– Моя крыша на месте, – усмехнулся Джессоп.

– Вы хотите похитить ребёнка из-под носа у федералов, или чёрт их знает, кто они там есть, и утверждаете, что крыша на месте? Ничего себе наглость, я вам скажу!

– Ну, в стороне я не останусь, это уж точно.

– Да вы вообще знаете, что с ним собираются делать? Откуда такая уверенность, что случится нечто ужасное?

– Задам вам встречный вопрос: вы готовы дать им его увезти? Абсолютно уверены, что ничего плохого не случится?

Уоррен взглянул Джессопу в глаза, мигающие, чуть косящие из-за потрескавшихся линз, и прочёл в них завидную решимость. И что-то ещё, что Джессоп предпочёл бы сохранить в тайне.

– Абсолютной уверенности у меня нет, – признался профессор со вздохом. – Но, мне кажется, это уже не наша война.

– Думаете, сможете завтра спокойно уснуть, не зная, что случилось с мальчиком?

Мои сны и без того полны кошмаров, хотел было ответить Уоррен, но только покачал головой и закрыл лицо руками. Он чувствовал себя ужасно усталым. Усталым и уязвимым.

Джессоп расправил плечи, словно до того момента на них лежал тяжкий груз, который ему наконец удалось сбросить, и, понимающе улыбнувшись, нанёс последний удар:

– Считайте это вторым шансом.

Уоррен вопросительно взглянул на него.

– Может быть, я и ошибаюсь, – сказал доктор, – но, думаю, тогда, на скале, вы могли потерять нечто очень важное. А вместо этого нашли его.

Мальчик впервые очутился снаружи.

Только это «снаружи» сильно отличалось от того, которое он помнил.

Это «снаружи» было совсем другим.

Двое мужчин помогали ему, поддерживая под руки. Иногда они что-то говорили, но тон их был сухим, строгим, в отличие от других двоих: маленького человечка в очках и второго, с белой бородой. Чтобы собраться с духом, мальчик стал убеждать себя, что его везут к маме. Máthair.

Вокруг было белым-бело. Он уже видел такое пару раз, на вершинах Двенадцати пиков. Но дома снег выпадал редко. А здесь его оказалось много, словно это место целиком состояло из снега. И небо, несмотря на слепящий свет, из-за которого приходилось закрывать глаза руками, было того же цвета – цвета снега. На мальчика надели шерстяную шапку, немедленно укусившую нежную кожу; потом прикрыли и рот, и нос шарфом, пахнущим по-старушечьи, как бабушкино платье незадолго до её смерти.

Мальчик чувствовал слабость в ногах, словно те отказывались его носить, а когда пытался вставать с кровати, всегда падал. Такое с ним уже случалось однажды: тогда началась лихорадка, и из города на двуколке приехал доктор его осмотреть. Мальчик весь дрожал, будто от жуткого холода, и в то же время потел, как от жары. Но на сей раз всё было иначе. Он не дрожал и не потел, а чувствовал только, как ослабели, безумно ослабели ноги. И ещё изо всех сил пытался дышать.

Потом нащупал в кармане широких штанов, которые на него надели, мужских, многократно подвёрнутых снизу штанов, чёрно-белый камешек, свой талисман (тот, что с белой бородой, дал в дорогу). И, почувствовав его гладкость, успокоился.