Съемочная группа, отправленная на Алаид ныне покойным, но все еще памятным основателем «Клуба кинопутешествий» Владимиром Адольфовичем Шнейдеровым, стояла отдельным лагерем. На эту обособленность ее обрекли еще в Петропавловске. Белоусов и Авдейко, размышляя над тем, как забросить научпопфильмовцев на остров побыстрее и таким образом, чтобы они не стеснили экспедицию, приняли решение, смысл которого служители экрана в тот момент постичь не могли. Они и не пытались этого делать, считая, что главное для них — попасть на остров до того, как заглохнут взрывы вулкана.
— Выход у нас один, — сказал тогда Белоусов. — В основном лагере, при всем уважении к вам, места нет. Ну нет, хоть зарежьте. Там, кроме наших, еще и сахалинцы и москвичи, говорят, даже какие-то «дикари» объявились. Впрочем, за них я не отвечаю. А вас — один выход, — вас можем высадить на площадке у подножья конуса.
— Хоть на лаве! — с готовностью подхватил режиссер будущего фильма.
Сейчас на склоне было сравнительно спокойно. Но я представил себе, каково приходилось «кинопутешественникам» еще неделю назад. С одной стороны рычащий, плюющий огнем конус, с другой — море, с третьей — горячий поток. То, что их обильно посыпало пеплом, было полбеды. Киношников, должно быть, не покидала мысль, которую грубо можно сформулировать так: «Черт побери, куда убегать, если кратер начнет швыряться бомбами!» Верхняя площадка была открыта со всех сторон. В качестве защиты москвичи избрали базальтовые глыбы, отброшенные сюда первым взрывом.
Наташа сидела на ящике, обставленном со всех сторон канистрами. Она была в штормовке с туго затянутым на голове капюшоном, в черных мужских штанах и резиновых сапогах-ботфортах. Сразу нельзя было сказать, какое у нее лицо — красивое или обыкновенное, потому что все оно было измазано не то сажей от костра, не то вулканическим пеплом.
Она извинилась за то, что встречает нас в таком виде.
— Вы только из города? Счастливые люди. Я уже не верю, что на свете есть города, что можно принять ванну, пойти в гости… Сначала хоть все это во сне видела. А теперь что наяву, то и во сне. Кошмар, ужас… Не знаю, как можно об этом по-другому сказать. Мне кажется, ничего больше на свете нет — только вулкан, только химическая вонь. А этот пепел… Он уже в легких скрипит. И невозможно отмыться. Вода далеко, а пепел сыпет и сыпет. Где Москва, где хотя бы Петропавловск? Кошмар…
Закуривая сигарету, я заметил, что Наташа смотрит на меня глазами изголодавшегося человека.
— И сигареты кончились. Семен обещал привезти, но когда он вернется? Кошмар!..
Я отдал ей запасную пачку.
— Спасибо, — произнесла Наташа тем медлительно-равнодушным тоном, каким был отмечен ее рассказ о кошмарах. — Не будь я такой чумазой, обязательно бы вас поцеловала.
— А где ваши мальчики? — спросил Костя.
— Снимают сюжет, — рукой, в которой она держала сигарету, Наташа показала правее конуса. — Семен приказал отснять мертвые кусты.
— Те, что обгорели? — уточнил Костя.
— Вроде бы. Сама я их не видела. Семен откопал.
— А живые кусты снимали? Цветущий шиповник, герань, мышиный горошек, ирис?
Наташа прикурила вторую сигарету.
— Кажется, еще нет.
— Я бы советовал, — сказал Костя со всею серьезностью, на какую был способен. — А то, понимаете, что получится: зритель подумает — здесь все погибло. Тогда как это в корне неверно.
Наташа не возражала.