Книги

Влюбленная. Гордая. Одинокая

22
18
20
22
24
26
28
30

Она выплывает из-за угла, не замечая ничего вокруг. Крепко сжимает букет и медленно идет, опустив голову.

– Люба… – выступаю из темноты, преграждая ей путь. Люба вздрагивает от неожиданности и роняет розы и ключи от кабинета.

– Боголюбов, ты с ума сошел? Разве можно так пугать? – шепчет она, а воронка в сердце благодарно открывается, скрипит, как ржавый люк, торопясь заполнить пустоту ее шепотом, блестящим в темноте взглядом и клубничным запахом.

– Люба…

– Мир, мы же обо всем договорились, я же…

Не даю Любе ответить. Беру в ладони ее лицо и впиваюсь в мягкие губы. Я грезил ими чертовы две недели, закрывал глаза и представлял, как ласкаю. Желанные, сочные. Для меня. Люба упирается мне в грудь и отталкивает, мотает головой в слабой попытке противостоять. Красные бутоны и стебли роз хрустят под нашими ногами. Крепче прижимаю девчонку к себе и целую, целую… Пальцы пробираются к ее волосам, бегут вниз, по горячей дрожащей спине, исследуют, согревают, нежат. Люба не отвечает. Позволяет мне объясниться с ней столь странным способом. Ловлю себя на мысли, что в моем поцелуе куда больше значения, чем в невысказанных словах. Я не притворяюсь. Обнимаю ее, ласкаю, мягко касаюсь губ, признаваясь, как глубоко она проникла в душу. Не могу забыть девчонку и не могу забыться в другой… Не могу подобрать слов.

Люба слабеет и тянется ладонями к моей шее, приоткрывает губы, впуская мои нетерпение и жар, и целует в ответ. Я не сразу понимаю, что стон, пронзивший тишину, принадлежит мне. Мы жадно целуемся, смешиваем дыхание друг друга, подчиняясь затопившей нас нежности. Поцелуй разгоняет кровь до бурлящего потока, перекрывает дыхание. Наше общее желание сплетается в неразрывный узел, но я не могу себе позволить сломать ее еще раз. Отрываюсь от пылающих губ и прижимаюсь к ее лбу, чувствуя, как сильно бьется сердце.

– Любочка, Люба, – нахожу силы произнести чуть слышно ее имя.

– Чего ты хочешь, Боголюбов? – тяжело дыша, протягивает она. Касается затуманенным взглядом моего лица и виновато отворачивается.

– Тебя.

– Снова предложишь встречаться? Где на этот раз?

– Люба, послушай, дай мне шанс. Пожалуйста.

Тянусь поцеловать ее снова, но девчонка отстраняется. Ее грудь вздымается, щеки и губы пылают, глаза недобро сверкают.

– Один шанс, – повторяю чуть слышно.

– Нет, Мир. Не могу.

– Дай мне все исправить.

– Я тебе не верю, – качает головой Люба и отшатывается, наступая на мои цветы. – Не верю…

И она уходит. Бросает сочувственный взгляд на затоптанные цветы, подбирает с пола ключи и скрывается в кабинет как в убежище.

Зима накрывает город белоснежным одеялом. Легкий ветерок сдувает с верхушек деревьев снежинки. Они танцуют в лучах ослепительного солнца, мягко опускаясь на землю. Погоду можно описать пресловутым выражением, придуманным известным поэтом: мороз и солнце. Я прилипаю взглядом к окну, позволив себе короткую передышку. Последняя рабочая неделя в областной больнице выдалась на удивление тяжелой. Совсем скоро я променяю казенные коридоры на лощеные кабинеты частной клиники «Шестак и Ко». Но это неточно: профессор Марьев уговаривает меня сохранить здесь четверть ставки. «Для блага больных, науки и здравого смысла!» – потряхивая сухоньким пальцем, утверждает он.

На столе дымится чашка дерьмового кофе из аппарата. Сладковатый аромат прогоняет из кабинета больничные запахи. Пар клубится живыми колечками и, словно вдохновившись этим движением, оживает телефон.