Эйзенштейн в своем знаменитом фильме «Иван Грозный» эффектно снял эту сцену «моления» царя. На бескрайнем полотне оснеженного поля черной гусеницей ползет громада людей. Впереди движутся пышные меховые воротники бояр, хоругви и иконы высшего духовенства. Крупным планом возникает на экране птичий профиль Грозного. Иван настороженно высматривает из-под полукружий массивного каменного крыльца. Одетая в длиннополую шубу, долговязая фигура царя, чернильно выделяющаяся на белизне крыльца и снежной равнины, склонилась фантастическим великаном над теряющейся вдали вереницей людей, бесконечно малых в сравнении с Грозным.

Опустившись на колени, весь «крестный ход» умоляет Ивана «не оставлять России»…

Грозный впустил к себе только духовенство и бояр, которые вместе «убеждали царя сжалиться». «Кто спасет миллионы душ от погибели вечной?» - спрашивали они. Царь, выслушав, согласился «взять свои государства», однако выговорил себе - в виде некой гарантии - условия, на которых он возвращается, обещая объявить эти условия позже.

В феврале Иван вернулся в Москву, где тотчас собрал Государственный совет. Историки, описывая возвращение Ивана в столицу, в один голос говорят о разительной перемене его наружности, происшедшей за время внезапного отъезда в Александрову слободу. «…Нельзя было узнать его: на лице изображалась мрачная свирепость, все черты исказились; взор угас; а на голове и в бороде не осталось почти ни одного волоса от неизъяснимого действия ярости, которая кипела в душе его», - пишет Карамзин своим четким, «пушкинским» стилем.

На совете Иван сообщил условия, оговоренные им в слободе. Царь требовал свободы «класть опалы» и учредил «особый двор» - опричнину, подвластную только ему, самодержцу. Совет принял условия, а четвертого числа, на другой день после рождения опричнины, Москва явилась свидетельницей первых казней, проводимых царем.

Опричнина, своего рода государство в государстве, включала царские вотчины, многие города, слободы, особый штат чиновников и тысячу (потом шесть тысяч) телохранителей Грозного, которых Иван отбирал сам. Незнатность происхождения вменялась зачастую в заслугу. Опричников царь одаривал поместьями, разрешил им селиться вместе с ним в Александровой слободе, куда он снова переехал из Москвы.

Слобода, таким образом, надолго превратилась в главную резиденцию Грозного, поменяв мирный вид усадьбы на облик крепости.

Слободу обнесли земляным валом, выкопали ров. Подступы к ней перекрывали заставы. Для царя выстроили отдельные палаты, тщательно охраняемые. Триста отборных опричников жили на отведенной им улице, на других - купцы и чиновники. Выезд из слободы без разрешения самого царя не допускался. «…Даже птица не могла перелететь границу без ведома великого князя», - замечал современник.

Александрова слобода сделалась много больше, внушительнее, чем при Василии III. Ведь она фактически являлась столицей Руси, направляла торговлю государства, сюда везли «трофеи», конфискованные при разгроме вотчин опальных бояр. Кроме того, «за подъем» - первый переезд в Александрову слободу - царь «приговорил» Земский приказ выдать ему сто тысяч рублей. Набожный до юродства Грозный приказал возвести в слободе высокую шатровую колокольню (он любил звонить вместе с сыном Федором) и шатровую Покровскую церковь. Эти постройки, знавшие самого крутого самодержца из рода Калиты, сохранились до наших дней. Звонили в новгородский колокол, который весил пятьсот пудов (при Петре слободской благовестник переплавили на пушки). Из Новгорода же царь перевез в слободу уникальные Васильевские врата, украшенные золотым рисунком. Эти медные врата, исполненные высокоталантливыми мастерами в 1336 году, можно видеть в Троицком соборе. Западный портал собора украсили дубовые врата с медными пластинками, снятые царем в Твери.

В слободе, или, как ее проклинали втихомолку, Неволе, Иван, отменный начетчик и лицедей, установил подобие монастырского общежития. Опричники, одетые в монашеские рясы, назывались братией. Показывая внешнее смирение, они ходили к заутрене. За трапезой, где пьянство не считалось зазорным, им читались сочинения отцов церкви. Сам царь звался настоятелем своего трехсотенного «братства», пел на клиросе, а молился с таким усердием, что от земных поклонов на лбу его жутко стыли кровоподтеки. Ключевский называет жизнь слободы при Иване «дикой пародией на монастырь», а саму слободу метит выразительным словом «берлога».

Из Александровой слободы зимой 1569 года Иван выступил - по мнимому обвинению - карательным походом на Тверь, Новгород и Псков, закончившийся беспримерным грабежом и разорением многих русских городов, расположенных на пути опричников, не зря названных за свою лютость «кромешниками».

Лизать нож - порезать язык. Грозный, умертвивший в слободе сотни действительных и мнимых противников, которых привозили сюда со всей Руси, погубил в порыве гнева старшего сына, своего любимца - Ивана, наследника престола. В сыне, по меткому замечанию Карамзина, Грозный «готовил России второго себя». Иван вместе с отцом участвовал в расправах над боярами и пленными, даже собственноручно заколол одного литовского дворянина, ходил с Грозным в кровавый поход на Новгород, по примеру родителя был несколько раз женат, дважды насильно постригая в монахини надоевших ему супруг.

Как-то старший сын осмелился просить у отца войско, чтобы отбить от стен Пскова неприятельскую армию. Это было в трудную для Руси пору, когда первоначальные успехи в Ливонской войне сменились затяжной полосой неудач. Грозный усмотрел в словах царевича заговор: ему мерещилось, что сын обратит военную силу против него самого. Тот настаивал на предоставлении ему полков. Тогда-то разгневанный царь и ударил сына своим тяжелым посохом. Стоявший рядом с Грозным Борис Годунов пытался предотвратить беду, но только сам получил несколько ран. Удар Грозного пришелся царевичу в голову.

Известная картина Репина с трагической яркостью воспроизводит эту сцену сыноубийства… Через четыре дня - 23 ноября 1581 года царевич умер. Несколько дней потрясенный отец находился в состоянии тяжелого горя: ни с кем не разговаривал, почти не ел, сидя у трупа убитого им сына. Затем царевича перевезли в Москву, по традиции похоронив в царской усыпальнице - Архангельском соборе Кремля. С тех пор суеверный Грозный оставляет слободу - до самой своей смерти, последовавшей спустя два года после гибели старшего сына.

С Александровой слободой связано еще одно убийство ближайшего родственника царя - его двоюродного брата князя Владимира Андреевича Старицкого.

Мстительный государь хорошо помнил, как во время его тяжкой болезни в 1553 году часть бояр не хотела присягать малолетнему царевичу Ивану, которому, готовясь к смерти, царь оставлял престол, а приняла сторону князя Владимира, старшего в роде Рюриковичей. Даже любимцы царя Ивана - его духовник, священник Сильвестр и глава Челобитного приказа Алексей Ада-шев склонялись к мнению, что разумнее взять московский трон не ребенку, но мужу. Иван одолел болезнь, но никогда не забывал «измены» двоюродного брата, а заодно «попа невежи» и «собаки» Адашева.

Уже не одна голова слетела с боярских плеч, а князь Владимир Андреевич оставался на свободе, имел дом не где-нибудь, а в Кремле, определенную специальной записью прислугу: 108 человек. Правда, именитые бояре теперь обходили далеко стороной этот дом, боясь попасть под подозрение Ивана. А ведь многие сановники, основные союзники Владимира Старицкого по «делу» 1553 года, подверглись казни, среди них Семен Лобанов-Ростовский, Иван Куракин, Дмитрий Немой-Оболенский. Очередь Старицкого настала в 1569 году…