Глава 10
Закрываю глаза и вновь спотыкаюсь о назойливое воспоминание о Любе. Чем она меня зацепила? Обычная девчонка, такая же, как все… До нее их было бесчисленное количество – чужих лиц без имен и судеб, и после нее будет столько же.
Откидываюсь на спинку удобного кожаного рабочего кресла, ощутив непривычный протест. Я ведь хотел забыться в других, но при одной мысли о чужих руках, губах и прикосновениях становилось тошно. Смог вычеркнуть из памяти их всех, но не ту, другую… С густыми огненно-рыжими волосами, сочными губами и нежной тонкой кожей.
Пора признаться себе, что девчонка начисто снесла мне крышу и лишила покоя. Я не могу ее отпустить из мыслей, разжигая тлеющий внутри огонь воспоминаниями о нашей близости, но и удержать ее мне нечем…
Желание быть с Любой просыпается внутри, как робкий, жаждущий пощады раб, преклонивший колени перед циничным хозяином, в надежде быть услышанным.
Видит бог, я избегал наших встреч два года. Видел ее с другими – Витьками, Сережками – кавалерами на свадьбе и венчании Рябининых и облегченно вздыхал, принимая ее веселость и непринужденность за равнодушие. Я смог тогда вырваться из оков зарождающихся к девчонке диких и будоражащих сознание чувств и просто убежал. Не от нее – от себя… Сбежал от ответственности. Струсил перед общественным мнением таких же, как и я, циничных мудаков.
Желание позвонить в цветочный салон и заказать очередной букет искрит на кончиках пальцев. Люба не взяла ни одного, но с тех пор прошла еще неделя. Четырнадцать дней моего воздержания. Черт, прямо название для драматического романа.
Ветер лезет в щели плотно закрытых окон, подгоняет пышные, как сладкая вата, облака. Они рвутся и разлетаются по серому небу крупными дождевыми каплями.
Суетливый день вытесняет вечерняя, умиротворяющая тишина. Пациенты расходятся по палатам, стихают шаги медперсонала и шорох колесиков аппаратуры по полу.
Бросаю взгляд в окно, на бриллиантовую россыпь звезд, проступивших в темном небе, и стягиваю пижаму – мокрую от пота, пропахшую лекарствами и дезинфекторами. Ничего необычного. Остужаю прохладной водой из душа нестерпимый жар, пробудившийся от мыслей о Любе.
Застываю посередине кабинета, давая себе минуту на раздумья, и тянусь к лежащему на письменном столе айфону.
Я запомнил цифры телефонного номера цветочного бутика наизусть. Приветливая девушка отвечает после первого гудка. Теребя мокрую после душа челку, я озвучиваю менеджеру заказ, прикипев взглядом к мерцающему огнями подсветки городу.
– Темно-красные розы на высоком стебле. Да, думаю, девятнадцати будет достаточно.
К словам мешается странный шорох из-за спины: скрип, стон или что-то похожее на всхлип. Резко оборачиваюсь, избавляя себя от необходимости гадать, и натыкаюсь на три пары глаз. В дверном проеме замирают Зинаида Львовна, Таисия Алексеевна и… Диана Шестак.
– Нет, упаковывать не надо. Что, простите? Какая ленточка? Ничего не нужно, девушка, только цветы.
Я не прерываю разговора, чувствуя, как недоуменные, любопытные взгляды облизывают меня с ног до головы. Вздох удивления принадлежит моей верной помощнице бабе Зине. Таисия Алексеевна лишь хитро улыбается, подпирая скрипучую дверь кабинета, а вот Диана… Трудный день отпечатался на ее лице следами усталости: под глазами просвечивают темные круги, возле губ обостряются морщинки. В отделении челюстно-лицевой хирургии сегодня завал: четыре внеплановые операции пострадавших после аварии пациентов.
– Шельмец вы наш, Мир Михалыч! На свидание намылились? – протягивает Зинаида Львовна, едва я сбрасываю звонок. Она вразвалочку приближается к моему рабочему столу, охая и шаркая подошвами «кроксов». – Карты посмотрите перед уходом?
– Какая температура у Симоненко? – оставляю любознательную женщину без ответа, надеясь переключить внимание на работу.
– Тридцать семь и семь.
– Очень хорошо. Я пройдусь по палатам перед уходом.