Но в Лондоне этого германского казарменного юмора не поняли, а потому встревожились и забегали как муравьи перед дождем. При этом больше всего суетились отнюдь не профессионалы из Адмиралтейства – те как раз понимали, что войны не начинаются с громких речей, и что если нет признаков мобилизации континентальных армий и флотов, то надо сидеть на попе ровно, пить свои пятичасовой чай и внимательно наблюдать за ситуацией. Если такие выступления повторятся, то войну следует ожидать в среднесрочной перспективе, а если это повторение будет сопровождаться непосредственной мобилизацией флотов и армий, то военная гроза грянет совсем скоро. Но пока такой подготовки нет и в помине, а значит, беспокоиться не о чем. Не война это, а лишь учебный поход, очередная проверка боеготовности, которую император Михаил устроил только что принятым в казну трем единицам своего флота (транспорты снабжения, даже вооруженные и несущие Андреевский флаг, не считаются).
Шум подняли разного рода журналисты и общественно-политические деятели, депутаты парламента и те, кого в двадцать первом веке называют политологами – одним словом, властители умов, не имеющие мозгов в собственных головах. Им, пережившим панику девятьсот четвертого года и основательно испачкавшим при этом свои панталоны, казалось странным, отчего правительство ведет себя столь флегматично и не приказывает мобилизовать и выдвинуть к Датским проливам весь наличный Флот Канала – ведь русские и боши проводят на Балтике совместные морские маневры, а это само по себе уже «ужас, ужас, ужас».
И этот «ужас, ужас, ужас», педалируемый газетами либерального толка, мешался с официальной точкой зрения: «спокойствие, только спокойствие», отчего в мозгах у англичан случилось ужасная какофония. А тем временем, пока британская пресса закатывала истерики и контристерики, целых три дня в окрестностях датского острова Борнхольм грохотали артиллерийские залпы и маневрировали эскадры. Таким образом русские и германские морские артиллеристы превращали в щепки учебные мишени, ну а попутно первые демонстрировали вторым чудодейственную силу систем центральной наводки, а механики показывали яростную мощь двигателей Тринклера, способных выдернуть корабль из самой гибельной ситуации.
А какой был восторг у кайзера Вильгельма, когда его на полном ходу прокатили на «Измаиле»! Один приказ адмирала Эссена – и русский отряд, только что двигавшийся на экономичном ходу, всего за несколько минут развил скорость в тридцать два узла и легко ушел от сопровождающих его германских крейсеров. Тяжелый ровный гул двигателей Тринклера, приглушенно вырывающийся из-под палубы, форштевень, подобно ножу режущий волны напополам, корма рейдера, севшая во вспененную воду по самую палубу и длинная мутная полоса кильватерного следа позади… Потом этот восторг перепечатали германские газеты, и уже через сутки он отозвался новой истерикой на Туманном Альбионе. Вот так, без малейшего участия российской пропаганды, рейдерской бригаде адмирала Эссена была создана специфическая слава будущего жупела британской империи. И ведь его корабли никого не трогали, всего лишь переходили на новое место службы, попутно устроив учения с дружественным германским флотом.
Но все когда-нибудь кончается, закончились и русско-германские учения. Отгремели залпы, осела взбаламученная вода, кайзер Вильгельм отбыл к себе в Данциг, а русские корабли двинулись дальше, к Датским проливам, где они, несомненно, должны были попасться на глаза британским шпионам. Визит в Копенгаген – это еще не криминал, тем более что датские Глюксбурги, как уже говорилось ранее, приходятся ближайшей родней правящим в России Романовым. Бог его знает – может, после официального визита на флагман отряда короля и кронпринца русские корабли развернутся на шестнадцать румбов и вернутся на Балтику? А иначе что им еще тут делать, ведь, судя по вымпелам, никого из официальных лиц или представителей семейства Романовых на их борту не имеется…
Не развернулись. Едва катер с датскими официальными лицами, засвидетельствовавшими свое почтение русскому флагу, отошел от борта «Измаила», тот выбрал якоря и, набирая ход, двинулся на запад, в направлении пролива Каттегат, а за ним последовал и остальные русские корабли. Впереди у отряда фон Эссена были Северное море и Атлантический океан.
11 апреля 1908 года. Вечер. Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.
Присутствуют:
Император Всероссийский Михаил II;
Командующий особой эскадрой вице-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов.
За стенами Зимнего дворца тихо сгущается промозглый петербургский вечер. Но здесь, в Готической библиотеке, тепло и светло, в камине с тихим треском сгорают буковые дрова, а хозяин земли русской и его гость сидят в креслах и смакуют благородный армянский коньяк (любимый напиток Черчилля), залитый в бочки еще в год победы над Турцией. Тот же год, по странному совпадению, стал и годом рождения императора Михаила. Хотя что тут странного? Вернулся цесаревич Александр Александрович (будущий император Александр Третий) с Болгарского фронта после девятимесячного отсутствия – и сразу шасть в спальню к жене – отдавать накопившиеся супружеские долги; а еще через девять месяцев в люльке уже пищал сын, названный по имени главного небесного воителя архангела Михаила.
Но впрочем, в данный момент это не имеет никакого значения. Адмирал Ларионов попросил императора Михаила о срочной аудиенции, потому что у него появилась информация чрезвычайно важного значения. Император был заинтригован. Еще утром такой информации не было, и вдруг к вечеру она появилась. Чтобы бы это могло быть, и почему это нечто «чрезвычайно важное» прошло мимо официальных каналов (иначе бы ему давно доложили), но стало известно адмиралу Ларионову? С учетом того, что адмирал был женат ни много ни мало на дочери британского короля, эта информация, поступившая по частным семейным каналам, прямо или косвенно могла касаться только отношений России с Великобританией. Чего такого папа мог написать дочке, что ее муж потом сломя голову помчался на доклад к своему императору?
В последнее время адмирал немного отошел от дел, лишь время от времени работая в МТК с адмиралом Григоровичем; да это и неудивительно, ведь особая эскадра для экономии ресурса машин в основном содержалась в резерве на сокращенных штатах, лишь время от времени проворачивая механизмы. Если большая война (с Британией) случится в ближайшие десять лет, то особая эскадра еще раз выйдет в мое, на свой последний и решительный бой, расстрелять остаток боекомплекта из будущего. И после этого ее корабли, те, что уцелеют, будут пригодны только в качестве музейных экспонатов или технических пособий. Одним словом, решил император, адмирала надо звать и немедленно. В любом случае, даже если его информация будет не столь важной, можно будет обменяться с ним мнениями о разных моментах местной российской жизни. Это Ники требовал ото всех, чтобы его «не заслоняли», а император Михаил, несмотря на то, что решения он принимает полностью самостоятельно, сначала стремится взглянуть на проблему с различных точек, используя для этого людей, которые заслуженно пользуются его уважением. И адмирал Ларионов – один из них.
Адмирал с супругой приехали во дворец на белом бронированном Руссо-Балте последней модели. У этой машины уже были все черты статусного автомобиля из будущего. Обтекаемые, чуть рубленые формы, толстые рубчатые шины с дисками вместо велосипедных спиц, пневматические колеса и эллиптические рессоры, обеспечивающие плавность хода. Благодаря развитому глушителю мотор не тарахтел как у бензокосилки, а негромко и солидно урчал. Бронекорпус и бронестекла в упор держали пули из нагана и браунинга, и со ста метров – пули из винтовки Мосина. Такая жизнь у высокопоставленных выходцев из будущего, ведь полной гарантии от покушений не сможет дать даже запущенная на всю мощь мясорубка ГУГБ. А людей, желающих отправить адмирала к праотцам, предостаточно, ведь он поломал столько планов и пустил под откос столько уже состоявшихся карьер… Правые и левые, эсеры-максималисты, американские и британские иудеобанкиры, австро-венгерские, британские и французские спецслужбы, финские, польские, украинские, кавказские и прочие националисты, японские реваншисты, а также другие заинтересованные лица могли быть заказчиками убийства таинственного адмирала. Правда, сделать это было не так просто. Невский проспект, вдоль которого чаще всего передвигался адмирал Ларионов и другие высокопоставленные лица, давно контролировался не обычными городовыми, а агентами ГУГБ с подготовкой контртеррористического спецназа. Они носили ту же форму, что и обычные городовые, имели на вооружении (для вида) те же револьверы Смита и Вессона и сабли-селедки. И в то же время они владели искусством скоротечных огневых контактов в городских условиях, для чего были оснащены двумя браунингами образца четвертого года, скрытыми в потайных кобурах. Случись в зоне их ответственности развертывание террор-группы по образцу того, как в нашей реальности эсеры убивали министра Плеве или Великого князя Сергея Александровича – и террористы, раскинув мозгами по мостовой, были бы премного удивлены… Но это так, к слову.
Прибыв в Зимний дворец, Ларионовы разделились. Виктория Эдуардовна направилась в покои императрицы Марии Владимировны – поболтать о своем, о женском; а ее супруг-адмирал поднялся к императору в Готическую библиотеку. А там уже была готова означенная мизансцена.
– Ну что же, Виктор Сергеевич, – произнес император после длительного молчания, – слушаю вас…
– Дело в том, Михаил, – задумчиво ответил адмирал, – что сегодня днем моей супруге доставили письмо от ее родителя, короля Великобритании Эдуарда Седьмого, в семейном и дружеском кругу прозываемым просто Берти. Весьма прелюбопытное письмо, в корне меняющее наше представление о сути некоторых вещей…
– Да, Виктор Сергеевич, – кивнул император, – когда вы срочно запросили меня о встрече, я так и подумал. Оставался, конечно, небольшой шанс, что вы получили весточку из своего мира, но он очень небольшой, примерно вот такой, – и император показал нечто с половину последней фаланги мизинца.
– Да, Михаил, – подтвердил адмирал Ларионов, – шанс получить весточку из нашего родного мира и отправить ответ – он даже не ничтожный, а просто никакой. Мы уже смирились с тем, что сосланы в этот мир навечно и без права переписки, и поэтому уже встроились в него в меру наших возможностей. Пусть наши оппоненты тоже смирятся с тем, что мы никуда не уйдем, а посему их проблемы только начинаются. Но давайте вернемся к моему тестю.
– Хорошо, Виктор Сергеевич, – согласился император, – давайте вернемся к дядюшке Берти. Только должен заметить, что с его стороны было верхом неосторожности отправлять по почте письмо с хоть сколь-нибудь важными сведениями… Это все равно что объявить о них во всеуслышание. Бернская почтовая конвенция семьдесят восьмого года, конечно, запрещает перлюстрацию корреспонденции, но эти, как вы их называете, спецслужбы, когда им очень хочется, кладут на эту конвенцию то, что нормальному мужчине не иметь нельзя, а демонстрировать при дамах стыдно.