Рано утром 12 июля дирижабль медленно загребал своими винтами, выходя на японские позиции. Восходящее солнце немного слепило. Поэтому командир этого воздушного корабля не сразу сообразил, что по нему стреляют.
Где-то что-то в дали едва слышно бахало. Ну, мало ли? И это продолжалось до тех пор, пока 47-мм болванка не чиркнула фанерную обшивку по касательной. Однако все же ее повредив.
— Что происходит? — обеспокоился командир и за озирался.
Вжух.
Пролетела новая болванка чуть в стороне, но довольно близко. К счастью, не шрапнельная болванка, а бронебойная «чурка» от морской пушки Гочкиса.
— Набираем высоту. Открыть вентили! — рявкнул командир и, уже спустя несколько секунд дирижабль вздрогнул и, продолжая вибрировать, полез наверх.
Но было поздно.
Болванка из морской 47-мм пушки Гочкиса, пробила обшивку насквозь. Фанеру. Материал баллона. Еще раз материал. И еще раз фанеру. Вылетела куда-то вверх и полетела дальше.
К счастью, инерционный взрыватель никак не отреагировал на столь незначительную помеху. Однако один баллон был пробит. И дирижабль резко просел по высоте, накренившись. Пришлось спешно стравливать водород из зеркально расположенного баллона, чтобы выровнять крен. А это еще сильнее уменьшило высоту полета. Что в немалой степени и помогло. Так как противник явно пристрелялся по идущему линейным курсом воздушному кораблю.
Снизившись и заложив вираж, выжимая из двигателей максимум, дирижабль стал уходить. Находиться под огнем ему совершенно не нравилось. Новых попаданий, к счастью, больше не было…
Николай Александрович очень ценил дирижабли, считая их одним из важнейших и перспективнейших видов дальнего транспорта. Но в военном плане придерживался весь скептических оценок из-за их размеров и неповоротливости. Они были слишком уязвимы, слишком дороги, а их аэродромное хозяйство слишком сложно, дорого и монументально. В военном плане они если и годились, то исключительно для ограниченного спектра задач. Однако он не считал нужным пока делать ставки на самолеты, тем более, что подходящих двигателей для самолетов пока у него и не было. Пока не было.
Кроме того, он планировал разжечь дредноутную и дирижабельную лихорадки, которые полностью отвечали его интересам в будущей Мировой войне. Она будет. Она обязательно будет. Слишком много людей ее хотели. А значит, что? Правильно. Нужно стараться управлять ситуацией и готовить ее в том формате, в каком требовалось… ему требовалось. Ведь и линкоры, и дирижабли были крайне дороги и весьма уязвимы. И Николай Александрович это знал, но не спешил этим фактом делиться с окружающими, скорее, напротив. Поэтому он сильно расстроился, когда узнал, что японцы начали обстреливать его детище из малокалиберных морских пушек, поставленных на насыпь. Расстроился не потому, что мог дирижабль потерять, а потому, что сюрприз для «просвещенных соседей» мог не получиться…
Атаковать ближайшей ночью, с максимальной высоты.
Отстучал Николай Александрович в телеграмме, в ответ на доклад об обстреле. Требовалось подчеркнуть сохранение боеспособности дирижабля даже после такого обстрела. И вообще – продолжать поддерживать легенду, раскармливая ее.
Приказ был выполнен в точности.
В ночь с 12 на 13 июля дирижабль LZ-03 уже в темноте поднялся в воздух, взяв только половину стандартной загрузки флешетт. И, выбравшись на максимальную для себя высоту, пошел на японские позиции.
Сориентировался по кострам, которые развели японцы на своих биваках. Вышел на противника, да не абы как, а с нужного ракурса.
— Давай, — скомандовал командир.
И начался «падеж» флешетт с пяти километров. Выше, как показали испытания, подниматься было крайне нежелательно без кислородного оборудования. А им дирижабль не оснащался. Над ним пока еще только работали, обдумывая вопросы эксплуатации высотных дирижаблей в будущую войну.
Свист от летящих флешетт поднялся знатный. Сбрасывали их очень неспешно и с перерывами. Поэтому «гудеть» получалось долго – практически до самого утра. То тут чуть-чуть просыпали. То там чуть-чуть насыпали. А большое рассеивание, что происходило во время сброса с такой большой высоты, обеспечивало очень неплохую равномерность «засева».