Я знал, что если погибну до того, как будет одержана победа, это может поколебать дух моих воинов и они не сумеют биться с должным рвением. В случае моей гибели хотя мои сыновья и могли взять на себя командование, тем не менее они были молоды и не знали полководцев и рядовых воинов так, как знал их я. Мои воины, вооруженные саблями, секираи и палицами, в пешем порядке с двух сторон вступили в город. Я знал, что при штурме города толку от пехоты больше чем от конников, ибо на улицах всадникам трудно развернуться, поэтому их следует использовать в равнинных местностях, таких как долины и обширные поля. Тем не менее, я был готов, в случае если войско встретит сопротивление на широких улицах и больших площадях, направить туда конников из резерва, чтобы быстро подавить те центры сопротивления.

Как я упоминал, крепостная стена Исфагана имела протяженность в семь с половиной фарсангов, насчитывала триста башен и по ней могла свободно проехать колесница. Никто не знал, когда была построена та стена, но она возводилась многократно и долго.

Духовный глава (стоящий при совершении намаза впереди остальных) поселка Садэ рассказал мне, что крепостная стена Исфагана была возведена еще пророком Ноем, и была настолько прочной, что Ной ожидая потопа счёл благоразумным изготовить свой ковчег именно в Исфагане, откуда и пустился в плавание. Разрушить ту стену с помощью пороха было труднейшей задачей, поскольку она была очень толстой. Тем не менее, чтобы быстрее захватить город, нам необходимо было разрушить стену и через неё совершить прорыв внутрь. К тому времени, когда часть моих воинов ворвалась в город, в нём не осталось ни одной лошади, мула, осла или собаки: жители Исфагана съели к тому времени всех имевшихся животных, чтобы не умереть с голоду.

В тот день голод был нашим союзником, и если бы он не царил среди исфаганцев, одержать победу над ними было бы нелегко, ибо в в ходе продолжительной осады они сумели показать своё умение сопротивляться. В тот день с утра светило солнце, после полудня небо заволокло тучами и начался первый осенний дождь. Льющийся дождь здорово мешал нам, однако мы продолжали сражение. И хотя исфаганцы сильно страдали от голода, они оказали яростное сопротивление отрядам, вступившим в город с обоих концов реки Зайендэ. В то время как мужчины-исфаганцы яростно бились с нашими воинами, женщины и старики воздвигали на улицах баррикады из всего, что подворачивалось под руку, всячески препятствуя нашему продвижению вперед. К полудню, когда еще дождь не начинал идти, некоторые из тех баррикад задымились и стало ясно что исфаганцы прибегли так же и к устройству пожаров чтобы сдерживать наш натиск. К полудню, когда еще не было дождя, мои воины хотели с помощью пороховых зарядов устроить бреши еще в нескольких местах городской стены, чтобы через них в город могло проникнуть и поспешить на помощь своим соратникам как можно больше воинов. С началом дождя стало трудно рассчитывать на устройство взрывов с помощью пороха, закладываемого в основание стен, а также уберечь порох от сырости, ибо отсырев он не воспламенялся.

Тем не менее к вечеру нам удалось разрушить стену в еще нескольких местах и через те бреши запустить в город дополнительные отряды воинов. Мои конники оставались вне города, под дождем, в ожидании моего приказа присоединиться к атаке. Однако обстановка внутри города, в особенности после того как начался дождь, стала такой, что я не мог использовать их, ибо в том случае пришлось бы спешить их и отправить в город без коней. Воины из племени четинов, о которых я рассказывал, были в числе отрядов, вступивших в город на рассвете во главе своего военачальника Ургуна Четина. Часть этих воинов погибла во время уличных боев, а к вечеру мне сообщили, что Ургун Четин тоже убит, затем его тело вынесли из города и я обратил внимание на то, что исфаганцы отсекли его голову и насадили на копье. У Ургуна Четина отсутствовала сабля, но на теле сохранилась кольчуга, а на ногах поножи. Я повелел снять с него кольчугу и поножи, сохранить их и передать семье, оставшейся в Мавераннахре. А обезглавленное тело я велел похоронить, поскольку чувствовал, что голову нам отыскать не удастся.

Короткий осенний день заканчивался, а бой был далек от завершения, из за шедшего дождя стемнело раньше чем обычно. К тому времени я отправил в город двадцать пять тысяч пеших воинов из состава пятидесяти тысяч резерва, чтобы еще до наступления темноты обеспечить коренной перелом в бою за взятие города. Однако бой продолжал кипеть и был далёк от завершения. Исфаган разбился на сотни полей битвы и на каждом шагу его защитники воздвигали новые и новые препятствия, мешающие нашему успешному продвижению вперед. Чтобы следить за общим ходом боя, я продолжал оставаться за городом. Начался дождь и я перешел в палатку. До наступления темноты, из города вернулся Кувлар бек, один из моих военачальников, который сказал: «О, повелитель, сегодня бой не закончится, дождь и ночной мрак затрудняют выполнение задачи, согласишься ли ты прекратить сейчас боевые действия и возобновить их завтра с утра?»

На что я ответил: «Не является разумным приостанавливать ведение боевых действий в отношении врага, понявшего что ему успешно удается оказывать сопротивление. Исфаганцы испытывают голод, который их всех довел до истощения. Яростная борьба, которую они вели во время осады и сегодня показывает насколько они отважны, и что они дерзки и их не пугают слухи о нас и не смущает наша слава. Если мы сейчас прекратим вести бой, то рискуем подвергнуться кровавой ночной атаке. Исфаганцы, голодные и отчаявшиеся, могут под покровом темноты выйти из города и напасть на нас, в этом случае, особенно в такой дождь, мы рискуем оказаться в плачевном состоянии».

Кувлар бек в ответ на это сказал: «О, повелитель, я потому предлагаю приостановить бой сегодня ночью, чтобы мы наутро могли разрушить каждый дом в Исфагане, чтобы покорить этот город не остаётся никакого другого пути. Такое невозможно осуществить сегодня, в такой темноте и под таким дождем, а завтра можно будет рушить дома, чтобы исфаганцы не могли оказывать сопротивление пользуясь их прикрытием, с их крыш забрасывать нас камнями и жечь нас заживо».

Мне донесли что в тот день, примерно в полдень, исфаганцы захватив в плен нескольких моих воинов, сожгли их живыми на глазах у остальных товарищей, чтобы запугать моих солдат и ослабить боевой дух.

Я сказал Кувлар беку: «Прерывать бой сейчас нецелесообразно, исфаганцам не следует давать передышку ибо собравшись с силами они могут напасть на нас ночью или отдохнув — с большим успехом сражаться против нас на следующий день. Бой должен продолжаться всю ночь, однако в нем должно участвовать небольшое число наших воинов, остальным следует отдыхать, чтобы назавтра они могли продолжить схватку свежими и отоспавшимися. Сегодняшней ночью исфаганцы должны ясно ощутить всю полноту нашего присуствия в их городе, с тем чтобы им было не до попыток совершить ночную вылазку против нас». Пятнадцать тысяч моих воинов были разбиты на два отряда, они вели бой сменяя друг-друга, остальных я отпустил и они отправились спать в свои шатры. Шатры дополнительно покрыли войлоком, чтобы дождь не просачивался внутрь.

Несмотря на дождь, в ту ночь нам удалось разрушить городскую стену еще в нескольких местах, что увеличило наши возможности для прорыва внутрь города. Как я уже упоминал, в тот день я бросил на Исфаган сто шесть тысяч воинов, оставив в резерве пятьдесят тысяч. К наступлению ночи в моём распоряжении осталось меньше солдат — в тот день исфаганцам удалось уничтожить или вывести из строя восемь с половиной тысяч моих людей. Поскольку я предвидел, что дождь затянется, а обстановка в Исфагане была такова, что мне не требовались конники, в тот же день, до наступления темноты, я отправил часть людей в Саддэ, чтобы им не пришлось мокнуть под дождем.

Для остальных, присутствие которых вблизи от поля боя было необходимым, мы устроили навесы из стволов и ветвей деревьев, чтобы защитить их от дождя. Конечно, в случае потери лошадей мы могли бы восполнить их число за счет изъятия у населения в центральных земель Ирана, Рея и Хорасана, но наши лошади были обученными, они могли без устали покрывать большие расстояния и в случае их потери и приобретения взамен новых и необученных, мы бы не смогли покрывать одним махом большие расстояния. В ту ночь дождь лил до утра, и до рассвета мои воины бились с исфаганцами, рушили их дома и городскую стену. Когда наступил рассвет, прекратился дождь и засияло солнце, стало тепло. Я велел командирам предоставить в распоряжение воинов все имеющие в войсках средства для разрушения и каждый из воинов в тот день должен был осознать, что он одновременно является и доблестным бойцом и строительным рабочим. (Пояснение: несомненно Тимурленг не употреблял выражения «строительный рабочий» в своих мемуарах, термин этот использовал Марсель Брион в ходе своего перевода. Мы это подчеркнули, чтобы показать, что переводчик понимает, что некоторые современные термины и названия не могли быть в ходу в те далекие времена — Переводчик).

Я возложил на военачальников формирование отрядов, которые должны были разрушать строения. Им было так же сказано, что если они столкнутся со зданием, которое трудно разрушить вручную, то пусть дадут об этом знать, чтобы мы взрывали его с помощью пороха. Оставив двадцать тысяч, воинов в качестве резерва за городской чертой, я обрушил все оставшееся войско на город.

Наше наступление началось с четырех сторон, мы уже не были вынуждены попадать в город лишь через русло реки, как накануне. Сам я вступил в город с пешими воинами, было так много разрушений, что невозможно было продвигаться верхом на коне. Повсюду в грязи валялись трупы и было видно, что мои воины точно выполнили мое указание — резать без жалости всех, и мужчин, и женщин, и детей. Зато проливной дождь, ливший всю прошлую ночь превратил развалины в болото и я со своими воинами с трудом продвигались вперед, временами я проваливался в грязь до середины голенища сапог. Воин должен быть привычен к тому, чтобы шагать по колено в крови, поэтому он не должен жаловаться если приходится шагать проваливаясь в грязь до середины голенища сапог.

У меня не вызывало сомнений, что грязь создаст серьезные трудности в продвижении моих воинов по городу. Исфаганцы, укрывшись за стенами своих домов осыпали нас камнями и стрелами, а мои воины преодолевая заболоченные и залитые водой пространства, приближались к этим домам и начинали их рушить Как только рушился один дом, его обитатели старались тут же перебраться в другой. Времени было настолько мало, а нетерпение и злость настолько велики, что когда в наши руки попадали молодые и красивые женщины, нам некогда было забирать их в плен, вместо этого приходилось поспешно отсекать им головы или вспарывать животы, наблюдая как вываливаются наружу их внутренности. Изможденные лица убитых указывали на то, что они долгое время голодали, и когда им вспаривали животы, во внутренностях видна была лишь зелень, — в последнее время они явно питались листьями деревьев. Желая успеть всюду, я не задерживался подолгу в одном месте и стремительно передвигался из одного квартала в другой.

Обстановка на всех участках боевых действий была примерно одинаковой, повсюду исфаганцы стремились воздвигать препятствия посреди улиц, чтобы мешать нашему продвижению и вести сражение укрывшись в своих домах, стрелы и камни продолжали летать в нас. Редко случалось, чтобы исфаганцы входили в прямое соприкосновения с нами, для них безопаснее было вести бой укрывшись за уличными баррикадами и стенами домов.

На одном из участков на пути моих воинов оказалась мечеть, стены которой были толстыми, выложенными из жженного кирпича и я, при всем уважении, что питаю к мечетям, велел взорвать ее стены при помощи пороха, а всех кто укрывшись в ней метали в нас стрелы и камни — убить, невзирая на их возможное желание сдаться. На другом участке мы до дошли кладбища и не увидели там ни одного уцелевшего надгробия — видно исфаганцы сняли камни даже с могил, чтобы воздвигнуть баррикады на прилегающих к кладбищу улицах. Я велел воинам чтобы они прикрывшись щитами еще раз попытались приблизиться к баррикаде и взять ее приступом. При их приближении несколько исфаганцев раскачав огромный надгробный камень, установленный на гребне баррикады обрушили на моих воинов, убив нескольких. Однако остальным удалось овладеть баррикадой и исфаганцы отступили в сторону центра города. Пока мои воины рушили дома, наступая с четырех сторон, Кувлар-бек со своими воинами сумел занять одну из широких улиц в северной части города. Воины Кувлар-бека успешно продвигались по ней, одновременно расширяя пространство, разрушая дома по обе её стороны, убивая или вынуждая к бегству их обитателей. Джахангиру, моему сыну, так же удалось ворваться в город по сравнительно широкой улице, которую он принялся расширять таким же способом, продвигаясь вперед.

Сын мой, Джахангир, как и Кувлар-бек, разрушая дома по обе стороны своего маршрута продвигался вперед пока не уперся в мечеть, которая, как выяснилось, оказалось пятничной мечетью Исфагана. В ней укрылось некоторое число исфаганцев, вознамерившихся оказать сопротивления. Все они были убиты. Джахангир оставил живыми лишь троих, которые как он выяснил были духовными лицами, ведущими общую молитву. Джахангир знал, что я обязался не убивать ученых, литераторов и искусных ремесленников. Джахангир отправил тех троих ко мне, я спросил их, действительно ли они являются теми, на кого возложены обязанность поочередно возглавлять общую молитву в пятничной мечети. Один из них, с длинной седой бородой ответил: «О эмир, мы ведём молитву не по-очереди, а каждодневно». Я удивился, услышав столь необычный для меня ответ, я перепросил: «На самом ли деле каждый из вас и каждодневно ведет молитву в соборной мечети, и при этом люди совершают молитву следуя трем имамам в одной мечети?» Седобородый священнослужитель ответил: «Да, это так, о эмир». Я сказал: «Значит, каждый из вас во время молитвы располагается в одной из трех различных частей мечети». Они утвердительно ответили, разъяснив, что в мечети имеется различные галереи, в них и занимают свои места каждый из них.

Я сказал: «Сейчас когда идет бой и у меня нет времени много говорить с вами, тем не менее спрашиваю, почему бы двоим из вас не следовать движениям третьего, с тем чтобы все молящиеся следовали одному возглавляющему молитвы». Тот же священнослужитель с длинной седой бородой ответил: «О эмир, здесь люди признают ведущим молитву и следуют движениям того, кого считают наиболее справедливой личностью, поэтому каждый следует в молитве тому из имамов, которого считает таковым». Я спросил старца: «Если ты хочешь заказать обувь сапожнику, тебя будет заботить, злодей или добрый человек тот сапожник? Тебе от него нужна обувь, после того, как он сошьет ее, ему нужно получить от тебя деньги. Согласно исламской религии, во время молитвы, один из молящихся должен возглавлять ее, стоя впереди остальных, при этом ему достаточно быть обычным мусульманином, чтобы другие следовали ему. Ни в одной из религиозных заповедей не говорится о том, лицо, ведущее общую молитву должно быть ангелом, достаточно, чтобы люди считали его добропорядочным мусульманином, в нём справедливым считается всё, что не противоречит основам исламской религии».

В тот день у меня не было времени продолжать обсуждение вопроса с теми тремя духовными лицами, иначе я бы убедительно доказал им, всюду, где происходит общее моление, один из молящихся должен возглавлять его, при этом неважно, праведник он или грешник, если люди считают его мусульманином, этого достаточно, чтобы он был имамом и следовали ему во время совершения общего намаза.