По бокам от меня так же стремительно скакали рослые всадники, закованные в доспехи, вот мы достигли рядов противника и начали рубить направо и налево. Воины керманшахского племени не имели на себе доспехов и шлемов, так что мои острые клинки, изготовленные лучшими мастерами Чача легко, словно в воду погружались в их тела. Я так же получил несколько ударов саблей и копьем, однако они не причинили мне и малейшего вреда, так как шлем и латы послужили для меня хорошей защитой. Керманшахское племя, хоть не носило железных доспехов, оказало нам яростное сопротивление, и я понял, что для того, чтобы расчистить путь, их придется беспощадно убивать, и потому, я еще энергичнее стал наносить сабельные удары.

Обе мои руки, наносили рубящие удары легко и независимо друг от друга, с такой легкостью и независимостью искусный ткач управляет несколькими ткацкими станками, пуская в ход и левую и правую ногу, так, как если бы каждая из моих рук была ведома и управляема отдельным человеком. Всякий раз, когда на поле боя мне приходиться орудовать сразу обеими руками, в которых зажаты секира и сабля, я добрым словом поминаю своего учителя фехтования Самара Тархана, благодаря выучке и воспитанию которого, я смог свободно управляться обоими руками в схватке. Сам Самар Тархан уже давно ушел в мир иной, но его сыновья служат мне, находясь под моим покровительством и занимая официальные должности в аппарате управления моим государством, поскольку подлинное величие обязывает проявлять заботу о детях преданных слуг после их смерти, наделять их постами и почетом.

Узду лошади я закинул на шею и направлял бег лошади с помощью стремян, и когда я хотел остановить ее, то оттягивал свою голову назад. Зрелище бьющей фонтаном крови настолько возбудило меня, что у меня будто крылья выросли, и я ощущал себя словно парящим в небесах. В тот момент я ощущал сверхчеловеческую силу в своих мускулах, я чувствовал в себе убеждение, что до меня не было на свете мужа, который был бы сильнее чем я, а после меня, не будет подобного мне в мощи и искусстве сабельного боя, ведении схватки, который так же умел бы рассекать живую плоть врага и пускать его кровь фонтаном. Весь я сам и вся моя лошадь были забрызганы кровью и я гордился про себя тем, что словно весенние маки, я был алым с ног до головы. Если бы в тот момент мне противостояла сотня Рустамов Тахамтанов из Забулестана, я бы и их убил, я знал, что ни у одного могучего рубаки не хватит отваги противостоять мне. Я был настолько увлечен схваткой, что и не почувствовал бы боли даже если бы меня резали на мелкие куски, я ощущал себя настолько могучим, что если бы передо мной встали сто тысяч всадников, всё равно я прорвался бы сквозь их ряды. Опьяненный от всех этих ощущений я вскричал: «О, сияющее солнце, взгляни же и будь свидетелем того, что нет никого на этом свете, кто мог бы превзойти меня своей отвагой!»

Вдруг я заметил, что вокруг меня никого не осталось. Все вражеские всадники были либо убиты либо бежали, дорога через перевал Патак была расчищена. Увидев, что путь открыт, мне стало жаль, что схватка так быстро закончилась и я больше не увижу кровь, бьющую фонтаном из рассеченных жил и не услышу стонов вражеских воинов, пораженных моими ударами. Мне хотелось продолжения схватки, где я мог бы и дальше показывать своё боевое мастерство, не ради бахвальства перед окружающими и их похвалы, а для собственного удовольствия. Я дивлюсь пьяницам, получающим опьянение от чаши с вином, почему бы им не взять в руки саблю и не вступить в битву ради кровопролития, чтобы понять, что от битвы получаешь наслаждение в сотни раз более сильное, чем от вина, тем более, что наслаждение от вина через полдня кончается горьким похмельем и ощущением немощи, тогда как опьянение, получаемое от схватки никогда не ведет к похмелью и немощи, а наоборот, человек ощущает себя еще более могучим и сильным.

Как только путь был расчищен, я передал отряду, сражавшемуся в другом конце ущелья, чтобы прекратил бой и шёл на соединение с нами, надо было выходить из ущелья. Я был настолько разгорячен схваткой, что не ведал, что творится в устье ущелья, оказалось, что численность противника там была невелика и бой с ними не был тяжелым, вместо того, чтобы драться, противник обрушил на наш отряд камни сверху. Хотя шлемы и доспехи служили какой-то защитой, однако попадались и крупные валуны, вызвавшие гибель нескольких моих воинов. Получив весть о нашей победе, они прекратили бой и присоединились к нам.

Покидая ущелье я с сожалением вложил в ножны оба моих окровавленных клинка и велел своим конникам спешиться и взобраться наверх, чтобы окружить находившихся там воинов племени, и не дать им возможности обрушивать камни на наши головы. Мои воины спешились и чтобы быть налегке, сняли с себя доспехи и шлемы, поднялись в гору, которая не была такой уж крутой, но прежде чем они добрались до тех мест, воины враждебного племени бежали и скрылись, после чего путь полностью был свободен и мое войско благополучно миновало то ущелье.

На перевале Патак от сброшенных на них камней были убиты семьдесят два моих воина, сражавшихся в устье, а из тех, кто сражались рядом со мной погибли сорок четыре, некоторое количество воинов получили ранения. Потери, понесенные нами на перевале Патак были незначительны, но я получил урок, поняв, что впредь следует проявлять больше осмотрительности, проходя через перевалы и не полагаться только лишь на донесения передового разведочного дозора. Если дозор не обнаружил врага, это не означает, что его нет вовсе, так как в горной местности войску не составляет труда укрыться за какой-нибудь высотой и не быть обнаруженным со стороны наших дозоров. После схватки в ущелье Патак, я пришел к выводу о том, что собираясь провести войско через ущелье, вначале следует завладеть входом и выходом из него и только после этого вести через него войско, иначе враг может обрушить на тебя лавину из камней и валунов.

В дальнейшем ведя войны в Руме (имеется в виду Малая Азия, которая сегодня называется Турцией — Переводчик), Кабулистане (имеется в виду сегодняшнее государство Афганистан — Переводчик), Индии и Шаме (т. е. сегодняшняя Сирия — Переводчик) я уже использовал опыт, полученный в бою в ущелье Патак, и всякий раз, желая провести войско через подобное место, я предварительно занимал вход и выход из него и только после этого давал приказ о прохождении войска через ущелье. И всякий раз когда мне не удавалось занять вход и выход из того или иного ущелья, я обходил его стороной, даже если при этом приходилось преодолевать гораздо большее расстояние. Потому что теперь я знал, лучше проделать долгий, зато безопасный путь, чем подвергать риску свое войско ведя его по неизвестному (неконтролируемому) ущелью.

Мои люди похоронили убитых, мы продолжили путь и без особых происшествий достигли Казвина. В Казвине я заболел, выяснилось, что это та самая болезнь, что поразила меня в свое время в Сабзеваре. Повторное возникновение той болезни, вызванной, как считали лекари, жарой, говорил о том, что мой мизадж (т. е., строение, природа) не приемлет жары и я должен постоянно охлаждаться, чтобы не болеть. Когда я заболел в Сабзеваре, там нельзя было найти лимонного сока, а в Казвине можно было достать его в изобилии, его доставляли из страны Мазандаран, что на юге Абескунского моря, однако мазандараский лимонный сок не обладал тем вкусом, что лимонный сок Фарса.

Кроме лимонного сока, в Казвине можно было достать и гранаты и медики рекомендовали мне для понижения жара пить также и гранатовый сок. Болезнь в Казвине помешала мне незамедлительно, после исхода из Междуречья, продолжить свой путь на Фарс. Я сумел отправить свое войско дальше из Казвина, сам же остался там, чтобы окончательно выздороветь. Тем не менее, я полагал, что пока я сам не отправлюсь в Фарс, правитель той страны не получит достойного наказания.

Мне говорили, что Фарс — это страна, где обитают воинственные племена и если шах Мансур Музаффару удастся вовлечь в войну против меня те племена, то мое войско в том краю найдет свою погибель. Я же отвечал, что тому кто страшиться гибели, не следует ввязываться в войну, а идущий в сражение должен сознавать, что существует опасность погибнуть в нем.

Я находился в Казвине шесть недель, и все то время я охлаждал себя, принимая лимонный и гранатовый соки, пока, наконец, не ушла моя болезнь. Похолодало, и я посоветовался со знающими людьми, которые сказали, что Фарс — это теплый край, и если я проведу свои войска через Ирак-э Аджам и вступлю в страну Фарс, то буду ощущать словно началось лето, поэтому я решил несмотря на зимний холод двигаться на Фарс. Понимая, что вступив в Фарс я попаду в теплый край, я выступил из Казвина. Несмотря на холодную погоду, мы не претерпели в пути каких-либо больших затруднений и не встретили случаев, подобных тем, с которым столкнулись шествуя в свое время по стране кипчаков, никто не мешал нашему продвижению, до тех пор, пока мы не достигли территории страны Фарс.

Шах Мансур Музаффари, правитель Фарса, узнал о моем вступлении и выслал против меня тысячи воинов племени Буюр. Как обычно, прежде чем ввязаться в бой с племенем Буюр, я постарался узнать от местных жителей как можно больше о противнике. Они сообщили, что люди племени Буюр являются потомками самого Джамшида. Мне было известно, кем был Джамшид, я о нем читал в «Шах-намэ», знал, что города Ирана были созданы Джамшидом, и что именно он разработал в свое время законы для иранцев, которые до того не имели их. Остатки дворца Джамшида, как я сам видел их в Фарсе, все еще существуют в той стране, и я повелел высечь мое имя на одном из его камней, чтобы будущие поколения знали, что я завоевал тот край. Однако вступив в страну, я не знал, что потомки Джамшида все еще существуют, это было новостью для меня.

При вступлении в Фарс, я сначала попал в область под названием Эстахр (т. е., Экбатаны), расположенную на севере страны, в старину был известен под таким названием крупный город, однако завоевав Фарс и увидев тот город, я обнаружил перед собой селение не больше чем в пятьдесят дворов. Арабы, в свое время, захватив Фарс, разрушили Эстахр и полностью вырезали его население. Местные жители рассказали, что люди племени Буюр, являющиеся потомками Джамшида доныне никогда не отступали ни на шаг в бою и будут яростно сопротивляться пусть даже если врагов будет больше чем муравьев в степи и что враг сумеет пройти разве что уничтожив то племя до последнего человека.

Мне также поведали, что войско шаха Мансура Музаффари состоит не только из воинов племени Буюр, в него входят также и другие племена, все они обладают храбростью и мужеством и в состоянии противостоять врагу, что Фарс населен многочисленными племенами, которые кочуют дважды в году, отправляясь весной на йейлаги (т. е., горные пастбища), чтобы обеспечить своих животных водой и кормом, осенью же они возвращаются в свои села, и если шаху Мансуру Музаффари удастся привлечь их на свою сторону, тогда против меня будет выставлено войско численностью в два курура (1 курур=500 тысяч, полмиллиона). Мне задали вопрос: «Если тебе удастся одолеть племена Фарса, как ты в этом случае поступишь с Сэ Калъэ (буквально означает («Три крепости», «Три замка»)?»

Расспросив местных обитателей о Сэ Калъэ, я узнал, что в горах к северо-западу от Эстахра расположены три крепости, которые по утверждению фарсов, возвел ещё сам Джамшид. Одна из тех крепостей называлась «Эстахриар», вторая — «Шэкастэ», а третья — «Шэнкуан». Эстахриар был расположен на высокой горе, на обширной плоскости, настолько обширной, что сотня тысяч людей могли свободно поместиться на ней, веда там боевые действия. Мне рассказывали, что площадь та настолько обширна, что весной, в период дождей и таяния снегов, на ней образуются многочисленные водные потоки. Эти потоки воды собираются в водохранилища (водные амбары), устроенные внутри крепости Эстахриар и эти водные амбары настолько емки, что десять тысяч человек в состоянии держать осаду той крепости в течении целого года, не испытывая нужду в воде, а если будут расходовать ее бережно, то запасов воды хватит и на два года. А крепости Шэкастэ и Шенкуан хоть и не такие большие как Эстахриар, также имеют достаточные запасы воды, между тем зимой и весной дожди и тающий снег также попадают в их водные амбары, постоянно пополняя запасы. Мне так же рассказали, что в каждой из тех крепостей всегда имеется страж, ответственный за запасы продовольствия и следящий за тем, чтобы водные амбары были всегда полными. Поэтому, в случае войны не возникает необходимости спешно доставлять продовольствие в эти три крепости, достаточно войску переместиться из степи внутрь тех крепостей и тогда даже войску Афросиаба не удалось бы овладеть ими. И поскольку пути, идущие в гору к тем крепостям очень узкие, достаточно поставить на них по несколько человек и они будут в состоянии воспрепятствовать наступлению большого числа отважных воинов.

Фарсы утверждали, что если мне и удастся нанести поражение шаху Мансуру Музаффари, правителю Фарса, он непременно отступит в крепость Эстахриар, укроется в ней и мне не удастся взять ту твердыню, в результате я могу на годы застрять в Фарсе. Поэтому, как они советовали, мне лучше возвратиться той же дорогой, что и пришел, и не искать для себя ненужной головной боли. Пока я стоял в селении Керад и собирал сведения о племени Буюр, других племенах и Сэ Калъэ, мне доставили послание от шаха Мансура Музаффари. (Пояснение: Керад был одним из крупных селений в Фарсе, расположенным на северо-западе того края и много из того, что излагает здесь Тимурленг о Фарсе является новинкой также и для нас, иранцев — Переводчик.)

В том поселении правитель Фарса еще раз незаслуженно оскорблял меня, обзывая «нечистым и злобным узбеком». Он писал: «Фарс — это край львов и такие как ты никогда не сумеют покорить меня, и если хочешь узнать, что постигло тех, кто до тебя намеревался захватить Фарс, огляди обе стороны дорог того края, «от костей погибших вся дорога, от края до края, белым-бела», и тебя постигнет такая же судьба».

«Шэкастэ», а третья — «Шэнкуан». Эстахриар был расположен на высокой горе, на обширной плоскости, настолько обширной, что сотня тысяч людей могли свободно поместиться на ней, ведя там боевые действия. Мне рассказывали, что площадь та настолько обширна, что весной, в период дождей и таяния снегов, на ней образуются многочисленные водные потоки. Эти потоки воды собираются в водохранилища (водные амбары), устроенные внутри крепости Эстахриар и эти водные амбары настолько емки, что десять тысяч человек в состоянии держать осаду той крепости в течении целого года, не испытывая нужду в воде, а если будут расходовать ее бережно, то запасов воды хватит и на два года. А крепости Шэкастэ и Шенкуан хоть и не такие большие как Эстахриар, также имеют достаточные запасы воды, между тем зимой и весной дожди и тающий снег также попадают в их водные амбары, постоянно пополняя запасы. Мне так же рассказали, что в каждой из тех крепостей всегда имеется страж, ответственный за запасы продовольствия и следящий за тем, чтобы водные амбары были всегда полными. Поэтому, в случае войны не возникает необходимости спешно доставлять продовольствие в эти три крепости, достаточно войску переместиться из степи внутрь тех крепостей и тогда даже войску Афросиаба не удалось бы овладеть ими. И поскольку пути, идущие в гору к тем крепостям очень узкие, достаточно поставить на них по несколько человек и они будут в состоянии воспрепятствовать наступлению большого числа отважных воинов.

Фарсы утверждали, что если мне и удастся нанести поражение шаху Мансуру Музаффари, правителю Фарса, он непременно отступит в крепость Эстахриар, укроется в ней и мне не удастся взять ту твердыню, в результате я могу на годы застрять в Фарсе. Поэтому, как они советовали, мне лучше возвратиться той же дорогой, что и пришел, и не искать для себя ненужной головной боли. Пока я стоял в селении Керад и собирал сведения о племени Буюр, других племенах и Сэ Калъэ, мне доставили послание от шаха Мансура Музаффари. (Пояснение: Керад был одним из крутых селений в Фарсе, расположенным на северо-западе того края и много из того, что излагает здесь Тимурленг о Фарсе является новинкой также и для нас, иранцев — Переводчик.)