— Да уж как понимаю! — Шлыков заговорил вдруг неформально, почти тепло, что случалось с ним чрезвычайно редко. — Выручай, Кириллыч!
Это обращение по отчеству Потемкин слышал от Шлыкова раза два за тринадцать лет работы. Сон прошел, будто его и не было.
Попрощавшись, Олег лег в постель и понял, что уже не заснет. Встал, вышел на широкую террасу, окаймляющую дом, сделал несколько обязательных утренних упражнений, принял душ, сварил себе в микроволновке овсяную кашу «Квакер» из бумажного пакетика, на воде, — ежеутренняя процедура.
До того как подойти к компьютеру, он уже знал, что постарается помочь Шлыкову. Надо дать поручение Киму. Конечно, все не так просто. То, о чем говорил Шлыков, не имеет никакого отношения к расследованию дела Фелпса. Конечно, перепроверять каждое поручение Олега Киму вряд ли кто‑нибудь из начальства станет. Но, в принципе, это серьезное нарушение — запрос информации для третьих лиц.
Система корпоративного доносительства в этой стране очень сильна. И она, как убедился Олег, бывает и эффективна… Где бы ты ни работал, чем бы ни занимался, ощущение того, что тебя просвечивают насквозь, имеет место быть.
Одним словом, приятного в просьбе из Москвы было мало. Но для Олега решающим фактором было то, что это именно просьба, а не приказ. И он сел за стол и включил компьютер, не ожидая для себя ничего хорошего.
Послание Шлыкова и впрямь не принесло особой радости. Речь шла об известном в России уголовном авторитете Скворчике, по паспорту, во всяком случае по одному из его паспортов, — Дятлове Виталии Владимировиче, неоднократно судимом, имевшем две ходки и на рубеже веков неожиданно оказавшемся в США. Оставалось только гадать, каким образом это получилось — впрочем, как раз это Олег будет знать довольно скоро.
По тем данным, которыми располагала российская сторона, сначала Скворчик пребывал в Штатах тихо, работал чуть ли не таксистом и жил очень скромно. Потом все изменилось словно по мановению волшебной палочки — он переехал из Нью‑Йорка в Калифорнию, купил дом… Собственно, не один дом, а несколько домов подряд, на разные имена. Олег сделал себе пометку — проверить в системе торговли недвижимости, что именно происходило с этими покупками. К этому времени Скворчик был уже владельцем нескольких бизнесов, и, видимо, эти бизнесы процветали, иначе откуда деньги на дома и прочее — их от людей не спрячешь, значит, надо быть готовым отвечать перед налоговым управлением в первую очередь. Если ты хочешь быть лояльным американским гражданином — научись правильно платить налоги. Эту истину Олег наблюдал не раз на примерах многих своих американских знакомых… Стало быть, налоги Скворчик платил. Завтра будет яснее, как именно, за что и сколько. И неужели дома куплены за наличные? Хотя на улице — 2007 год и в системе недвижимости и финансов — хаос, предвещающий не то что американский — всемирный кризис. Но все равно — откуда у Скворчика деньги? Пожалуй, этот философский вопрос Шлыкова и других российских коллег Олега интересовал больше всего. То есть откуда реально шли деньги Скворчика? Первоначально — из России, это уж как пить дать, здесь ему на первых порах так заработать ну никак невозможно было. Но вот что было дальше — это Шлыков и просил Олега выяснить. Дело в том, что арестованный Арсен прямо указывал, что получал от Скворчика для различных целей значительные суммы денег. И Шлыкова весьма интересовал вопрос: действительно ли Скворчик так хорошо наладил свой неизвестно какой бизнес в Штатах, что мог помогать Арсену? То, что эта помощь была небезвозмездной, — в данном случае дело десятое. Русских следователей всерьез интересовало, откуда берутся миллионы, которыми в последние годы ворочали Арсен и его команда. Если они «добыты» в России — значит, Арсен врет следствию и надо раскрыть реальные источники его доходов — а тогда вся картина деятельности его группы может измениться. Если же деньги идут действительно из‑за границы — от Скворчика ли или из другого какого‑то источника, — это значит, Арсен говорит в этом случае правду. Чище перед законом он в этом случае не становится, но, во всяком случае, картина его преступной деятельности тогда становится много яснее, и следователи могут продолжать работу на уже намеченных направлениях.
Вот с этими мыслями Олег и закрыл свой ноутбук и отправился в офис. Позвал Кима, поручил подготовить данные по Скворчику. Данные получил достаточно быстро. Да, Дятлов за это время успел стать богатым. У него целый ряд бизнесов, в том числе и медицинская транспортировка, и медицинский лабораторный бизнес, и «соавторство» во владении по меньшей мере двумя медицинскими офисами. Как человек в короткий срок смог этого добиться — пока неясно. Зато ясно другое, чего Олег меньше всего ожидал, — значительная часть данных о Скворчике была снабжена грифом повышенной секретности. Потемкин не имел полномочий на выход к этим данным. Он поблагодарил Кима и решил дождаться приезда Хопкинса — в конце концов, надо понять, откуда ноги растут у поразительных успехов Дятлова.
Ждать, однако, долго не пришлось — Хопкинс позвонил в конце дня, и Олег, рассказав о текущих делах, попросил помощи и по Дятлову — Хопкинсу‑то он мог всегда объяснить, что к чему.
— Ладно, диктуй данные, — немедленно отреагировал Хопкинс. — Не успеешь тебя оставить одного, а ты уже берешься московским коллегам помогать, я тебя правильно понял?
— Тут мы и себе можем помочь, — сказал Олег многозначительно. И не понимал в эту минуту, насколько он может оказаться прав. — Кстати, — добавил Потемкин, не акцентируя, — я себя теперь в Калифорнии чувствую почти совсем как дома. Меня уже и убить пытались.
В трубке наступила тяжелая тишина.
— Рассказывай! — потребовал Гэри. И, выслушав Олега, резюмировал: — Паршиво. Прилечу, будем разбираться.
Хопкинс перезвонил уже вечером, голос у него был глухой.
— Не даешь ты мне скучать, приятель. Мало того, что твой опыт оказался заразным, на меня тут засаду сегодня пытались устроить, так ты мне еще и загадки задаешь… В общем, так. Один ты это дело с твоим Дятловым продолжать не сможешь. Степень секретности поднята потому, что этим человеком плотно занимается ФБР. Насколько плотно — пока не могу сказать, но есть у меня там один добрый знакомый, и он обещал, в порядке любезности, частично ввести тебя в курс дела. Настолько, насколько это возможно. И при условии, что дальше меня и тебя эта информация не пойдет. Москвичам ты можешь уже сегодня, не дожидаясь встречи с Коммингсом (этого моего знакомца Коммингс зовут), так вот — москвичам уже сегодня можешь подтвердить то, что их интересует. Деньги у Дятлова есть, и он, судя по всему, систематически перекидывает крупные суммы в Россию. Почему он это делает, когда все нормальные бизнесмены из страны деньги вывозят, — я понятия не имею. И как он это делает — этого мы с тобой тоже не знаем, пусть твои коллеги немного посопят, поднапрягутся — может, тогда и выяснят. Но это все, что мы можем им сообщить, и то неофициально. Хочу еще раз подчеркнуть: наша с тобой задача — не подвести ребят, которые дали нам эту информацию. Завтра ты будешь знать точнее, что там и как, но, по‑моему, там они готовят что‑то достаточно серьезное. Как поняли меня?
— Вас понял хорошо, сэр. Можно спросить, кто на вас собирался устроить засаду?
— Вот когда ты окажешься в моем кабинете, я буду готов рассказать тебе все в подробностях. Можешь мне поверить, что ничего отрадного в этой ситуации не было. Ну а в общем и ничего из ряда вон выходящего. — Хопкинс помедлил. — Еще раз напоминаю тебе о том, что говорить москвичам.
— Ten — four. — Олег положил трубку.
«Десять — четыре». Почему эти цифры в спецслужбах Штатов означают «Понял вас»? Кто его знает… Мы живем в таком количестве условностей, что иногда страшно делается. Но если ты хочешь понимать, что происходит, и хочешь, чтобы тебя понимали, — без знания условностей не обойтись.