Иного мнения придерживался комендант острова полковник Карл Егер. Он рекомендовал командованию корпуса отложить депортацию на неопределенное время, так как она казалась ему трудноосуществимой и угрожающей обороноспособности немецкого гарнизона. Он предлагал в первую очередь вывезти с острова итальянских солдат и считал, что евреи используют имеющиеся у них материальные ценности для подкупа немецких военнослужащих и греческой полиции, чтобы избежать депортации, а большая часть ценностей попадет к коммунистам. «Так как население солидарно с евреями и рассматривает их как греков, то надо считаться с пассивным сопротивлением греческих корабельных команд». Затем Егер перешел к самому главному возражению: по соглашению между нацистами и союзниками кораблям Красного Креста было разрешено выгружать в греческих портах продукты, чтобы предотвратить голод среди греческого населения. Судно с продовольствием прибыло и на Корфу, и вывоз евреев означал бы прекращение продовольственных поставок. Егер напоминал, что к тому же Корфу – «военное предполье», что военное положение неблагоприятно для этой «акции», и требовал отложить депортацию на неопределенное время. Комендант острова делал вывод о том, что эвакуация евреев не стóит моральных потерь со стороны войск, существенного укрепления вражеской разведки, роста Сопротивления и потери вермахтом престижа в глазах населения[393].
Однако начальник штаба 22 корпуса считал внезапную депортацию вполне приемлемой. Поэтому, несмотря на нехватку судов для нужд фронта и снабжения предприятий сырьем, транспорты были найдены, и в середине июля 1 975 евреев было вывезено в порт Патрас, а затем в Аушвиц. Их имущество было передано греческому губернатору для распределения среди населения[394].
В мае 1944 года по приказу из Берлина комендант острова Крит генерал Бройер осуществил арест около 200 евреев. Те, кто пытался спрятаться или сбежать, были застрелены солдатами. Хотя сначала каждому еврею разрешалось взять с собой 5 кг багажа, в тюрьме у них отобрали все деньги и ценные вещи, а зубной врач вырвал золотые коронки. В начале июня транспорт с критскими евреями пропал в открытом море. Германская сторона сообщила, что корабль погиб от английской торпеды, но исследователи предполагают, что он был преднамеренно затоплен нацистами[395].
В июне – июле 1944 года эсэсовские офицеры провели депортацию около 1 200 евреев с острова Родос. Так как действия карателей вызвали недовольство не только греческого населения, но и немецких войск, то комендант острова командир 999-й штурмовой дивизии «Родос» генерал-лейтенант Ульрих Клееман был вынужден издать специальный приказ. От солдат и офицеров требовалось смотреть на расовую чистку с мировоззренческой, а не с «ограниченной» солдатской точки зрения и прекратить обсуждение действий СС. Один из солдат, который стал очевидцем депортации, вспоминал, что мужчины, женщины и дети под палящим солнцем стояли в порту лицом к стене. Евреи, отошедшие от стены, ставились в «правильное положение» пинками и ударами прикладов. Солдаты не подпускали к арестованным греков и турок, которые пытались передать им воду и пищу, заявляя, что «евреям больше не нужен багаж, ведь жить им осталось недолго». Действительно, барки с евреями были потоплены в море. В августе Клееман получил чин генерала танковых войск и был переведен на Юго-Восточный фронт, а, когда осенью 1944 года немецкие войска на острове стали голодать, вещи казненных евреев были тайно обменяны у торговцев на продукты[396].
3.2. «Они еще не знают, что мы были слишком мягкими»: антисемитская политика военных властей в Западной Европе
Территориальное «окончательное решение» по образцу уничтожения евреев в Польше и СССР было невозможно в Западной Европе. Так, в Дании, управлявшейся имперским уполномоченным Вернером Бестом, проживало 6–7 тысяч евреев. Бест был решительным противником любой «еврейской акции», которая грозила значительно обострить политическое положение в этой маленькой стране, формально находившейся под «защитой» Германии. Тем не менее в сентябре 1943 года обергруппенфюрер СС Бергер получил полномочия для депортации евреев из Дании силами двух полицейских батальонов[397]. Командующий войсками в Дании генерал пехоты Герман фон Ханнекен воспротивился депортации, сообщив 21 сентября в ОКВ: «2) Осуществление депортации евреев во время чрезвычайного военного положения повредит престижу вермахта за границей. 3) Предложение: провести депортацию евреев после отмены чрезвычайного военного положения под полную ответственность уполномоченного. Сотрудничество войск при этом нецелесообразно, так как это чисто политическое дело». Ханнекен, как и Гинант, указывал на экономические последствия депортации: по его мнению, датчане могли отказаться снабжать рейх мясом и жиром. Политическими последствиями мог стать отказ от сотрудничества датского полицейского и бюрократического аппарата. Наконец, новобранцы вермахта, без участия которых невозможна такая «акция», психологически не готовы к ней. Йодль назвал его рассуждения болтовней, но в результате проведенных силами полиции в ночь с 1 на 2 октября 1943 года арестов в лагерь Терезиенштадт было направлено только 477 человек, поскольку евреи были предупреждены Бестом о предстоящей облаве[398].
В ином свете предстает деятельность немецких военных органов во Франции, где развернулось мощное движение Сопротивления. Представитель обвинения от Франции на Нюрнбергском процессе Е. Фор доказал, что законодательство военной администрации в этой стране было преднамеренно направлено на обострение социальных проблем евреев, на реализацию плана «эффективного отделения еврейской общины, подлежавшей уничтожению, от остальной части населения». Исследование роли вермахта в Холокосте в оккупированных странах Европы показывает, что большое значение для процесса уничтожения имели инициативы военных инстанций на местах, лишь позднее получавшие одобрение из Берлина.
Военное командование понимало, что в странах Западной Европы Гитлер не решится проводить такую же оккупационную политику, что и в Польше. Для Бельгии и Северной Франции после войны предусматривалась роль хотя и самостоятельных, но подчиненных государств. Нацистская Германия была прежде всего заинтересована в том, чтобы во Франции царили покой и безопасность, а рейх получал максимум промышленных и сельскохозяйственных поставок с минимальными военными, финансовыми и административными затратами. Генералы считали, что созданная по приказу Гитлера военная администрация сумеет ограничить деятельность НСДАП и будет использовать в качестве исполнительного органа воинские части или тайную полевую полицию, а не опергруппы СД. Это предполагало и неприкосновенность евреев в западноевропейских странах. Еще 22 февраля 1940 года были подписаны специальные постановления ОКХ для военной администрации в оккупированных областях Голландии и Бельгии: «Не следует допускать развертывания расового вопроса, потому что из этого можно сделать вывод о планах аннексии. Только на том основании, что тот или иной житель страны является евреем, против него не могут предприниматься особые меры… Особые этнические мероприятия запрещены»[399].
Военное командование в Бельгии и Северной Франции, размещенное в парижском отеле «Мажестик», состояло из командного штаба, который отдавал приказы войскам, и административного штаба, который контролировал французские органы управления. Глава этой структуры – командующий немецкими войсками во Франции – подчинялся непосредственно Гитлеру, но располагал незначительными военными силами, а его функции были сравнимы с обязанностями губернатора. До конца июня 1940 года военную администрацию возглавлял Бласковиц, с октября 1940-го по февраль 1942 года – генерал пехоты Отто фон Штюльпнагель, а с февраля 1942-го по июль 1944 года – его двоюродный брат генерал пехоты Карл Генрих фон Штюльпнагель, казненный за участие в антигитлеровском заговоре. Два северо-восточных департамента Франции Нор и Па-де-Кале, а также Бельгия, за исключением областей Эйпен, Мальмеди и Морене, включенных в рейх, подчинялись командующему вермахта в Бельгии и Северной Франции генералу пехоты Александру фон Фалькенхаузену. Фалькенхаузен, считавший целью деятельности военной администрации «освобождение» Бельгии от евреев, 28 октября 1940 года издал распоряжение, которое дискриминировало их по сравнению с остальным населением. Первый президент бельгийского кассационного суда, генеральный прокурор и президент коллегии адвокатов указали командующему на несовместимость нового законодательства с международным правом. Официальный ответ просителям гласил: «Изменение принятых мер, которые соответствуют положению, невозможно». А на тексте бельгийского протеста появилась карандашная пометка, сделанная кем-то из состава немецкой военной администрации: «Они не знают, что мы были еще слишком мягкими»[400].
Иначе подходил к расовому вопросу начальник штаба военного командующего во Франции генерал Ганс Шпейдель. Он был настроен консервативно и стремился набрать в свой штат специалистов среднего и старшего возраста, для которых были характерны национализм, осознание себя как немецкой социальной элиты и критическое отношение к Гитлеру и «партийцам». Еврейский вопрос для военной администрации во Франции не относился к числу главных, но в деле подготовки уничтожения вермахт активно сотрудничал с полицией и германским министерством иностранных дел. Представитель МИДа при начальнике военной администрации бригаденфюрер СС Отто Абец 17 августа 1940 года порекомендовал следующие мероприятия: немедленный запрет для евреев возвращаться в оккупированную область, высылка всех евреев, проверка возможностей экспроприации еврейской собственности в оккупированных областях. Но только 29 сентября, после того как Браухич стал настаивать на проведении антиеврейских мероприятий, особенно в экономической области, административный штаб издал «Первое распоряжение о евреях», которое в деталях соответствовало соглашению с Абецом. Оно было взято за образец в других оккупированных странах Западной и Северной Европы. Следующее распоряжение, изданное две недели спустя, предусматривало обязательную регистрацию всех еврейских предприятий. Так уже в первые месяцы оккупации евреи во Франции оказались в том же положении, что и в Германии летом 1938 года[401].
По данным военной администрации, «ариизация» к 1 августа 1944 года затронула 42 739 еврейских предприятий, капиталовложений и земельных участков, 43 % которых было отчу ждено или ликвидировано. Выручка от ограбления французских евреев, составившая 2,1 млрд франков, была переведена в депозитную кассу. 895 млн франков получила еврейская принудительная организация для оплаты наложенного военным командующим на евреев штрафа в 1 млрд франков (50 млн марок)[402].
Вторая фаза преследования евреев во Франции была связана с нападением нацистской Германии на Советский Союз и характеризовалась двумя взаимозависимыми процессами: массовыми расстрелами заложников в качестве «возмездия» за покушения и арестами евреев. Эта фаза завершилась в марте 1942 года, когда были организованы первые депортации евреев из Франции в лагеря уничтожения на востоке.
После нападения на СССР в Париже и других местах прошли демонстрации, возросло число актов саботажа. 4 августа 1941 года Штюльпнагель распорядился о назначении смертной казни за «коммунистические интриги». Однако 13 августа в Париже произошла новая крупная демонстрация коммунистически настроенной молодежи, сопровождавшаяся столкновениями с французскими и немецкими силами безопасности. Двое участников демонстрации были схвачены и через четыре дня казнены. Кроме того, по приказу Штюльпнагеля 20 августа французская полиция произвела обыски в квартирах евреев и аресты евреев[403]. Было схвачено и отправлено в концентрационный лагерь Дранси более 4 000 евреев. Тем не менее в конце августа и в сентябре в Париже было совершено несколько удачных покушений на представителей оккупационной власти. В ставке фюрера они связывались с партизанской борьбой в СССР и Югославии, рассматривались как «массовое движение, управляемое из единого центра», и Штюльпнагель сдерживал постоянное давление Кейтеля, который настаивал на казни 100 заложников за каждого погибшего немца[404].
Активным противником расстрелов заложников стал административный штаб, который направил Штюльпнагелю докладную записку с аргументами против казней в порядке возмездия. В окружении Шпейделя считали, что «противник стремится не к нанесению материального ущерба германскому вермахту, а к политическому воздействию немецких репрессий». Репрессии затруднят управление страной и поставят под угрозу сами цели оккупации. Следовательно, применение репрессий «играет на руку врагу». Оккупационные власти рассматривали две возможности: наложение коллективной контрибуции и депортацию большего числа людей «на принудительные работы на восток». Оба наказания должны были применяться против коммунистов и прежде всего против евреев. Так как во Франции имели место антисемитские настроения, особенно обращенные против евреев из Восточной Европы, оказавшихся в стране после Первой мировой войны, военные власти не предполагали, что население проявит солидарность с жертвами репрессий. Поскольку среди покушавшихся были и евреи, то мероприятия подавления приобретали одновременно и политическую, и мировоззренческую мотивировку[405].
С середины 1941 года с участием представителей военного командования, полиции, экономического отдела, МИДа и особого оперативного штаба Розенберга проводились специальные заседания по вторникам – совещания по еврейскому вопросу, которые, как отмечал в одном из своих отчетов уполномоченный по «еврейским делам» во Франции гауптштурмфюрер СС Теодор Даннекер, «за редкими исключениями… приводили к осуществлению единой политики по еврейскому вопросу на оккупированных территориях»[406].
Новая концепция оккупации была опробована после того, как в результате покушения 28 ноября 1941 года погибли два немецких солдата. Вместо того чтобы испросить у Гитлера разрешения на расстрел 300 заложников, Штюльпнагель предложил ему одобрить казнь «50 евреев и коммунистов», «наложение штрафа в 1 млрд франков на евреев Парижа», а также интернирование и депортацию на восток «некоторого количества евреев, замеченных в криминальных и антигерманских связях»[407]. Намерения Штюльпнагеля были одобрены, но так как 1 декабря предстояла встреча Геринга с маршалом Петэном, то проведение этих мер было приостановлено. 2, 5 и 7 декабря французское Сопротивление организовало еще два покушения и акт саботажа, и Штюльпнагель обратился в ОКХ с предложением казнить «100 евреев и коммунистов», наложить штраф в 1 млрд франков на евреев Парижа, арестовать и депортировать на восток 1 000 евреев и 500 коммунистов. 12 декабря одобрение Гитлера было получено. Оккупанты казнили 95 человек, в том числе 58 евреев[408]; 743 еврея, большинство из них – французские граждане, были направлены в находившийся под контролем немцев лагерь Компьен. В дальнейшем предполагалось депортировать их для уничтожения в концентрационные лагеря на востоке. Чтобы достичь желаемой тысячи человек, в Копмьен было переведено 300 евреев из сборного лагеря Дранси. По версии немецкого историка Ульриха Герберта, Штюльпнагель такой жесткой реакцией рассчитывал умиротворить Берлин и в то же время сохранить хорошие отношения с коллаборационистами, которые, несомненно, негативно отнеслись бы к казни заложников из числа французов[409].
Некоторые офицеры, например, начальник районного командования Сен Жан де Люз майор Хенкель, высказывались за депортацию евреев: «Было бы гораздо целесообразнее позволить этим евреям эмигрировать, вместо того чтобы переселять их в другие департаменты или даже направлять в концентрационные лагеря». Штюльпнагель стремился сохранить лояльность французского народа по отношению к оккупантам и в декабре 1941 года предложил вместо расстрелов французских заложников депортировать 300 евреев[410].
В январе 1942 года в Дижоне и Париже были совершены покушения и диверсии, на которые оккупационные власти реагировали расстрелами евреев и коммунистов (20 человек, которым уже были вынесены смертные приговоры за совершенные ими преступления), а также интернированием евреев и коммунистов (100 человек) в концентрационном лагере Компьен для последующей отправки в лагеря уничтожения[411].
Наконец, 15 января 1942 года Штюльпнагель предпринял последнюю попытку склонить Гитлера и Кейтеля к уступкам: «Зная общее положение и воздействие таких жестких мероприятий на все население и наше отношение к Франции… я больше не могу ни соединять с совестью массовые расстрелы, ни нести ответственность перед историей». Он указывал, что больше нет возможности проводить аресты евреев и коммунистов, так как уже было арестовано около 10 000 евреев и 3 500 коммунистов, а лагеря переполнены. Тем самым действенные мероприятия возмездия ставятся под вопрос: «В отдельных случаях отправка известного числа
При его преемнике Карле Генрихе фон Штюльпнагеле, лишившемся командования 17-й армией на Восточном фронте во время зимнего кризиса вермахта, продолжились расстрелы заложников – евреев и коммунистов в ответ на акты покушений и диверсий, а также поставлены на постоянную основу депортации евреев из Франции в лагеря уничтожения. Первый транспорт с 1 112 евреями направился из Компьена в Аушвиц 24 марта 1942 года. В апреле появился приказ Гитлера, предписывавший в качестве мести за покушение, кроме расстрела некоторого числа заложников, передавать рейхсфюреру СС и шефу германской полиции 500 коммунистов и евреев для депортации на восток. С этого момента расстрелы и депортации проходили автоматически: 18 апреля – 24 расстрела и 1 000 депортаций, 24 апреля – 10 и 500, 28 апреля – 1 и 500, 5 мая – 28 и 500, 7 мая – 20 и 500. В целом до 31 мая 1942 года были приговорены к расстрелу 993 (фактически расстрелян 471) и депортированы около 6 тысяч человек[413].