Она будет.

Она уже хороша.

― Но используй свою проклятую голову — вот эту. ― Он стучит меня по голове. ― Не делай ей ребенка.

Господи Иисусе, папа.

― Ладно. Мы собираемся уходить. Гордимся тобой.

― Спасибо. ― Что мне еще сказать?

― Проводи нас. ― Еще один шлепок по спине, рука сжимает мое плечо, направляя меня обратно к матери. Братьям. Лорел.

Девушка краснеет, когда я подхожу, бросая робкие взгляды на моих родителей, на бетонный пол под нашими ногами, обратно на моих родителей.

― Эй.

― Эй.

В последний раз, когда мы стояли в этом коридоре в конце встречи после матча, который я только что выиграл, то прижал ее к стене и засунул язык ей в горло.

Вместо этого мои руки висят по бокам, правая взваливает на плечи тяжесть моего рюкзака.

Бок о бок мы следуем за родителями по длинному коридору, так близко соприкасаясь пальцами. Лорел шевелит указательным, проводя им по моей ладони.

Мама замечает, что я сдерживаю глупую улыбку, когда она оглядывается через плечо, поднимает брови, наблюдая за нами обоими. Подталкивает моих братьев перед ней, потому что они попусту тратят время.

Мы подходим к тяжелым стальным дверям, протискиваемся на стоянку стадиона, следуем за группой к черному внедорожнику моей мамы — тому самому внедорожнику, который возил меня с тренировки на матчи, на встречи и обратно домой в течение многих лет, пока я не научился водить.

Мы стоим рядом с ним, мои братья, не заботятся о прощании немедленно прыгают на заднее сиденье.

― Пока, милый. ― У мамы слегка дрожит нижняя губа. ― Такой взрослый.

Я хочу застонать вслух, но вместо этого обнимаю ее.

― Пока, мам. Люблю тебя.

Она шмыгает носом мне в шею.