И еще мне рассказали, что в старину в той местности проживали военачальники и полководцы, которых называли Эспахбудан, потому и город получил то же самое название. Основным занятием жителей Эспахбудана является выращивание шелковичных червей и прядение шелковых тканей, и во всем городе нельзя было найти земледельца, выращивающего рис. В том городе, все без исключения: мужчины, женщины и дети занимались вскармливанием шелковичных червей и пряли шелковые ткани. Я посетил их прядильные мастерские и видел там женщин подобных гуриям, что сидели за прялками и пряли шелк своими руками. Каждый раз, входя в очередную такую мастерскую, я убеждался в том, что женщины, выделывающие тот прекрасный шелк, по своей красоте превосходят несравненную ткань, выходящую из их рук. И тогда я вспомнил слова Моулеви (т. е. знаменитого поэта Джалаледдина Ру ми), который говорил в своих «Месневи»: «Произведенное прекраснее своего производителя». И если бы создатель «Месневи» был жив, я послал бы его из Коньи в Гилян, в Эспахбудан, чтобы он посетил те мастерские по прядению шелковых тканей и убедился в обратном, а именно в том, что: «Производитель прекраснее произведенного». То, что выходит из рук мастериц Эспахбудана, несмотря на красоту, изящество и мягкость, не обладает душой, не имеет глаз, в которые человек мог бы заглянуть, тогда как те, кто прядут эти ткани, обладают душой и глазами, такими голубыми, что в них не следует заглядывать, ибо они смутят сердце доблестного воина и уведут далеко-далеко от мыслей о боевых делах.
Я не стал задерживаться в Эспахбудане более двух дней и вместе со своим войском продолжил путь подальше от Гиляна, ибо боялся, что если мое пребывание там затянется, искушение плоти овладеет мною и ввергнет меня в праздность и стремление к получению телесных удовольствий. После Гиляна я направился на землю Талыш или землю талышей, чтобы увидеть их мужей, о которых говорили, что они самые могучие и сильные среди народов, обитающих вокруг Абескунского моря. Хотелось увидеть смогут ли они выстоять в поединке со мною или нет?
Вступив в Талыш, я увидел страну, резко отличавшуюся от других стран Абескунского моря. Талышские мужчины и женщины были высокими и статными, и в то время года, что я их увидел, на них не было почти никакой одежды, кроме той, что прикрывает срамные части, и мне сказали, что зимой они носят покровы, изготовленные из кожи. Голоса талышских мужчин настолько мощны, что талыш, стоящий на одной горе свободно переговаривается с тем, что стоит на другой. Удивляют и талышские собаки, они крупные, их впрягают в арбы, и они тащат их подобно лошадям. В стране талышей водится множество диких оленей, и местные жители в зимний период так же впрягают их в арбы, чтобы перевозить таким образом различные грузы. Однако в то время года, когда я был у талышей, оленей отпустили в лес — весной и летом их не используют как вьючных животных. В Талыше я видел город, называемый Хашам, его правителя звали Даъи
Даъи, услышав о моем приближении к его городу, вышел мне навстречу и прежде чем я вступил в город, он зарезал корову и бросил к моим ногам. Город Хашам был маленьким, и крыши домов в нем были покрыты черепицей. Во время еды принесли жаренную в соку оленятину. После трапезы я сказал Даъи, чтобы он прислал нескольких мужчин-талышей покрепче, с которыми я хотел бы помериться силой. На это Даъи ответил: «О, эмир, прошу тебя воздержись от такого своего намерения, ибо если ты их одолеешь, это ничего не прибавит к твоей и без того великой славе, а если победителями выйдут они, я буду мучиться от того, что моему великому и дорогому гостю причинено унижение». Я ответил: «О, добрый человек, моя цель — испытать самого себя, узнать осталась во мне былая сила или же ее нет уже». Даъи повелел привести двух крепких молодцов, и они явились, широкогрудые и крупными мускулистыми руками. Один из них был того же роста, что и я, а другой — чуть пониже. Я снял свою верхнюю одежду, чтобы чувствовать себя посвободнее и дал знак тому, что был одного роста со мной, чтобы он подошел поближе ко мне. Я спросил его, может ли он говорить со мной. Тот человек ответил утвердительно на языке талышей, являющегося разновидностью фарси. Я сказал: «Не думай о том, что я эмир, восприми меня как равного с тобой человека и со всей силой, что у тебя имеется постарайся согнуть мою руку». Сказав это, я широко расставил ноги и выставил вперед руку с широко растопыренными пальцами, и пальцы того мужчины сплелись с моими. Правилами предусматривается, что каждый из двух меряющихся силой старается давить на ладонь соперника, заваливая ее в сторону-вниз и побеждает тот, кому удалось склонить её до уровня или касания его колена.
Мой соперник изо всех сил старался согнуть мою руку, но это ему не удавалось, я же постепенно усиливал свой нажим пока ладонь его, дышавшего все тяжелее и тяжелее, не коснулась его же собственного колена. Раздались восторженные возгласы зрителей, состоявших как из местных жителей, так и моих военачальников. Мой соперник-талыш после того как я выпустил его руку, сказал: «О, эмир, ты очень силен!» Я дал ему несколько золотых, что его весьма обрадовало.
После этого хотел я таким же образом помериться силой и со вторым соперником, однако тот сказал: «О, эмир, мой товарищ, намного превосходит меня силой и ты, победивший его, непременно нанесешь поражение так же и мне. Я не стану с тобой состязаться». Я и ему дал несколько золотых и отпустил их обоих.
Среди достопримечательностей земли талышей надо отметить так же и огромные деревья, состоящие всего лишь из двух-трех длинных и широких листьев. С середины некоторых из них свисала всего лишь одна кисть, состоящая почти из двухсот плодов зеленого цвета, похожих на тонкие огурцы и мне сказали, что эти деревья называются «шаджарэ-йе моуз» (т. е. банановое дерево), и что каждое дерево живет лишь один год и после того как дает плоды, высыхает и гибнет, и талыши вырезав кусок ствола того дерева, всего шириною в ладонь, закапывали его в землю и на следующий год из него вырастало новое дерево, которое еще через год приносило плоды.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Как я взял Багдад
Мое пребывание в Талыше было недолгим, так как не было времени задерживаться в той стране, если бы я задержался, прошел бы благоприятный сезон для совершения боевого похода. Я хотел дойти до Багдада и овладеть землями, которые когда-то захватывал сам Хулагу-хан. Если бы я двигался на Багдад прямо из Талыша, то вскоре уперся бы в горы, которые были непроходимы. Надо было возвращаться из Талыша назад, на восток, пройти от берегов Абескунского моря в сторону Казвина, после чего мне открылась бы дорога на Багдад. Я сказал Даъи, правителю города Хашам, чтобы всякий раз как ему понадобиться помощь, он смело обращался ко мне и знал, что я поспешу оказать ему ту помощь, а если не смогу сам, то непременно пришлю на подмогу одного из своих военачальников с войском. И хотя Талыш не был расположен в прямом направлении от Мавераннахра и Хорезма, тем не менее я и там создал две башни (т. е. посты) голубиной почты, чтобы иметь прямую связь с Даъи с помощью почтовых голубей.
Войско выступило из Талыша в обратном направлении, пройдя вдоль побережья Абескунского моря, я повернул на юго-восток, пройдя от местности, называемой Шефт до Казвина, а оттуда до Керманшаха, далее до берега реки Деджлэ, без каких-либо происшествий, достойных упоминания. На моем пути было несколько городов и их правители, узнав о моем приближении, выходили встречать меня, оказывая мне всяческие почести, я же никого из них не принуждал оказывать мне гостеприимство, единственное, что я требовал, чтобы было предоставлено продовольствие и корм для войска, настаивая на том, чтобы за продукты и фураж они устанавливали справедливую цену. Правители, владения которых лежали на моем пути, не играли значительной роли и не обладали большими богатствами. Они не выдержали бы и одного дня будь вынуждены кормить мое войско, поэтому я уверял их, что и дирхема я не возьму с них даром. Единственное, что я от них требовал — это возможность создания на их землях постов голубиной почты, где бы находились и заправляли делами несколько из моих людей.
Не было необходимости предупреждать тех правителей о том, что в случае покушения на моих людей, как они, так и их граждане, рисковали утратить свои жизни и имущество. Ибо все они знали меня, как человека, неукоснительно следующего принципам, и что, всякий, кто покорится мне, не будет обижен, но если осмелятся на покушение — будут казнены, а с женами и детьми их я поступлю как с женами и детьми неверных-кафиров, воюющих против мусульман, то есть их жен сделаю невольницами, детей рабами, а имущество сделаю своей добычей.
За три дня до того, как я дошел до реки Деджлэ, я отправил вперед два разведывательных дозора, самый передовой из которых вскоре доложил, что видит какое-то войско. Стало ясным, что в Багдаде, проведав о моем приближении, выслали навстречу войско, дабы упредить меня. Дозорные не смогли дать точных сведений о численности войска, и я подумал о возможности использовать кого-то из местных жителей для сбора разведывательных данных. Я принял по отдельности двух арабов, одного из них звали Абу Саъада, второго — Ваджих-ад-дин. Я знал арабский язык, но не понимал диалекта живущих в Междуречье (т. е. в Месопотамии), поэтому был вынужден обратиться к услугам переводчика. Однако через некоторое время пребывания в Междуречье, я уже обходился без него, так как выучился местному диалекту. Если человек знает арабский хорошо, он сумеет быстро научиться говору населения любой из арабоязычных стран уже вскоре после прибытия в ту страну.
Абу Саъада и Ваджих-ад-дин согласились отправиться навстречу тому войску и постараться выведать как можно больше о нем, узнать число пеших и конных, кто его возглавляет и как оно вооружено. Я вручил каждому из них по пятьсот динаров, сказав, что они получат столько же, когда принесут необходимые сведения. Никто из них не знал об аналогичном задании, порученном другому, это делалось с целью предотвратить возможность сговора и представления мне ложных сведений.
Несмотря на посылку двух разведчиков-арабов, я велел передовым дозорам, приблизиться насколько удастся к тому войску и захватить несколько вражеских воинов, по возможности рангом повыше для того, чтобы через них получить достаточно сведений о силах неприятеля и характере местности.
Я стараюсь собирать сведения не только о численности и вооружении вражеского войска, но и о характере местности в районе предстоящего сражения — сколько там гор и холмов, какова численность рек и уровень воды в них, о наличии в них используемых переправ, их место расположения. Именно по этой причине, спустя девять лет со дня когда я вышел к реке Деджлэ, находясь в Дамаске, что расположен в стране Шам (Сирия), я поручил Ибн Халду ну, уроженцу Магриба
Изучение местности в районе будущей битвы настоятельно необходимо для меня, располагающего многочисленной конницей, так как пехота может вести боевые действия где угодно и преодолевать любые преграды. Однако всаднику трудно вести бой на неровной местности, пересекать места, усеянные камнями и крупными валунами, одолевать узкие ущелья и перевалы.
Дважды мои передовые дозорные соприкасались с вражеским войском. Однако им не удалось захватить пленных, более того погибла часть из моих воинов, участвовавших в той стычке. Это говорило о том, что войско возглавляет способный полководец, чуткий и насторожённый, в войске его царит твердая дисциплина, ибо если бы не эти обстоятельства, мои воины сумели бы захватить хотя бы одного пленного и привести его ко мне. Через четыре дня вернулся Абу Саъада и сообщил мне, что вражеское войско насчитывает сто двадцать тысяч человек, пятнадцать тысяч из которых — конники, и что командует войском сам эмир Багдада. Когда я спросил о снаряжении и вооружении войска, Абу Саъада ответил, что там имеется двести боевых колесниц, двести ручных и переносных манджаников (т. е. баллист, катапульт), а вооружение воинов составляют сабли, копьи, луки со стрелами и футаки (полые трубы). Я спросил, что такое «футак». Абу Саъада пояснил, что футак — это длинная, полая изнутри тростина, в нее сильно дуют и силой выдоха выбрасывают в сторону врага стрелу небольшого размера и поскольку та стрела смазана ядом, то через несколько дней после получения раны, у человека ослабевают, а затем и вовсе отнимаются руки и ноги. До того времени в своих битвах я не имел дела с вражескими колесницами — впервые против меня пускали в ход боевые колесницы. «Футак» так же был новинкой для меня. Я спросил Абу Саъада, что собою представляют отравленные стрелы. Он ответил, что в топях (стоячих водах) по обе стороны от реки Деджлэ встречаются улитки, их берут, выдавливают из них слизь, ее выставляют на солнце пока она слегка не загустеет, полученным составом смазывают наконечники стрел, которые таким образом становятся ядовитыми и у человека, получившего рану от них, через несколько дней слабеют, а затем и вовсе отнимаются руки и ноги.
Сведения, поступившие от Ваджих-ад-дина, второго нанятого мною разведчика, подтвердили сообщения Абу Саъады, стало ясно, что войско эмира Багдада насчитывает сто двадцать тысяч человек. Несмотря на то, что сведения обоих лиц совпали, я запросил донесения от своих передовых дозорных, которые в свою очередь подтвердили, что численность неприятельского войска превышает сто тысяч человек.
Чтобы поразить врага необходимо сделать одно из двух. Или прямо напасть на него, и невзирая на тяжелые потери, уничтожить его. Или же обойти его кругом и выйдя на него с тыла, вести бой в местности с невыгодными для него условиями. Чтобы получить представление о силе противника, я велел, чтобы мои воины сделали вид, что атакуют его, без намерения сделать это на самом деле. Три пятитысячных отряда моих воинов сделали вид, что собираются наступать по обоим флангам и по центру. В центральном направлении метательные машины врага обрушили на моих воинов такой град камней, что те вынуждены были остановиться. Позади каждой из катапульт, противник воздвиг горы камней, а его воины, став в цепочку, передавали тяжелые камни из рук в руки, заряжали ими метательную машину, которая незамедлительно выбрасывала очередной камень-снаряд. Каждый из тех огромных камней выводил из строя, а то и убивал одного из моих конников. На правом фланге против нас наступали вражеские колесницы, и должен заметить, что они оказались поистине смертоносным средством. Каждую колесницу тащили четыре лошади, две из которых впрягались в «дишли» (т. е. дышло) колесницы, а две остальные привязывались с «йан» (т. е. сбоку). Для тех, кто незнаком с устройством боевой колесницы поясню, что «дишли» — это лошади, что впрягаются непосредственно в дышло повозки, а «йан» — это те, что располагаются по обе стороны от лошадей «дишли». По обе стороны от обеих лошадей «йан» укрепляются горизонтальные жерди, выступающие несколько вперед от самих лошадей. Эти жерди усеяны заточенными наконечниками и режущими лезвиями. Когда колесница приводится в движение, эти лезвия, укрепленные впереди, на удалении от несущих их лошадей, протыкают и убивают наших лошадей и всадников. Между несущими повозку лошадями и лезвиями была установлена защита в виде деревянной перегородки, которая мешала нам поражать тех лошадей стрелами. Возчики тех колесниц также были защищены еще одной деревянной стенкой и поэтому мы и их не могли пронзить стрелами. Боевые колесницы Багдада хоть и были грозным оружием, однако имели один недостаток: они очень скоро бывали вынуждены останавливаться, так как лезвия, погружавшиеся в попадавшихся им навстречу лошадей и воинов продолжали волочь эти трупы, пока их не набиралось столько, что они мешали дальнейшему движению колесницы. В таких случаях возницы были вынуждены подавать колесницу назад, чтобы стряхнуть с тех лезвий тела лошадей и людей, после чего колесница была готова к повторному боевому применению. Именно в такие моменты остановки мои всадники имели возможность атаковать несущих лошадей сбоку, уничтожать их чтобы тем самым обездвижить повозку.