– Спасибо… вам, – хрипло шепчу я. Он заслужил благодарность, так почему в горле словно рассыпали песок? Мои запоздалые слова летят Миру в спину, как дротики.

– Любовь Петровна, зайдите ко мне после того, как закончите здесь. Отделение гинекологии, третий этаж… – слегка обернувшись, произносит он.

– Зачем?

– Это касается мальчика.

– Так, может, мне нужно зайти, Мирослав Михалыч? Я же мать Алешки – законный представитель, – спешит ответить мама и сразу же замолкает, ощутив неловкость от направленного прямо на меня взгляда парня. Обжигающего, взволнованного…

– Люба, пожалуйста.

Ощущая на себе вопросительный взгляд мамы, я молча киваю.

Баскаков – человек слова, и я не сомневаюсь, что он сохранит наш разговор в тайне.

Всеволод Андреевич сообщит Вере Николаевне о внезапно освободившейся квоте (из-за смерти пациента: так правдивее) и о неких льготах, положенных тяжелым больным. Таких, как отдельная комфортная палата, за которую я выложил кругленькую сумму, закрыв при этом глаза на то, что деньги целиком пошли в карман профессора.

Я давно не курил, и, заприметив на крыльце коллег из хирургического отделения, стреляю сигаретку и жадно втягиваю дым, подставляя лицо под ослепительное зимнее солнце. Декабрь напоминает о себе колючим морозцем, пробирающимся под тонкую ткань пижамы. Снежинки искрят в солнечных лучах, как самоцветы.

Если рыжик решится залететь на огонек к дяденьке доктору, ей предстоит преодолеть преграду в лице бабы Зины или Таисии Алексеевны, с некоторых пор оберегающих мою добродетель. Желание защитить Любу от расспросов и чужих глаз обжигает внутри, словно лезвием. Отбрасываю недокуренную сигарету и спешу вернуться в свой кабинет.

Я принимаю поражение. Дурею от Любы и ничего не могу поделать с этим. Хочу ее до боли в мышцах, но не хочу сломать. Держусь из последних сил, изображая из себя вежливого интеллигента или скромного ботаника на первом свидании, но Люба, черт возьми, стоит этих жертв. Чувствую ее приближение, как если бы мы были близки… Запах, взволнованное прерывистое дыхание, слезы, жестоко щиплющие глаза… Звук каблучков эхом отражается от больничных стен, когда она торопливо поднимается по ступенькам. Разгоряченная, с пылающими щеками, неспособными утаить ее реакцию на меня…

– Можно? Я пришла.

Реальность врывается оглушительным потоком. Обрушивается на меня ее запахом, дрожащим голосом и звуком шпилек по кафельному полу.

Я стою возле окна, облокотившись на белую широкую столешницу.

– Мир, спасибо тебе за все, – легкий шепот касается слуха, запуская цепочку необратимой реакции в моем теле.

– Пожалуйста. – «Боголюбов – ты как жалкий ботаник-девственник! Держи себя в руках!»

– Я знаю, что ты оплатил операцию. После твоего ухода в кабинет к Баскакову влетела бухгалтерша и услужливо сообщила, что мои деньги вернулись на счет.

– Черт…

– …и что я должна благодарить своего благотворителя – Боголюбова Мирослава Михайловича, талантливого врача и благородного человека.