– Да, Джон, – подтвердил король, – и, к сожалению, она вполне достоверна. Если какое-то животное из родных палестин переселить туда, где у него нет естественных врагов, то через некоторое время оно невероятно размножится и начнет угрожать всему живому. К сожалению, с нашими кузенами произошло то же. Когда мои предшественники завели на американском материке колонии, то их население, используя всю энергичность, так свойственную нашей англосаксонской расе, принялось стремительно размножаться… Впрочем, дальнейшее общеизвестно: маленькие колонии на восточном побережье через пару сотен лет превратились в одно из крупнейших государств нашего мира, у которого к тому же не было злых и агрессивных соседей. Сейчас у них господствует доктрина Монро, диктующая отдавать приоритет чисто американским делам, но через некоторое время, когда они наберутся сил, изоляционизм будет отброшен как фиговый листок – и вот тогда мы – или, точнее, наши потомки, – увидим североамериканского монстра, расползшегося на весь мир, во всей его красе. И вот тогда уже не Нью-Йорк станет британской колонией, а, наоборот, Лондон подпадет под власть Вашингтона…
– Знаешь, Берти, – сказал адмирал Фишер, оглаживая свою коротко стриженую голову, – ты сегодня дал предостаточно пищи для моего ума. Я понимаю, что этот разговор мог еще длиться и длиться, но я бы перед его продолжением предпочел бы обдумать уже сказанное и разложить по полочкам. В принципе, я согласен даже с тем, что он наших кузенов исходит экзистенциальная угроза, ибо они, в отличие от русских и германцев, находятся на своем материке в полном одиночестве, и в таких условиях североамериканский материк, с точки зрения геостратегии, также можно трактовать как очень большой остров…
– Правильно, Джон, – кивнул король, – все там как у нас, только территория того острова, даже без нашей (пока еще) Канады, в сорок раз больше. Даже с учетом малозаселенных пустынь и горных массивов на территории Североамериканских штатов может проживать в десять раз больше населения, чем на территории нашей Метрополии.
– Очень хорошо, Берти, – согласился адмирал Фишер, – а теперь давай я расскажу тебе, что произойдет с нашими кузенами в ближайшие тридцать-пятьдесят лет, а ты мне скажешь, прав я или нет.
– Давай, Джон, дерзай, – согласился король, – мне будет даже интересно сравнить твои умозаключения и ту информацию, которой со мной поделились мой зять и племянник.
– Итак, – сказал адмирал Фишер, – начнем плясать от сегодняшнего дня. Не имея необходимости содержать хоть сколь-нибудь значительную армию (ведь для вторжения на североамериканский континент необходимо пересечь не узкий Канал, а один из двух великих океанов), кузены неизбежно будут и дальше развивать флот, который станет для них средством обороны, а после отказа от доктрины Монро и средством нападения. При этом большая территория с запасами полезных ископаемых позволит им иметь промышленность по русскому типу, то есть с опорой только на местные ресурсы. И никого поблизости, кто мог бы ограничить рост этого государства. Чем больше промышленности и населения, тем сильнее будет становиться флот, что, в свою очередь, увеличит амбиции правительства. В определенный момент ставшая обузой нереалистичная доктрина будет отвергнута – и тогда сначала Канада, а потом и Британия подвергнутся североамериканской агрессии… Там где мы сумеем построить один линкор, североамериканцы за счет своей промышленности с внутренними ресурсами сумеют слепить пять или шесть. Хотя, быть может, в одном строю с континенталами мы и отобьемся, после чего сумеем удерживать кузенов по их сторону океана…
– Остановись, Джон, – сказал король, – ты все рассказал почти правильно, за исключением того, что прежде линкоров и солдат в предназначенной к покорению стране появляются американские дельцы, которые скупают все, что им согласны продать. И в определенный момент, когда несчастные аборигены оглядываются по сторонам, они видят, что все вокруг них куплено североамериканцами, и что американские линкоры, или там канонерки, приплыли только для того, чтобы защитить собственность американских граждан…
– Теперь мне окончательно все стало понятно, – сказал адмирал Фишер, – торгаши – они торгаши и есть. А там, где местные не хотят продавать, те наставляют на них кольт. Я совершенно не спорю насчет необходимости резко развернуть нашу политику, но пока не уверен ни в свой возможности победить на выборах, ни в своих талантах, необходимых, чтобы занять должность премьер-министра…
– Вы один из лучших Первых Лордов Адмиралтейства, – сказал король Эдуард, – и нет ничего такого, что помешало бы вам занять должность премьер-министра. Скажу вам больше – с вашими талантами вы будете лучшим премьером для Британии, насколько это возможно.
– Я понимаю и принимаю ваши аргументы, Берти, – произнес адмирал Фишер, – но все же позвольте мне дать окончательный ответ в течение примерно половины недели. А теперь вас ждет супруга, а меня служебные обязанности. Желаю вам всего наилучшего и надеюсь, что при следующей встрече дам уже окончательный ответ.
25 марта 1908 года. Утро. Гельсингфорс, дальний броненосный рейдер «Гангут».
Лейтенант-артиллерист Исороку Такано (Ямамото).
Первый месяц службы на «Гангуте» пролетел для лейтенанта Такано как один день. Сразу по прибытию на борт он был назначен исполняющим обязанности командира башни универсального калибра. Спаренная длинноствольная пятидюймовка (127-мм) имела легкую броню, защищающей от осколков и снарядов малокалиберных пушек. Первоначально Исороку-сан думал, что калибр этого орудия слишком велик для борьбы с миноносцами, но старший артиллерийский офицер крейсера, капитан второго ранга Зарубаев, просветил его, сказав, что миноносцы с каждым годом становятся все крупнее. Только недавно, в годы войны между Россией и Японией, пределом их водоизмещения считалось четыреста тонн, теперь же этот показатель вырос до шестисот-восемьсот; а на Невском заводе, говорят, уже приступили к проектированию турбинного сорокаузлового эсминца в тысячу тонн водоизмещения, с двумя пятитрубными торпедными аппаратами и пятью четырехдюймовыми пушками. Тысяча тонн для такого корабля – это только начало, в ходе работы над проектом водоизмещение дойдет до полутора, а то и до двух тысяч. Трехдюймовки, которые считались вполне достаточными еще четыре года назад, против него точно не аргумент. «Измаилы» же – корабли совершенно новые, служить которым на флоте тридцать, а то пятьдесят лет, поэтому и противоминная артиллерия на нем установлена «на вырост». Вон, англичане на дредноуте сгоряча натыкали трехдюймовок – и теперь, как только прижмет, будут вынуждены проводить масштабную модернизацию или вообще списывать в утиль этот ужасный артефакт, на скорую руку слепленный из того, что было на складах*.
Примечание авторов: *
Кроме всего прочего, два раза за минувший месяц «Гангут» выходил в море для практических стрельб, причем стрелял не только главный калибр (а это было очень внушительное зрелище), но и универсальные пятидюймовки. В эти минуты в башне было очень жарко, и дюжие русские матросы (не чета худосочным японцам) едва успевали подавать из беседок* элеватора тяжеленные пятидюймовые унитары. Во время первых стрельб башня лейтенанта Такано отстрелялась по щитам едва-едва на «удовлетворительно», и кавторанг Зарубаев имел с юношей «воспитательную» беседу с целью разбора ошибок. В следующий раз молодой офицер не подвел своего наставника – и башня отстрелялась на твердую «четверку с плюсом», в силу чего лейтенант Такано удостоился похвалы как от старшего артиллерийского офицера, так и от командира крейсера каперанга Шельтинга. С другой стороны, ему самому понравилось загонять в прицел юркую цель и поражать ее двухпатронными очередями своей башенной установки.
Взаимоотношения с подчиненными ему нижними чинами у будущего гениального флотоводца сложились хорошие. Он никогда не повышал голоса*, даже в горячке боевых стрельб, а матросы, привыкшие к несколько иному стилю руководства (предыдущего командира башни списали на берег за «дантизм**»), беспрекословно исполняли команды «нашего самурая». Была даже какая-то особенная гордость за то, что их командир не такой как у всех. Впрочем, власть в башне была. Просто поддержанием дисциплины, содержанием механизмов чистоте и исправности (а личного состава – в опрятном виде) занимался старший комендор башни кондуктор Евстигнеев, которому на то даны были широчайшие полномочия, за исключением мордобоя; ну а лейтенант Такано вмешивался в его распоряжения только в случае острой необходимости. Ну точно как японский император, который наблюдает за обыденными делами с высоты хризантемового трона, вмешиваясь в происходящее только тогда, когда надо одернуть запоровшего дела министра.
Примечание авторов:
*
**
Так же очень легко молодой японский лейтенант вписался в пестрый коллектив кают-компании* крейсера. Так как «Гангут» был принят в казну совсем недавно, формирование команды еще продолжалось, и новые офицеры прибывали каждую неделю. Замкнутый и молчаливый японец никак не мог стать душой компании, но зато поразил всех как непревзойденный игрок в шахматы. К этой игре он пристрастился еще во время обучения в артиллерийских классах, так в любимое лейтенантом Исороку го у русских никто не играл. Несколько партий молодой офицер выиграл даже у прежнего чемпиона корабля старшего механика Авдеева (после чего тот сводил к себе в «низа» и показал огромные, размером с трехэтажный дом, корабельные двигатели системы Тринклера). Впрочем, мало ли у кого какие бывают вне службы таланты. Один рисует, другой сносно (куда там таперам в синема) бренчит на пианино, третий пописывает неплохие стишки, не чураясь и едких эпиграмм.