В сцене их встречи, вместо того чтобы броситься навстречу своей Коломбине, Миша с трудом заставлял себя как-то боком, не глядя на нее, подойти и сказать Мистикам, которые приняли ее за Смерть:
«Господа! Вы ошибаетесь! Это Коломбина! Это – моя невеста!»
Как он это говорил! С каким отвращением брал ее за руку!
Сцену повторяли сотни раз, и с каждым разом все шло хуже и хуже. Никакого намека на любовь из Миши нельзя было выдавить, а отвращение к прелестной Коломбине все нарастало и нарастало.
В пантомиме – любовной сцене Пьеро и Коломбины, сочиненной режиссерами, – Миша был просто непереносим.
Мы были молоды, многого в жизни еще не знали и никак не могли понять: что же происходит с Мишей, откуда такое отвращение к милой Леночке, почему он не может его скрыть?
С огромнейшим трудом удалось при помощи различных театральных ухищрений, посредством мизансцен и световых эффектов сделать менее заметным это ужасное обстоятельство. Но уж ничего большего добиться было нельзя.
Как сказал бы одессит: «Об любить не могло быть речи».
Гор Видал
(1925–2012)
В 2005 году, продав итальянскую виллу, на которой он прожил свыше 30 лет, и вернувшись умирать в Калифорнию, Гор Видал подытожил свою жизнь: «Such, such fun!» («Я славно повеселился!»)
Сын авиатора – создателя компании TWA – и южанки, аристократки и алкоголички, Видал родился «с золотой ложкой во рту». Отдаленный родственник Жаклин Кеннеди, Джимми Картера и Эла Гора, он влюбился в книги, читая их вслух слепому деду, сенатору и создателю штата Оклахома. Близкий друг президента Кеннеди, написал о нем критическое эссе «Святое семейство». Неудивительно, что сам Видал не раз пробовал себя в политике и даже создал свою Народную партию (1970). Неизменным соратником писателя был его друг Пол Ньюман.
А в цикле из семи романов – от «Бэрра» (1973) до «Золотого века» (2000) – Видал рассказал о полутора веках американской истории так, словно был очевидцем всех ее перипетий. Словно знал нелестную правду об «отцах-основателях» и Франклине Рузвельте, сознательно подставившем американский флот в Перл-Харборе под японский удар. Словно сам был одним из строителей США, оплакивающим предательство республиканских идеалов ради «вечной войны во имя вечного мира» и «хунты Буша – Чейни», как назывались его публицистические книги 2002 года.
Все империи во все времена счастливы и несчастливы одинаково, пользуются одними и теми же политическими инструментами. Поэтому Видал чувствовал себя как дома и в Древнем Риме («Юлиан», 1964), и в обществе Сократа и Заратустры («Сотворение мира», 1981). В титрах «Бен-Гу-ра» (Уильям Уайлер, 1959) нет его имени, но это он «вылечил» оригинальный сценарий. А из титров «Калигулы» (1979) снял свое имя сам, недовольный тем, как его сценарий в свою очередь «залечил» режиссер Тинто Брасс.
В последние полтора десятилетия жизни Видал заставил говорить о себе как о страстном критике американского империализма. Он переписывался с Тимоти Маквеем, ожидавшим исполнения смертного приговора автором чудовищного теракта в Оклахоме: его поступок Видал если не оправдывал, то объяснял. Требовал отдать Буша-младшего под международный трибунал. Видел в событиях 11 сентября фашистский «государственный переворот», а в Америке – «тонущий корабль». Казалось странным, что мир слышит это из уст престарелого исторического романиста: что может быть респектабельнее, чем исторический романист? На недоумение публики Видал реагировал просто: «Как патриота меня это тревожит. Как Видалу мне на это наплевать».
Он всегда был возмутителем спокойствия, и не только политического. Любовник Анаис Нин и Джека Керуака, друг Теннесси Уильямса, вместе с которым переделал в сценарий его пьесу «Внезапно прошлым летом», знакомец Жана Кокто, Видал считал бисексуальность нормой. Забавно, что он был одним из тех, кого интервьюировал для своего знаменитого доклада (1948) о сексуальных практиках доктор Кинси, пораженный абсолютным отсутствием у Видала чувства вины. В 1968 году в ходе легендарных радиодебатов правый журналист Уильям Бакли не нашел ничего лучшего, как ответить Видалу, обозвавшему его криптонацистом: «Заткнись, педик!»
Это Видал написал «Город и столп» (1948), первый в США роман, где гомосексуальная любовь описывалась как просто любовь, и посвятил его школьному другу, павшему в битве на Иводзиме, по словам писателя, оставшемуся его единственной любовью. Разразился такой скандал, что Time, Newsweek и The New York Times несколько лет отказывались рекламировать и рецензировать книги Видала.
Виртуозный стилист, он раздражал не тем, о чем пишет, а тем, как пишет. Во второй раз навлекла на него обвинения в порнографии «Майра Брекенридж» (1968), сатирическая трэш-фантасмагория на тему не то что перемены пола, а зыбкости сексуальной идентичности. На фильм по своему роману Видал из принципа не пошел: «Что вы! У меня повышенное давление». Хотя вообще-то обожал кино и сыграл несколько ролей, включая свою собственную в «Риме Феллини» (1972).
Можно сказать, что «Видалов было несколько», а у каждого Видала – своя аудитория, считающая его шедевром «Юлиана», «Бэрра» или «Майру». Но лучшая его книга стоит особняком среди всего, написанного им. «Калки» (1978) – безумная не то что антиутопия, а пророчество о конце света. Борец за мир Калки, считающий себя последним воплощением Вишну, уничтожал человечество при помощи отравленных лотосов, но попытка начать с пригоршней соратников мировую историю заново завершалась крахом: новая Ева оказывалась бесплодна. Бред и реальность переплетались в книге так убедительно, что критикам слышался «ледяной ветер», гуляющий по ее страницам.
Именно о ледяном ветре истории и предупреждал человечество Видал, прозревавший, подобно римскому аристократу, как на смену республике приходит империя, а на смену империи – варварство.