Но какой же бардак приключился в мировых СМИ, когда умер ДД.
«Гардиан» скорбела по отцу «тортилья-вестернов» и подробно пересказывала гениальную притчу о предательстве «Золотая пуля» («Кто знает?», «Эль Чунчо», 1966).
«Стампа» объявила траур по режиссеру «Спрута» (1984) – человеку, изменившему лицо итальянского сериала.
Коммунистическая «Унита» поминала автора «Дня совы» (1968) и «Признания комиссара полиции прокурору республики» (1971), возвысившего – с риском для жизни – голос против мафии.
В США ДД знали как автора «Золотой пули» (1974) и фильма ужасов «Амитивилль-2: Одержимость» (1982), снятого им в Голливуде.
При жизни ДД, впрочем, творилась та же неразбериха.
Пьер Паоло Пазолини – это дорогого стоит – назвал его «горьким моралистом, алчущим чистоты былых времен». Критик Паоло Мерегетти – «самым американским из итальянских режиссеров».
Правы, оба правы.
Что имел в виду Пазолини, понятно. ДД прославился в мире «Островом Артуро» (1962) по роману Эльзы Моранте, фильмом о подростковой чувственности на сексуальном распутье. Патриархальная невинность мачехи – почти что ровесницы; сексуальная алчность разбитной «соломенной вдовы», муж которой объелся австралийских груш; педерастия папаши – истинного арийца, прячущего в подвале грязного любовника, вызволенного им из тюрьмы и поджидающего возможности ограбить своего благодетеля. У «Острова Артуро» была общая формула с «Аккатоне» (1961) Пазолини и «Костлявой кумой» (1962) Бернардо Бертолуччи. Неореалистическая фактура – римские трущобы или остров в Неаполитанском заливе – и агрессивно антинеореалистическое содержание. «Хлеб, ненависть и кошмары».
Что имел в виду Мерегетти, понятно тем более: «Признание комиссара полиции», «Следствие закончено – забудьте» (1972), «Джиролимони, монстр из Рима» (1972), «Гудбай и аминь» (1977), «Я боюсь» (1977), «Человек на коленях» (1978), «Предупреждение» (1980), «Связь через пиццерию» (1985). В этих фильмах ДД изобрел нуар по-итальянски, эффектный и эффективный. Воплотил кошмар ортодоксальных адептов не «политического кино», но «кино, снятого политически». С трезвым, мускулистым, но не бесстрастным профессионализмом уместил жгучие сюжеты – мафия, неофашистская «стратегия напряженности», заговоры ЦРУ – в канонические структуры триллера.
Его режиссерское счастье вообще стало возможным только благодаря несчастьям его родины. Горячие лето (1968) и осень (1969) студенческих и рабочих бунтов сменились пятнадцатилетней зимой. От взрыва в генуэзском банке (декабрь 1969 года) отсчитывают «свинцовые годы»: пятьсот жертв политического насилия, тысяча – мафиозного. Террор «черных», контртеррор «красных» бригад: и тех и других дергали за нити невидимые кукловоды. Италия бредила, дрожала от страха. Марево страха Дамиани как раз и сумел сфокусировать на экране.
«Я боюсь» (1978) – так вот просто и назывался его шедевр о полицейском бригадире с лицом и телом пролетария: помнится, Пазолини принимал в уличных столкновениях сторону полицейских, потому что они пролетарии. Людовико Грациано (Джан Мария Волонте) обливается потом и не может сдержать дрожь в руках. Он боится – как он боится – стать «побочной жертвой». Быть «списанным на боевые» уличными зондеркомандами. Пули летят в судей и следователей, а от пешек, людей-функций, смертников-телохранителей, подобных Грациано, остается одна газетная строчка: «Вместе с прокурором N погиб его телохранитель имярек». Ничего личного: только террор.
Страх калечил архитектора, из-за пустяка угодившего в тюремный омут («Следствие закончено, забудьте», 1971), и маленького человека, уверенного, что приговорен мафией, хотя приговорен его однофамилец («Человек на коленях», 1980). Герой Джулиано Джеммы знал, что его убивать не за что, но ведь и всех – не за что.
Дамиани не только воплощал на экране страх нации, он отвечал Италии на немой вопрос «Что делать?». Ясно, что – сражаться. Право на выстрел – тема «Признания комиссара полиции». Мартин Болсам фантастически сыграл преображение комиссара из преступного паука, каким он кажется в начале фильма, в мстителя, каким на самом деле является. Мстителя за брата-профсоюзника, замученного мафией, за всех жертв безнаказанных убийц, за Италию в целом. Он не верит в казенное, бессильное и продажное, правосудие и потому сам казнит мафиозных главарей, чтобы их жертвы могли спать спокойно в своих бетонных «могилах».
Мое поколение зрителей настолько сдружилось с ДД, что невозможный триумф комиссара Барези (Джемма) в финале «Предупреждения» («Следствие с риском для жизни») вызывал ликование. Он – это почище чудесного спасения Чапая из уральских вод – отправил фашистских заговорщиков за решетку: Италия спасена!
ДД был великим режиссером. Ни одному режиссеру в мире не под силу заставить зрителей поверить в победу Наполеона при Ватерлоо, а война итальянских следователей была их сплошным Ватерлоо. ДД «лечил» Италию, но при этом сам, кажется, искренне верил, что победа возможна.
Страшно представить, каким ударом для нас стал бы – покажи его в СССР – фильм «Почему убивают судей?». Самый странный, неуверенный фильм ДД. Здесь он «лечит» не Италию, а самого себя. Уговаривает: цепь убийств – это не заговор, это случайность, никакой политики – только личное.
«Свинцовые» годы Италии, стоившие жизни Пазолини и запечатленные ДД, обрамляют два фильма.
Их пролог – «Евангелие от Матфея» (1964), снятое мистическим и гомосексуальным коммунистом Пазолини так, словно это «Коммунистический манифест». Аскетическая, выжженная эстетика, евангельский буквализм. Италия, где проходили съемки, неотличима от Палестины, чудо исцеления прокаженного – от партизанской сводки о нападении на римский (нацистский) патруль.
Эпилог – «Расследование» («Дело Назаретянина», 1986) ДД, прочитавшего Евангелие как актуальный триллер. Теперь уже Палестина – назавтра после воскрешения Христа, точнее говоря, после похищения его тела учениками – неотличима от Италии. Здесь тоже правят бал террористы-сикарии, фанатики или наемники, только вооружены они не автоматами, а кинжалами. Какая разница для «комиссара полиции» – римлянина-скептика, расследующего скандальное происшествие? Никакой мистики, только политика.