В течение многих лет практически занимаясь этим вопросом, я не нашел достаточно веских данных ни в страстной полемике ученых, ни в донесениях наших консулов, ни наконец в личных путевых впечатлениях по Македонии.
Между тем, Сан-Стефанский договор поставил ясную определенную цель перед Болгарией и освятил народный идеал высшим признанием его Россией – освободительницей. Для достижения этого идеала болгарский народ уже имел в своем распоряжении мощное орудие в лице такой организации, как экзархия. Как известно, в султанском фирмане, учредившем экзархию, содержалась статья, признававшая за болгарами право требовать экзархистской епархии всюду, где за нее выскажутся 2/3 населения. В умелых руках это стало скоро самым мощным орудием пропаганды, тем более, что на помощь проповеднику и учителю шел комитаджи[174] с винтовкой, а болгарская казна не жалела значительных средств.
Обосновав нашу политику на исключительном покровительстве Болгарии, мы не только обездолили в ее пользу Сербию, но и предоставили Австрии урезать последнюю, согласившись на занятия Боснии и Герцеговины.
Я опущу здесь всем известные последствия вашей плачевной политики, о которых я не раз высказывался в печати: разочарование в нас Сербии, искавшей при Милане опору в Австрии; фатальное столкновение сербских и болгарских интересов в Македонии, их взаимная вражда; наше разочарование в Болгарии, которая стряхнула тяготевшую над ней русскую опеку. Далее последовало свержение династии Обреновичей в Сербии в 1903 году и воцарение Карагеоргиевичей с определенным поворотом в сторону России{100}.
С этой минуты начинаются попытки сближения между Сербией и Болгарией, вначале – малоудачные. Младо-турецкий переворот 1908 года и шовинистическая политика новых правителей Турции сблизила балканские государства на почве борьбы против общего врага. Сближение это не могло бы состояться без деятельного посредничества России, которая после Русско-японской войны вернулась к активной политике в Европе и на Балканах.
Война Италии с Турцией в 1911 году была последним толчком, побудившим балканские государства перейти из области предварительного обмена мнений на почву переговоров и, наконец, заключения союза. Сербо-болгарский договор был заключен 29 февраля 1912 года. К Болгарии и Сербии примкнули Черногория и Греция.
Румыния оставалась в стороне. Берлинский конгресс в свое время оттолкнул от нас Румынию, обиженную на Россию за то, что она настояла на возвращении части Бессарабии, которой мы лишились на Парижском конгрессе в 1656 году. С тех пор Румыния перешла на сторону Тройственного союза и даже связала себя военной конвенцией с нашими противниками. По отношению к балканским соседям Румыния относилась весьма сдержанно. Умный король Карл не доверял королю Фердинанду. Румыны побаивались болгар и их вожделений на ту часть Добруджи, которую они получили взамен Бессарабии. Кроме того, природная спесь румын заставила их воображать себя аванпостом Европы на Балканах, и они любили говорить, что Румыния – не балканское, а прикарпатское государство.
Время, однако, делало свое дело. Прежнее нерасположение к России с годами глохло, между тем Австрия не выигрывала в престиже. Обаяние Франции было всегда очень сильно в образованных кругах и среди аристократии Румынии, и симпатии к нашей союзнице влияли и на перемену отношений ее к нам.
Русская дипломатия, со своей стороны, сделала, что могла, чтобы использовать это течение. Наш Генеральный штаб ставил ей, как задачу, добиться, если возможно, такой перемены в направлении румынской политики, чтобы в случае общеевропейской войны можно было рассчитывать на нейтралитет Румынии.
Балканский кризис окончательно подорвал авторитет Австрии в Бухаресте и в той же мере возбудил симпатии к России, хотя у власти был в то время консервативный кабинет Майореску, по традиции враждебный России. За то лидер либеральной партии Братиано, стоявший во главе оппозиции, уверял нашего посланника, что по вступлении во власть поставит своей задачей сближение с Россией; он намекал даже на возможности союза с нами. К соображениям политическим примешивались интересы династические, льстившие самолюбию румын. Им хотелось, чтобы старший сын престолонаследника, принц Карл, женился на одной из дочерей Государя. Этого особенно желала, по-видимому, мать принца, наследная принцесса Мария, которая по своему происхождению питала английские и русские симпатии{101}. Ей приписывали влияние на мужа, который представлялся скорее незначительным.
Поведение Румынии во время сербо-болгарского конфликта отдалило ее от Австрии, которая явно покровительствовала Болгарии и поощряла вероломный образ действий царя Фердинанда по отношению к своей союзнице. Наоборот, Румыния держала себя крайне корректно. Она выказала примирительность по отношению к Болгарии и с доверием слушалась наших предостережений.
Болгария была в значительной степени обязана нам сдержанностью Румынии, которой мы за то обещали поддержать в Софии весьма умеренные требования ее относительно исправления границы. Легкие успехи опьянили Данева[175] и одно время крайне обострили отношения Румынии с Болгарией, не желавшей проявить уступчивости. В конце декабря 1912 года конфликт между обоими государствами был предотвращен только благодаря нашему вмешательству. Румыния сдержала себя и подчинилась решению Петербургской преференции относительно исправления границы, хотя притязания ее были далеко не удовлетворены. Когда обозначилась опасность разрыва между Болгарией и ее союзниками, Румыния содействовала всему, что могло предохранить мир.
В Болгарии и отчасти в других странах сложилось представление, будто во время Балканского кризиса мы пристрастно отнеслись к Болгарии, не желали ее увеличения и натравили на нее в конце концов Румынию. Обвинение это совершенно несправедливо. Во все время кризиса мы прилагали все наши усилия примирить союзников. Я уже упомянул о том, как в декабре 1912 года вследствие неуступчивости Болгарии Румыния уже решила было двинуть свои войска, чтобы занять те части пограничной болгарской территории, на которые предъявляла притязания; мы не остановились тогда перед угрозой, чтобы помешать этому.
Вмешательству Румынии в войну между балканскими союзниками предшествовали следующие обстоятельства. Спор между Болгарией, Сербией и Грецией с каждым днем обострялся. В этом споре ни одна сторона не была вполне права. Сербские войска отвоевали часть Македонии, которая бесспорно должна была отойти Болгарии по договору 1912 года. С формальной точки зрения, требование Болгарии о передаче ей этих земель было неоспоримо. Но Сербия противополагала этому формальному толкованию понимание договора по существу, а также указывала на необходимость считаться с изменившимися условиями. Вступая в войну, союзники не особенно рассчитывали на территориальные присоединения, а скорее на создание областных автономий в европейских провинциях Турции. Дело приняло иной, более благоприятный оборот, и тогда как у сербов, так и у Болгарии, появились новые притязания. Сербия желала выхода на Адриатику, что могло быть достигнуто только разделом Албании между ней и Грецией. Болгария хотела завоевать всю Фракию и мечтала даже занять Константинополь. Правда, осада Четалджи стоила ей больших жертв, но не помогла занять турецкую столицу. Зато Фракию она завоевала, и благодаря этому Балканская война продлилась значительно дольше, чем этого требовали интересы других союзников. Андрианополь был взят при значительном содействии Сербии, особенно – ее тяжелой артиллерии. Болгары настолько сознавали это сами, что предложили сербам оплатить деньгами их участие, но Пашич с негодованием отверг это предложение, добавив, что вопрос о возмещении Сербии станет впоследствии на очередь. Болгары потом утверждали, что по военной конвенции сербы обязаны были оказывать помощь сообразно обстоятельствам безо всякого вознаграждения. Однако не противоречило ли этому их собственное предложение оплатить оказанную услугу?
Все разногласия между Сербией и Болгарией коренились в том обстоятельстве, что результаты войны не отвечали предположениям, при коих заключался союзный договор. Приходилось делить все европейские провинции Турции, Болгария приобретала Фракию, а Сербии пришлось отступиться от Албанского побережья, ибо в вопросе этом Австрия и Италия были неуступчивы и дело грозило общеевропейской войной. Под воздействием России Сербия примирилась с этим, но тем крепче в ней укоренилась решимость удержать за собой македонские земли, в которых пролита была сербская кровь.
Неуступчивость эта, к сожалению, нашла потворство со стороны нашего посланника, покойного Н. Г. Гартвига. Всякий раз, как он получал из министерства предписания оказать умиротворяющее воздействие на сербов, он чисто формально выполнял поручение и отписывался в министерство. Убежденный сербофил, Гартвиг нередко с сербами критиковал свое министерство. На этом создалась крупная популярность его в Сербии. Человек увлекающийся, хотя и несомненно способный, Гартвиг исходил из верной идеи, которую, однако, преувеличивал и для успеха которой был не всегда разборчив на средства. Он с недоверием относился к болгарам, к их стремлению подчинить себе Балканы и, быть может, завладеть Константинополем. Считая увеличение Болгарии противоречащим интересам России, Гартвиг хотел создать ей противовес в лице Сербии. Постольку он отстаивал притязания сербов на македонские области и желание их получить границу, смежную с Грецией. Построение это, повторяю, было по существу верным, но Россия и сам Гартвиг потратили немало усилий на то, чтобы Сербия и Болгария заключили между собой договор. Обе стороны в этом договоре обязались подчинить верховному решению России все споры между собой. Непригоже было нам поощрять одну из сторон к неуважению этого договора. Это не только противоречило нашему достоинству и историческим традициям на Балканах, но в то же время было и не мудро, ибо обостряло вражду между теми, кого вам нужно было соединить, и отталкивало от нас Болгарию в объятия Австрии, которая только этого и ждала.
В силу этих соображений, когда мы полагали, что нам придется осуществить обязанности третейского судьи, предусмотренные сербо-болгарским договором, у нас сложилось решение твердо стоять на почве этого договора и внести поправки к отдельным частностям разграничения, лишь поскольку этого дозволял нам общий смысл договора, признававший наши верховные права арбитра. Сообразно с этим, мы думали несколько спрямить северную границу договорной линии в пользу Сербии и осуществить соединение Сербии с Грецией между Пресбанским и Охридским озерами. Таким образом, Болгарии отходила вся так называемая бесспорная зона, с весьма незначительными поправками.
Сербо-болгарские разногласия обострялись еще конфликтом между Болгарией и Грецией. Между этими общими государствами существовал только военный союз, но ничего не было договорено заранее о взаимном размежевании. Все попытки Венизелоса во время войны прийти к какому-нибудь соглашению встречали в Софии отпор. Болгары наперегонки с греками старались первыми войти в Салоники. Это им не удалось, и все-таки болгарская часть была оставлена в этом городе. В смежных пунктах военного занятия, в южной Македонии, между болгарами и греками проходили постоянные перестрелки, иногда даже сражения.
Результатом таких отношений явилось сближение между Грецией и Сербией. Обе стороны разработали соглашение военно-оборонительного и политического характера. Оно по-видимому не было подписано, но эта формальность могла быть выполнена в последнюю минуту.
Когда надежда на полюбовное соглашение между союзниками исчезла, мы заявили Сербии и Болгарии, что вступаем в права арбитра, но для выполнения их поставили предварительно следующие условия: 1) равномерная демобилизация, с доведением боевых частей до 1/3 или 1/4 их состава. Это требовалось нами как обеспечение того, что ни одна из сторон с оружием в руках не воспротивится осуществлению нашего радения и 2) одновременно с нашим арбитражем Болгария и Греция согласятся подвергнуть свои разногласия также решению третейского разбирательства, выбрав, кого хотят, судьями.