«На мусорной свалке? Даже не надейся. Зная, что у нее нет двух маяков, вы все равно норовите ее запихнуть в шатер. А ведь без них она может больше не вернуться. Это станет последним путешествием принцессы».
«Я забираю ее, и точка. Несси, пойдем. Это твой последний шанс от них отделаться, хотя бы на время. Если ты решила в этот раз ничего не менять – это твое право. Твоя жизнь продолжается, и ты можешь принять решение в любой момент. А сейчас тебе надо отдохнуть».
Он протянул мне руку.
Я встала.
Изольда невозмутимо покачивала ногой и курила сигарету. Потом поставила бокал на столик (по зданию прокатился грохот, словно где-то рядом зашумел весенний гром).
«Ты уверена?»
«Да».
«У тебя разбито зеркальце и нет последнего предмета, осязания. Ты умрешь по пути и больше никогда не вернешься домой».
«У меня больше нет дома».
«Говорю тебе, ты плохо знаешь однорогих. Это мошенники. Сейчас я докажу тебе, пока ты еще не ушла с ним. Мне надоело смотреть, как они строят из себя святош, являясь на самом деле изощренными убийцами-маньяками. Те кары, что они насылают на бедных людей, не идут ни в какое сравнение с нашим невинным захватом тел. Мы даем людям то, что они просят, – материальное счастье. По весу и качеству оно ничем не отличается от других «счастьев», будь то материнство или первая любовь. Пропорции те же, эффект один. Человек доволен. А эти живодеры снимают с вас кожу живьем, прикрываясь белым и пушистым козликом. Символ чистоты и невинности. Кто хочет висеть на дыбе, без кожи и с отрезанными конечностями, медленно истекая кровью ради идеи? Подходи по одному».
«Хватит, Изольда. Мне надоело тебя слушать».
Я грубо оборвала ее и взяла Захера за руку. Крутящаяся дверь исчезла, и вместо нее образовалась сводчатая арка, подсвеченная нежным белоснежным светом, который, казалось, струится с самого неба.
Изольда расхохоталась. Она встала перед нами, перегородив дорогу.
«Какая пошлость. Своды куполов, улетающие ввысь. Что там еще по сценарию у тебя, Захер? Ангельское хоровое пение? Несси, не спеши, дитя мое. Я покажу сейчас тебе истинное лицо этого святоши».
Захер заметно занервничал. Он выронил мою руку, достал из кармана часы на ржавой цепочке с треснутым циферблатом и озабоченно посмотрел на них.
«Ты не посмеешь. Время за нас».
«Ути-пути! Это кто тебе сказал такую глупость? Время нейтрально. Смотри, Неша, я отпускаю время. Ой, что сейчас будет, мамочки мои».
Изольда, смеясь, щелкнула пальцами. Стрелки на часах Захера бешено завертелись в обратную сторону, часы раскалились в его руках, но он, стиснув зубы терпел. Я видела, как под металлическим корпусом изжаривается его ладонь. Запахло горелым мясом. Стрелки все крутились-крутились, заворачивая в себя реальность, словно мак в рулет, а потом раздался хлопок…
От кафе до офиса было недалеко, и я немного прошлась пешком. Город сверкал на солнце, отражался в Неве, слепил мои глаза, отпрыгивая яркими лучами от золотых куполов Смольного собора. Я впитывала красоту, словно губка. Мне хотелось навсегда запомнить Питер именно таким – солнечным, ласковым псом, что трется носом о мои черные туфли. Улыбаясь про себя, я толкнула гигантскую круглую дверь-накопитель, которая обычно круглосуточно крутилась, одновременно впуская и выпуская потоки сотрудников. Проходя с очередным потоком вовнутрь, я увидела, что Алиса и Ника собираются зайти в лифт. Я крикнула им и помахала рукой. Ника, заметив меня, выскочил из лифта, а Алиса замешкалась внутри. Он попытался придержать лифт, чтобы я тоже успела заскочить вместе с ними. Но двери лифта стали медленно закрываться, и в нем осталась одна Алиса. Ника засунул руку между створками лифта, чтобы он не уехал без нас. Я засмеялась, видя их отчаянные попытки меня дождаться, но потом почувствовала, что вокруг происходит что-то странное. Запахло чем-то горелым, жженой школьной линейкой. Целлулоид. Я поняла, ощутила кожей, что ОНИ были тут, и их было невероятное множество. Я закричала Нике, чтобы он ни в коем случае не отпускал лифт. Это был новейший лифт, и обычно было достаточно только махнуть рукой между дверями, и они тут же плавно открывались. Этот же вцепился в руку Ники мертвой хваткой, словно бульдог. Проходя через вестибюль, неожиданно сделавшийся огромным, словно тронный зал готического замка, я видела, как постепенно искажается от боли лицо Ники и как он отчаянно колотит второй рукой по лифту, пытаясь освободиться. Я побежала. Но здание стало меняться на глазах. Громко стуча каблуками, я бежала по стеклянному коридору, и теперь для того, чтобы достигнуть лифта, мне нужно было преодолеть расстояние в несколько километров! Привычные вещи в вестибюле холла, которые раньше я видела сотни раз, мутировали, менялись на глазах. Они вдруг стали менять форму, превращаясь в дикую смесь – коктейль из людей, животных и вещей. Охранник, стоящий на входе, растекся и стал то ли синей ковровой дорожкой, то ли липкой лужей. Его глаза преследовали меня. Я старалась бежать так, чтобы мои ноги не касались их. Но слизь обволакивала мои туфли, и каблуки вязли в его огромных зрачках. Я сбросила обувь, перемахнула через оскалившийся рот и побежала дальше. Стеклянный журнальный столик заржал и превратился в белую лошадь. Толстяк, который секунду до этого сидел за этим столиком в коричневом кожаном кресле, мирно курил и читал глянцевый журнал, вытянулся в гигантского осьминога. Испуская вонючее синее пятно и не выпуская сигару изо рта, он начал угрожающе приближаться ко мне. Глаза охранника, как две камбалы, тоже постепенно догоняли меня. Из всей этой компании лошадь выглядела безобиднее всего, и я с разбега запрыгнула на нее. Мы рванули вперед. Однако тем временем расстояние до лифта увеличилось еще в несколько километров, а сам лифт превратился в прозрачную рыбу-пузырь, внутри которой отчаянно билась Алиса. У рыбы был мерзкий рот с зубами в несколько рядов, и рука Ники торчала в одном из них. Ника изо всех сил пытался вытащить руку из ее пасти. Свитер порвался, и видно было, как острые зубы вцепились ему в предплечье. Зубы отрывали руку от тела именно в том месте, где на татуировке был изображен единорог.
«Тпруу, стой!»