К этому времени влияние военного командующего в Генерал-губернаторстве генерала Курта фон Гинанта значительно снизилось. Несмотря на это, он обладал некоторыми возможностями вмешательства в политику по отношению к евреям в Генерал-губернаторстве: Гинант мог сообщать в вышестоящие инстанции о бесчинствах и злоупотреблениях, объявлять евреев рабочими вермахта и тем самым ограничивать полномочия гражданской администрации и полиции, наконец, командующий вермахтом в Польше мог запретить войскам участвовать в антисемитских мероприятиях[377].

Учреждения вермахта следили за положением евреев в Польше, хотя никаких мер в их защиту не предпринимали. Войска не участвовали в создании Варшавского гетто в ноябре 1940 года, но военные инстанции хорошо знали о бедствиях его обитателей. 20 мая 1941 года комендант Варшавы генерал Вальтер фон Унру докладывал: «Положение в еврейском квартале катастрофическое. Останки людей, умерших от потери сил, лежат на улицах. Смертность, на 80 % от недоедания, утроилась. Единственное, что причитается евреям, – 1¹/₂ фунта хлеба в неделю… Гетто превращается в культурный скандал, очаг болезней и рассадник самых худших недочеловеков. Обращение с евреями в трудовых лагерях, в которых их охраняют одни поляки, можно назвать только скотским»[378].

Многочисленные немецкие военнослужащие стали очевидцами бесчеловечных условий жизни в Варшавском гетто. Однако редко кто из них проявлял сочувствие к несчастным, считая подобное положение вещей справедливым. Один из солдат вермахта, написавший после войны объемистые воспоминания, посвятил гетто лишь пару строк: «(В феврале 1942 года. – А. Е.) несколько часов мы стояли в Варшаве. Многие проявили желание познакомиться с достопримечательностями польской столицы. Осмотрели гетто, вернее, то, что от него осталось»[379].

А вот как рассказывает об увиденном в конце августа 1941 года один из войсковых офицеров: «Варшава поразила меня… Вряд ли можно описать условия в гетто. Чтобы действительно в это поверить, нужно это увидеть. На улице движение, как на Лейпцигской ярмарке. Здесь еврей торгует друг с другом, громко крича на всю улицу. Утром, когда я ехал на автомобиле, я увидел несколько останков, среди них останки детей, едва прикрытые бумагой, прижатой камнями. Другие евреи, не обращая внимания, ходят мимо, пока не приедет примитивный катафалк и не заберет эти «остатки», с которыми больше нельзя провернуть никакого дельца. Это гетто огорожено стенами, заборами и т. д. У множества шлагбаумов стоят эсэсовцы, польские и еврейские охранники и осуществляют строгий контроль. Грязь, зловоние и шум – главные признаки этого гетто»[380].

В октябре Унру, видимо, опасаясь распространения эпидемий, запретил выход из Варшавского гетто «рабочих колонн», которые обслуживали подразделения вермахта. В ноябре он отказал администрации дистрикта в просьбе применять оружие против евреев, «незаконно пребывающих вне гетто», что одобрил и фон Гинант.

С конца 1941 года военный командующий стал получать от полевых комендантов косвенные сообщения о подготовке к массовому уничтожению евреев. Так, начальник 365-й полевой комендатуры (Лемберг) генерал-лейтенант К. Бойтель докладывал, что «поляки удручены и сдержанны, в то время как еврейское население под влиянием уже проведенных против него и еще ожидаемых, но сейчас до известной степени приостановленных драконовских мероприятий охвачено отчаянной нервозностью». В начале 1942 года такие сообщения участились, а 19 марта Бойтель сообщил: «Среди еврейского населения Лемберга распространилось заметное беспокойство из-за начавшейся акции переселения, которой было охвачено около 30 тысяч евреев старшего возраста и неработающих евреев Лемберга… Пока неясно, насколько эту акцию следует приравнивать к децимации»[381].

В то же время, как и повсюду в оккупированных странах, военные учреждения рассматривали евреев как инициаторов и представителей антигерманского Сопротивления. Так, в ежемесячном докладе 372-й главной полевой комендатуры (Люблин) за ноябрь – декабрь 1942 года говорится: «Бандиты получили сильные подкрепления благодаря евреям, которые смогли избежать переселения». По просьбе полиции порядка комендатура предоставила 200 солдат для борьбы с партизанами. В результате операции оккупанты обнаружили 40-60 землянок, которые названы в донесении «хорошо оборудованными бункерами». «Из бандитов, большей частью евреев с женщинами и детьми, было расстреляно 40, чаще всего – при попытке к бегству»[382].

Как показывают документы, уже к апрелю 1942 года у оккупационных войск не осталось никаких сомнений в том, что проводимое карателями «переселение» на деле означает физическое уничтожение. Тем не менее в целях сохранения тайны термин «переселение» и позднее использовался в донесениях, приказах, распоряжениях. Так, в августе Бойтель доложил, что из 100 тысяч евреев, проживавших в Лемберге, «переселено» 25 тысяч и планируется «переселение» еще 15 тысяч человек. Видимо, комендант был удовлетворен тем, что в результате переговоров с фюрером СС и полиции в дистрикте Галиция «очень мало пострадали еврейские рабочие и работницы, занятые в воинских частях, на предприятиях вермахта или на предприятиях, контролируемых вермахтом, так что предприятия… могут и дальше работать без помех»[383].

Последнее обстоятельство имело для военных учреждений в Генерал-губернаторстве большое значение, ведь только в Варшавском гетто и вне его на 86 предприятиях и в 4 лагерях на вермахт работало 9 950 евреев. Они содержались либо внутри гетто в специальных охраняемых блоках, либо в особых зданиях или бараках как военнопленные. Из 1 млн рабочих в мастерских 300 тысяч составляли евреи, одна треть из них – квалифицированные специалисты. На отдельных военных предприятиях доля евреев среди обученных рабочих колебалась от 25 до 100 %. Уничтожение этих людей стало причиной конфликта между Гинантом и высшим фюрером СС и полиции (ХССПФ) Вильгельмом Крюгером. Работавшие на вермахт евреи подчинялись инспекции по вооружениям в Генерал-губернаторстве и обер-квартирмейстеру при командующем. Еще в мае 1942 года инспекция планировала заменить квалифицированных польских и украинских рабочих на 100 тысяч евреев. Но 21 июня поступило первое сообщение с фабрики по производству кровельного толя из Тарнува о полном спаде производства в связи с «переселением» еврейских рабочих. Удаление евреев с предприятий вермахта было настолько чувствительным, что 24 июля в Пшемысле местный комендант майор Лидке перекрыл мост через Сан и под угрозой применения оружия помешал айнзацкоманде отправить обитателей городского гетто в лагерь уничтожения на том основании, что «это полицейское мероприятие означает саботирование работ вермахта»[384].

За три дня до начала ликвидации Варшавского гетто, 17 июля 1942 года, Крюгер сообщил военным учреждениям о расторжении прежних договоренностей. Попытка вермахта обходным путем защитить евреев от уничтожения, объявив их «рабочими военной промышленности», была сорвана Гиммлером и Герингом. 15 августа Крюгер передал представителям вермахта мнение Геринга: «Незаменимых евреев нет», поэтому они не будут работать на армию до конца войны и обучать рабочим профессиям их не следует[385].

К этому времени на вермахт работало только 20 672 еврейских рабочих, а 5 сентября 1942 года Кейтель распорядился заменить их поляками. Через две недели Гинант сообщал в штаб оперативного руководства ОКВ: «Немедленное удаление евреев будет иметь следствием значительное сокращение военного потенциала рейха и по меньшей мере кратковременную остановку снабжения как фронта, так и войск в Генерал-губернаторстве». Он безуспешно пытался убедить Верховное главнокомандование вермахта экономическими аргументами, предсказывая спад военного производства на 25–100 %, сокращение ремонта автомобилей на 25 % (в среднем на 2 500 автомашин в месяц меньше), привлечение к работе новых хозяйственных подразделений вермахта. Гинант предлагал избавляться от евреев постепенно, по мере поступления замены. 20 сентября это письмо попало к Гиммлеру, и в начале октября Гинант был уволен. Его преемник генерал Хенике 10 октября получил от ОКВ директиву о немедленной замене евреев арийской рабочей силой. Прагматически мотивированная попытка вермахта в Генерал-губернаторстве сохранить «рабочих евреев» потерпела полный провал. Радикальная воля нацистов к «окончательному решению» еврейского вопроса не знала границ здравого смысла[386].

Германские генералы не постеснялись воспользоваться плодами уничтожения польских евреев. Например, в начале октября 1942 года бригаденфюреру СС Одило Глобочнику, руководителю «Акции Рейнхарда», поступила просьба от Унру о передаче 25 000 костюмов, пальто и сапог, ранее принадлежавших жертвам Холокоста. «Они настоятельно необходимы для рабочих и военнопленных в горнорудной промышленности и на Запорожской электростанции, так как в противном случае существует опасность, что из-за нехватки зимней одежды работы могут быть ограничены», – писал генерал и просил передать требуемые вещи начальнику интендантской службы в Полтаве[387].

Вермахт оказывал помощь в снабжении и охране расположенным в Польше лагерям уничтожения. Аушвиц, например, получал от военных учреждений колючую проволоку. 19 октября 1943 года, когда при побеге из Собибора была перебита вся охрана, для оцепления оставшихся в лагере узников были использованы сухопутные силы. В 1944 году командующий 8 корпусом генерал Рудольф Кох-Эрпах и командование люфтваффе обязались оказать поддержку высшему фюреру СС и полиции в Верхней Силезии Шмаузеру в случае массового побега заключенных из Аушвица, Аушвица-Биркенау и Мановица[388].

Как признание полного бессилия перед лицом карательной машины германского фашизма звучит запись в военном дневнике генерал-квартирмейстера при командующем вермахтом в Генерал-губернаторстве: «24.10.42. Местная комендатура Острува сообщает, что евреи в Треблинке захоронены плохо и вследствие этого воздух заражен невыносимым трупным запахом». А инспектор 501-го полка зенитной артиллерии, посетивший в начале мая 1943 года окрестности Варшавы, отметил в своем письме: «Мне бросилось в глаза, что евреев здесь больше нет»[389].

Военная администрация несет долю ответственности за Холокост в Греции. Греция была захвачена германскими войсками 29 апреля, а остров-крепость Крит – в конце мая 1941 года. Часть ее территории нацисты передали Болгарии и Италии, а остаток, разделенный на две области (Салоники-Эгеи и Южная Греция), был оставлен под контролем военных учреждений. После объявления Италией 8 сентября о выходе из «оси» итальянские гарнизоны во всем Средиземноморье были разоружены. Под властью вермахта оказались вся Греция, Албания, Черногория, Додеканес, где проживало около 16 тысяч евреев.

В феврале 1943 года военная администрация ввела в Греции Нюрнбергские законы, и греческие евреи были интернированы в три гетто. Вермахт выступил сторонником переселения в Генерал-губернаторство 56 тысяч евреев с греческим гражданством на том основании, что «цель мероприятий переселения – безопасность оккупированной немецкими войсками северогреческой области – не будет достигнута, если негреческим евреям позволять и дальше находиться здесь». В результате в марте – апреле 1943 года по приказу Адольфа Эйхмана, отвечавшего в Главном имперском управлении безопасности (РСХА) за решение еврейского вопроса, 48 тысяч евреев из Салоников и их окрестностей были вывезены в Аушвиц, где 37 тысяч из них были немедленно убиты газом. По окончании войны Международный военный трибунал выяснил, что действия карателей не вызвали никаких возражений со стороны военных органов. Более 20 эшелонов, необходимых для отправки евреев, были затребованы у начальника военных перевозок. Уполномоченному Эйхмана гауптштурмфюреру СС Алоизу Бруннеру «нужно было только указать, сколько вагонов ему потребуется и что с ними надо делать». Вермахт потребовал оставить в Салониках лишь 3 тысячи евреев-мужчин для строительства железных дорог. По окончании работ в мае 1943 года они также были направлены в Аушвиц[390].

Органы СС полагали, что после этого в Греции оставалось еще значительное количество евреев, в том числе 8 тысяч человек в Афинах. В начале октября 1943 года по распоряжению высшего фюрера СС и полиции была проведена их регистрация. Поскольку на учет встало только 3,5 тысячи человек, в наказание военный командующий в Греции генерал авиации Шпейдель распорядился об аресте еврейского имущества и передаче его греческому государству[391].

Весной – летом 1944 года при участии вермахта были проведены депортации из бывшей итальянской зоны оккупации Греции. Самыми многочисленными здесь были еврейские общины на островах Родос (2 200 человек), Корфу (2 000 человек), Закинтос (300 человек) и Крит (300 человек).

В ночь с 24 на 25 марта полевой жандармерии, полиции порядка, тайной полевой полиции и греческой милиции удалось схватить на острове Корфу 1 725 евреев, которым было разрешено взять с собой по 50 кг багажа на каждую семью. Однако военные учреждения не располагали кораблями для их транспортировки, и евреев пришлось оставить на острове. Через месяц офицер разведки и контрразведки 22 горнострелкового корпуса старший лейтенант Кениг писал в штаб группы армий «Е»: «На острове имеется еще 2 000 евреев… Их вывоз был бы весьма существенным облегчением продовольственного положения. СД и тайная полевая полиция сейчас осущест вляют подготовку к вывозу евреев… Используемые на острове греческие рабочие команды представляют собой очаг недовольства, их замена итальянцами и, соответственно, евреями была бы очень желательна»[392].