Когда мы ходили в лес, я просила матушку за тебя…

Мало что проклятый помнил из того похода. Как стал медведем, так из буйной головы разом и выветрились все беспокойства. И, сказать прямо, не сильно он о том жалел. Йага же волновалась.

– Она сказала… Она обманула нас… тебя. Лекарства от твоего проклятья нет. Она лишь хотела Посадникову грамоту получить.

Рьян напрягся. Вот сейчас вырвется наружу зверь: с самого начала ведь чуял, что нет старухе веры! Но зверь сыто дремал.

– Она может не все знать! – зачастила колдовка. – Мы снова призовем Безлюдье… Я смогу, я справлюсь! Однажды оно уже откликнулось на мой зов! Мы спросим и…

Рьян подцепил ее подбородок, заставляя поднять голову, и поцеловал.

– Я знал, что меня не починить, – с улыбкой сказал он.

– Но ты не сломан!

– Сломан. И сломался задолго до того, как сестра прокляла меня. Но… – Он прислушался к себе: правда ли скакнула на язык? По всему выходило, что правда. – Но мне теперь все едино. Я буду рядом. И неважно, зверем или человеком.

Она испуганно вскинулась:

– Что ты такое говоришь?!

– А что. Ты дочь леса, тебе и подавно не должно быть никакой разницы, кем я подле тебя останусь. Или, – он показал зубы, – человек тебе больше угодил?

Она покраснела. Что уж, ночью Рьян расстарался, чтобы ведьма и помыслить не могла ни об одном другом мужчине. Зверь же разве что ноги мохнатым боком погреть сможет.

Она накрыла алый ожог на щеке, схожий формой с ладонью. След стал много больше хрупкой руки.