Лукино Висконти

(1906–1976)

Щедро одаренный природой – все, чем он занимался, он доводил до совершенства, – Висконти прежде всего великий «строитель», неутомимый каменщик. Герцог был истинным пролетарием режиссуры, доводя актеров до изнеможения, но сохраняя свежесть гуляки, собравшегося на раут. Как его отец, возведший готический город-декорацию Грацциано. Как герой его великого фильма Людвиг II Баварский, гей и неврастеник, покровитель Вагнера, в разгар пира прагматизма строивший романтические замки.

Поздние фильмы Висконти – те же замки: драгоценные, прекрасные, зловещие, неуместные, декоративные, бессмысленные. Пригодные не для жизни – лишь для «Гибели богов» и «Смерти в Венеции». На взгляд продюсеров, бесполезные: к концу жизни Висконти был готов взять деньги «у самого дьявола» (и брал – старый коммунист – у отвратительного ему ультраправого дельца), лишь бы ему позволили строить его «византийские залы», «гроты» и «зеркальные галереи», как строил их Людвиг в своем Нойшванштайне.

Страсть к замкам и музыке свела с ума и убила Людвига. «Людвиг» смертельно ранил Висконти – на съемках его настиг инсульт.

Сыгравший короля Хельмут Бергер вошел в жизнь Висконти страшновато и непостижимо. Якобы в начале 1960-х Висконти набрасывал портрет своего любимчика Алена Делона, но сквозь его черты проступало какое-то другое лицо. Это был и Делон, и не Делон одновременно. Через несколько лет Гала Дали «подарила» Висконти белокурую бестию Хельмута, и Роми Шнайдер догадалась: тогда Висконти нарисовал своего «Людвига», своего последнего любовника, тогда еще неведомого ему.

Таким же неуместным, как его фильмы, «замком» казался повседневный быт Висконти, если это вообще можно назвать «бытом». Расшитые золотом тканые обои, фамильная мебель, букеты, искусно составленные самим режиссером. Барские привычки: никогда не жить в отелях, путешествовать только поездами. Смокинги и элегантные шарфы, в которых он выходил на съемочную площадку. Сицилийский повар, повсюду сопровождавший хозяина. Четыре лакея в белых перчатках, прислуживавшие, даже если за столом сидел только один гость. Одного из лакеев Висконти заставил побриться наголо: «Иначе он был бы слишком красив».

Старомодная, капризная роскошь никак не сочеталась с «историческим» образом Висконти. Подпольщика, пережившего гестаповские пытки в страшном «пансионе Яккарино», имитацию расстрела, девять дней без еды в камере площадью один квадратный метр, дистрофию. Коммуниста, в конце концов. Неореалиста, снимавшего в глуши, с простонародными «актерами», на сицилийском диалекте фильм «Земля дрожит» (1948) о рыбаках, угнетаемых перекупщиками. Впрочем, никаким неореалистом Висконти не был по той простой причине, что сам же и придумал неореализм в «Одержимости» (1942) и похоронил в «Чувстве» (1954). Но для Висконти все это уживалось естественно: роскошь была для него не роскошью, а привычным, удобным образом жизни. В конце концов, фамильный дворец его предков некогда расписал сам Джотто: один из этих предков – Гаспаро – ставил свои пьесы в декорациях Леонардо.

Чего он не строил, так это «башен из слоновой кости». В них спасаются от своего времени, а Висконти изначально жил в другом измерении. Своим временем он ощущал и XIX век, и 1911-й – год действия «Смерти в Венеции», и годы фашизма, войны, терроризма. В его «Белых ночах» (1957) танцуют рок-н-ролл, в спектакле «Женитьба Фигаро» скелеты отплясывают карманьолу. Времени нет: естественное мироощущение для человека, чей предок беседовал с Данте в «Чистилище» «Божественной комедии». Как нет и смерти. К ней он относился скорее с любопытством, хотя фильмы снимал именно о смерти эпохи, смерти рода, смерти красоты.

Как и его предки, потомки Дезидерия, короля лангобардов, до 1447 года правившие Миланом – на их гербе змея пожирала младенца, – он был «просвещенным тираном». Строил, разрушая. Его любовник, писатель Джованни Тестори, писал: «Возможно, втайне он мечтал властвовать над людьми, чтобы потом их уничтожить». «Для него элегантной была сама негативность в ее садистской и мазохистской двойственности», – выдавала свой страх перед режиссером Клаудия Кардинале. Анни Жирардо вспоминала знакомство с Висконти: «Черные глаза сковывали холодом, пронизывали насквозь, пригвождали к месту. Я целиком в его власти, словно бабочка в руках гениального и безжалостного коллекционера». Дружа с Роми Шнайдер, невестой Делона, он подбивал актера на съемках «Леопарда» переспать на пари с Кардинале.

Ему льстили слова, что, унижая актеров, он обращается с ними как когда-то – с лошадьми: «Актеры – те же чистокровные лошади». К режиссерам был снисходительнее: мы – шарлатаны, мы продаем любовный напиток. Но Феллини как-то назвал «провинциальным мальчишкой»: имел право.

Столь же дотошно и щедро, как аранжировал Висконти свою жизнь, он живописал мир старой аристократии, словно ему предстояло жить в интерьерах своих фильмов. Но шокировал Кардинале, обряженную в тяжеленные платья 1860-х, запретом мыть голову: знать не злоупотребляла гигиеной. Снимая балы, оставался реалистом. Снимая рыбаков или боксеров в «Рокко и его братьях», видел в глиняной утвари отблески золотого сечения, а в телах – гармонию классических статуй.

И при всем своем антифашизме скорбел о штурмовиках, вырезанных «ночью длинных ножей». Вряд ли герцог считал «богами» «стальных королей» Эссенбеков. Скорее уж название фильма «Гибель богов» (1969) отсылает к обнаженным телам строгих юношей, иссеченным автоматными очередями.

Слишком просто и пошло сказать, что Висконти всю жизнь искал абсолютную красоту. Увидеть альтер эго красавца режиссера в композиторе с нелепо крашенными волосами, умирающем в Венеции не столько от холеры, сколько от ангельской красоты земного мальчика Тадзио. Хотя общее у Висконти с Ашенбахом, списанным с любимого режиссером Малера, есть. Ну да, конечно, для них обоих Бог – это музыка. «Готовьтесь к роли. Слушайте музыку», – сказал Висконти Дирку Богарду, пригласив его сыграть Ашенбаха. Но главное их сходство прояснят слова подруги Висконти, импресарио Ольги Хорстиг: «Единственный его недостаток заключался в полной беспомощности перед красотой – мужской или женской. Тогда он совершенно терял способность быть объективным». Ольга имела в виду личную жизнь, сердечные раны. Приглашенный на главную роль в «Невинном» Делон запросил астрономический гонорар, зная, что Висконти будет вынужден отказаться: Делон не желал видеть своего учителя в инвалидном кресле, наполовину парализованным. Бергер, подобранный Висконти в «канаве» и в «канаву» после его смерти вернувшийся, убегал от него на вечеринки, чтобы в компании Рудольфа Нуреева насмехаться над «старикашкой».

Но слова Хорстиг можно отнести и к творчеству Висконти. Он оказался беспомощен перед красотой, которую сам же и создал на экране, умер, не выдержав ее тяжести. Он мечтал об эпитафии: «Он обожал Шекспира, Чехова и Верди». После кремации Бергер нюхнул прах мэтра: «Это почище кокаина». То, что не снюхал Хельмут, упокоилось на острове Искья, в миртовом саду виллы, вскоре разграбленной плебсом.

Последними словами герцога, гея и мистика были: «Хорошо быть коммунистом, надо быть коммунистом».

Том Вулф

(1930–2018)

За Вулфом намертво закрепился титул «отец „новой журналистики“». Точнее назвать его идеологом направления, обрушившего в 1960-х привычную иерархию литературных жанров. Сам термин «новая журналистика» Вулф ввел в оборот, как считается, в 1973 году, а два года спустя закрепил в легендарной одноименной антологии.