У книжки Элис Манро глянцевая обложка. На ней – черно-белая фотография женщины без головы. Солнечные блики пляшут по глянцу, а рядом стоит развернутая открытка «С первым причастием» и бумажный цыпленок. Забавно было бы прийти домой и сказать: «Смотри, я купил на почте книжку канадской нобелевской лауреатки».

– Какой там номер счета-то? И почему быдгощский?

– Не знаю, но моя мама ежемесячно платила вашей фирме семнадцать злотых, – отвечаю я дерзко.

– Может, она выплачивала кредит через «Почта-банк»?

– Не выплачивала.

– Откуда вы знаете?

Я пытаюсь вообразить, как мама тайком берет, а потом выплачивает кредит в «Почта-банке» Быдгоща.

Слышится ропот очереди. Люди хотят купить просроченные пасхальные открытки или оплатить счета. Они начинают нервничать.

Поднимаю взгляд на сотрудницу «Польской почты».

– Пожалуйста, не говорите со мной таким тоном.

Это момент истины. Минута, о которой писал поэт Кавафис:

Сотруднице почты следует пересмотреть свою стратегию. Потому что до сих пор ее «нет» было маленьким, рутинным «нет». «Нет», которое произносится с расчетом: а вдруг получится? А вдруг я потеряю интерес и исчезну вместе со свидетельством о смерти и историей платежей?

Первое «нет» – это панадол. Чай с малиной. Надежда, что как-нибудь само пройдет. Рассосется. Уладится. Поспешный кивок, неразборчивое одобрительное мычание, едва уловимое движение век могут расцениваться как соглашение, договор с дьяволом, скрепленный синей ручкой. Электронная подпись, круглая печать. И – конец.

– Пожалуйста, не говорите со мной таким тоном. – Я надуваю горло и распускаю перья.

Как в танце, ритмично и плавно мы приближаемся к пункту, именуемому «Я На Вас Не Кричу».

– Пожалуйста, не кричите на меня.

– Молодой человек, я на вас не кричу.

– Именно что кричите.

– Это вы кричите. Кричать будете дома на жену, а не в почтовом отделении.

– Он кричит, – поддакивает хор посетителей. – А людям некогда.