Когда‑то Олегу это нравилось. Уже давно он ясно понял, что без этого порядка работать было бы просто невозможно. «Делай свое дело и своевременно рапортуй руководству» — вообще, как выясняется, прекрасный принцип, и именно из этого и надо исходить. Делай свое дело… Дело Ричарда Фелпса и вправду становилось для Олега все больше своим.
Позавчера звонил Рэдфорд. Поздравил с задержанием опасного преступника. Выразил надежду на то, что возмездие будет быстрым и неотвратимым… Словом, выдал весь джентльменский набор расхожих фраз, как обычно. А потом вдруг спросил совершенно по‑человечески: «Алек, как, по‑вашему, расколется он?» — «Ничего не знаю, — ответил Потемкин искренне. — Он — тертый калач». — «Во всяком случае — вы можете перевести дыхание, — продолжал Рэдфорд. — Опасный преступник задержан, это — главное, верно?» — «Боюсь вас разочаровать, — отвечал Потемкин, — но для нас еще далеко не все ясно. Большая работа еще предстоит». Рэдфорд хмыкнул — не то одобрительно, не то иронически — и попрощался.
Итак, Люкас Келлер арестован. С ним работают. Скорее всего, он признается в убийстве Фелпса. А если не признается? Характерный прикус на мундштуках сигарет, кроссовки, на которых остались следы глины с того самого холма у клиники, запись его входа в клинику как раз за минуты до убийства… Все улики, но косвенные. Нет сегодня человека, который видел, как Келлер вошел в кабинет Фелпса. И еще остается неясным, почему понадобилось уголовнику идти на убийство знаменитого медика…
Если бы принятие решений зависело только от Олега, он бы подержал Келлера еще на свободе. Поизучал связи, понаблюдал, запросил бы данные о прошлой жизни. Но, очевидно, вмешательство Рэдфорда оказало свое воздействие, и вот — Келлер арестован.
Шагая по асфальтовой дорожке, Олег отодвигал руками нависающие ветви. Тут уже район жилых домов, и, как часто бывает в дорогих районах в холмистой части Лос‑Анджелеса, тротуаров или совсем нет, или они есть, но чисто символические. Узенькая дорожка вьется у самой стены или живой изгороди. Поэтому лучше идти посередине дороги (во всяком случае, в светлое время суток), уповая, что никакой лихой автомобилист не выскочит из‑за поворота на скорости.
Да, Люкас Келлер арестован. Олег наблюдал через полупрозрачное стекло, как с ним работали коллеги по группе. Похоже, парень затвердил свою версию и отклоняться от нее не собирался. Это второе впечатление. А первое — допросы и полицейский прессинг были Келлеру не в новинку. Олегу даже показалось, что он испытывал своего рода удовлетворение, когда его привели на допрос. Нечто вроде того, что испытывает хороший профессионал, возвращаясь после долгого перерыва в знакомую обстановку.
Похоже, Келлер был неплохо подготовлен к задержанию. Пока он «отрабатывал» полное отрицание своей причастности к убийству. Держался он при этом почти покровительственно — так держится человек, задержанный по досадному недоразумению, когда знает, что ему ничего не грозит, и могучие силы, которые его спасут, — уже в дороге: то ли хороший адвокат, то ли сотрудник посольства с заявлением о дипломатической неприкосновенности. Но какая уж там неприкосновенность у Люкаса Келлера? Олег даже головой помотал на ходу. Строжайшие иммиграционные правила, если им строго следовать, перекрывают в Штаты путь таким, как Келлер… На пушечный выстрел он не должен был подойти к границам столь охраняемой благословенной страны. А вот ведь подошел, да еще ухитрился получить чуть ли не статус политического беженца, хотя Олег по впечатлениям от первой недолгой беседы с Люксом готов был об заклад побиться, что его собеседник вряд ли вообще когда‑нибудь в жизни читал газету — профессия у него была совсем другая.
В спину Потемкину ударил свет фар, заурчал мотор. Олег шагнул в сторону — мимо, к вершине холма неторопливо проехал вэн, светло‑серый, кажется, не разобрать в начинающихся сумерках.
Да, Келлер получил визу в США, а вместе с ней, скорее всего, отсек «хвост», избавился от преследователей. А у таких людей преследователи не только и не всегда в правоохранительных органах. Годами, десятилетиями даже в преступном мире тянутся за людьми неотработанные «хвосты», невыплаченные «должки», и забывать их профессионалы не привыкли. Так что, если понять мотивы, по которым Келлер в свое время так спешил эмигрировать, может, стало бы яснее, почему он пошел на нынешнее убийство.
Олег остановился у кромки улицы, где рядом с асфальтом тянулась над обрывом недлинная песчаная дорожка шириной метра в три. Этакий карман, чтобы поставить автомобиль и выйти полюбоваться долиной. И было чем любоваться — в дымке тянулось вниз ущелье, из зелени то тут, то там просвечивали крыши домов, а совсем вдали темнел океан и два белых паруса, похожие отсюда на две белые черточки, виднелись в его смутной синеве. Красивы холмы города ангелов, красивы… А ты, господин аналитик, стоишь над этим прекрасным видом и вовсе не о красоте его думаешь, а об уголовнике по имени Люкас Келлер. Как он поведет себя? Будет и дальше запираться или признается? И этот сиреневый конверт, если он связан с Келлером — тогда все ясно. А если нет — неизвестных в задаче прибавляется…
«Ладно, пора домой!» — Потемкин еще раз оглядел долину и зашагал вниз. И снова, и снова он неторопливо прокручивал про себя обстоятельства дела, спускаясь по асфальтовой дорожке. Он был уже почти внизу — до «нормальной» улицы оставалось, может, минуты три ходу, когда услышал позади в вечерней тишине даже не звук мотора, а вкрадчивое шуршание шин по асфальту. Оглянулся — сверху катился вэн, без огней, с выключенным двигателем. Водитель увидел, что Олег обернулся, взревел мотор, вэн резко рванул и сейчас несся прямо на Олега. Деваться было некуда.
— Вы не там ищете! — Седовласый академик Бортмиллс, председатель медицинской ассоциации «Передовые врачи Калифорнии», был с Лайоном любезен и никуда не торопился. — Профессор Фелпс был почетным членом нашей ассоциации и еще ряда других уважаемых организаций. И в первые дни после его ужасной смерти я, признаюсь вам, изрядно устал, отвечая на звонки и личные вопросы журналистов и полиции. Из вашего ведомства у меня вроде тоже кто‑то побывал, сейчас уже не помню. И всем им я говорил одно и то же — наши отношения с покойным Ричардом были, можно сказать, идеальными. Ассоциация никогда не поддерживала резкую критику системы медицинского страхования, с которой профессор Фелпс выступал, но и не осуждала никогда его линию, ибо он, как любой член нашей организации, имел право на свое, совершенно независимое мнение.
— А ваши личные с ним отношения?
— Абсолютно ровные и доброжелательные. — Бортмиллс счел нужным пояснить: — Видите ли, я считаю, что наше общество тем и отличается от тоталитарно‑коммунистического, что тут никто и никому ничего не навязывает. Живи, плати налоги — и к тебе ни у кого не будет претензий. Хочешь учиться — учись, хочешь работать — работай. Ты обязан сам себя всем обеспечить. В том числе и достойной медицинской помощью, иначе будешь лечиться в клинике для бедных.
— Значит, вам позиция Фелпса не нравилась?
— Давайте уточним. Не просто не нравилась — она была для меня лично совершенно неприемлемая. Ужасающая, я бы сказал, ибо то, что он предлагал, — на мой взгляд, чистой воды социализм, а я не хочу социализма здесь ни в каком виде, слышите — ни в каком! Это — первое. А второе — то, что Фелпс, как человек и как профессионал, был мне вполне симпатичен. Как профессионал — даже вызывал уважение. А его речи — знаете, каждый, в конце концов, имеет право на самовыражение. И я уверен, что его громкие выступления, даже подхваченные прессой, совершенно системе не угрожали — система пережила и не такие нападки, и видите — ничего с ней не случилось.
— Вопрос не по расследованию, если позволите. — Лайон достал из кармана «Лос‑Анджелес таймс» и ткнул пальцем в полосу предвыборных дебатов. — Идет 2007 год, на носу выборы. Вот тут, скажем, у Обамы содержится серьезная критика системы здравоохранения. И не у него одного… Представим, что кто‑то из критиков победит в 2008 году. И начнется реформа…
— Ничего не начнется, уверяю вас. Потому что разумная часть общества понимает, что мы сильны не революциями… А дебаты? Чего только не услышишь в дебатах, вы со мной согласны? Чего только политики не обещают перед выборами.
— Стало быть, со стороны официальных медицинских или каких‑то других кругов заинтересованности в устранении Фелпса быть не могло?
— Я бы руку дал на отсечение, что нет. Хотя бы потому, что, несмотря на все жуткие проявления терроризма, внутреннего терроризма у нас нет и, думаю, быть не может… А реформы — что же… Сказать, что наша система медицинского страхования идеальна, может только безумец. Она, эта система, уязвима. Злоумышленники воруют из нее миллионы, миллиарды, и очень трудно этому противостоять. Эта система настолько бюрократизирована, что иногда удивляешься, что она еще работает. Но, поскольку она работает, я бы очень опасался тронуть ее.