Книги
Вермахт против евреев. Война на уничтожение
В генеральном комиссариате Таврия комендатуры бесстрастно фиксировали процесс уничтожения. Так, 29 октября комендантом Мариуполя было отправлено донесение: «8 000 евреев были казнены СД. Освободившиеся еврейские квартиры поступили в распоряжение местной комендатуры. Еврейские одежда и белье были собраны местной комендатурой и после стирки распределены в военный лазарет, лагерь военнопленных и среди фольксдойче».
В Умани в конце сентября 1941 года опергруппа «Ц» зарегистрировала бесчинства против евреев, совершенные участниками украинской милиции и «многочисленными военнослужащими германского вермахта». «Еврейские квартиры во время этих событий были полностью разломаны, все предметы обихода и ценные вещи украдены. И в этом участвовали почти исключительно военнослужащие вермахта». Опергруппа предполагала, что этот несанкционированный погром способствовал бегству евреев из города и нанес ущерб «систематическим действиям» карателей. По ее же сообщению, вермахт с удовлетворением воспринял расстрел более 500 евреев в Переяславле, а «местная комендатура в Коростене сообщила, что собраниям крестьян в близлежащих деревнях мешают и разгоняют их. Зачинщиками являются преимущественно евреи. Во время акции, проведенной зондеркомандой 4-а, было перепроверено и казнено 177 евреев, так как было достоверно установлено, что ими был создан ряд нетерпимых помех»[324].
Свидетельствами участия вермахта в Холокосте являются письма военных чиновников из Бреста, вошедшего в состав генерального комиссариата Волынь – Подолия. Из них вытекает, что гетто здесь уже в мае 1942 года «сильно опустело». Поставки для сухопутных войск из гетто осуществлялись бесплатно, а в случае их задержки членам еврейского совета угрожали расстрелом. При этом питание евреев было совершенно недостаточно, многие из них погибали от недоедания во время неотложных дорожно-ремонтных работ. Низкую производительность труда узников оккупанты пытались повысить избиениями на рабочем месте и расстрелами. Письма рассказывают и о будничности массовых убийств, которые воспринимались военными как неизбежное зло: «(В июле 1942 года) было расстреляно около 1 300 евреев. Их привели в яму за пределами населенного пункта. Мужчины, женщины и дети должны были там полностью раздеться и уничтожались выстрелом в затылок. Одежда дезинфицировалась и применялась снова. Я убежден: если война будет продолжаться дальше, евреев будут перерабатывать на колбасу и подавать на стол русским военнопленным или обученным еврейским рабочим»[325].
16 декабря 1942 года приказ о безжалостном обращении с гражданским населением издал шеф ОКВ Кейтель: «Если эта борьба против банд, как на востоке, так и на Балканах, не будет проводиться жесточайшими средствами, то вскоре не хватит свободных сил, чтобы стать господином этой чумы. Поэтому войска на этой войне имеют право и обязаны применять все средства без ограничений, в том числе против женщин и детей, если они ведут к успеху… Ни один немец, участвующий в борьбе с бандами, не может быть привлечен к дисциплинарной или судебной ответственности из-за своего поведения в борьбе против банд и их пособников»[326].
Части ваффен-СС прочесывают леса в районе Припятских болот. Май 1943 года
Истребление еврейского гражданского населения на оккупированной территории СССР при активном участии вермахта продолжалось до ее полного освобождения летом 1944 года. Более того, вермахт помог реализовать нацистский план превращения советской территории в пространство для уничтожения всех европейских евреев. Гитлеровцы до 1943 года истребили здесь десятки тысяч евреев из Германии, Польши, Чехословакии. Уже 26 августа 1941 года эсэсовцы с ведома Гальдера и Вагнера начали расстреливать венгерских евреев, доставленных под Каменец-Подольск (Украина). Через три дня высший фюрер СС и полиции Йекельн докладывал в Берлин о ликвидации «около 20 тысяч» евреев[327].
2.3.4. Холокост – триумф идеологии или экономическая необходимость?
В зарубежной историографии Холокоста утвердилась концепция, согласно которой военная администрация, заинтересованная в использовании еврейской рабочей силы, вступила в конфликт с карателями и чиновниками министерства оккупированных восточных территорий, считавшими первоочередными расово-политические задачи и рассматривавшими евреев как источник и главную движущую силу партизанского движения. Следовательно, физическое уничтожение евреев немцами покоилось на идеологических мотивах, противоречило хозяйственным соображениям и представляло собой проявление расового безумия нацизма. Однако некоторые исследователи хотя и согласны с тем, что антисемитизм и антикоммунизм были необходимыми условиями Холокоста в оккупированных областях СССР, связывают уничтожение евреев с развитием экономической и военной ситуации. Они указывают, что, во-первых, главной заботой оккупационной админи страции было обеспечение продовольствием самих оккупантов и жителей подконтрольных территорий. Евреи составляли для германской армии конкуренцию в потреблении продуктов питания или попросту были объявлены «излишними едоками». Во-вторых, войсковые командиры, тыловые подразделения и комендатуры поддерживали преследование и уничтожение евреев, потому что потребность вермахта в еврейской рабочей силе была весьма ограниченна из-за преднамеренного разрушения оккупантами советской промышленности. В этом свете утверждение о противоречиях между интересами СС и полиции с одной стороны и вермахта и экономикис другой по поводу еврейской рабочей силы представляется не соответствующим действительности. Источники по данному вопросу позволяют выстроить свою аргументацию сторонникам обеих концепций[328].
С первых дней войны мобильный экономический штаб «Восток» проводил линию на изгнание евреев из экономической жизни завоеванных областей. В отчете начальника штаба генерал-лейтенанта В. Шуберта за конец июня – начало июля 1941 года говорилось: «Не решен вопрос евреев, которые остаются смертельными врагами, и все же из-за их многочисленности они временно необходимы с экономической точки зрения». Но уже через неделю мнение штаба изменилось: «Для еврейского вопроса важен опыт Дрогобыча. Местный нефтеперегонный завод менее недели испытывал потребность в еврейских специалистах, а сегодня может работать совершенно без евреев. По сравнению с предыдущими войнами враждебная позиция евреев по отношению к нам проявляется все время и требует быстрого создания гетто»[329].
Неоднозначным было отношение к уничтожению еврейского населения и других военных инстанций. Так, 22 июля экономическая инспекция группы армий «Центр» сообщала: «В большой массе, которая исчисляется многими тысячами, подозреваемые в подстрекательстве евреи были расстреляны. Поэтому еврейство испугано и охотно работает». С другой стороны, убийство специалистов часто расценивалось как иррациональное и вредное. Например, после прочесывания совместно с тайной полевой полицией лагеря для интернированных в Минске опергруппа «Б» направила в столицу рейха сообщение о тысячах выявленных «евреев, преступников, функционеров и азиатов». А полевая комендатура Минска отчиталась перед вышестоящими инстанциями иначе: «Германская полиция безопасности в соответствии со своей задачей во многом ликвидировала еврейских руководителей и интеллигенцию, включая таких жизненно важных специалистов, как врачи»[330].
Уже в первых числах июля о проблеме еврейской рабочей силы было доложено генералу Георгу Томасу. Военно-экономический штаб по этому поводу отметил, что запуск наиболее важных в экономическом отношении предприятий имеет преимущество перед желаемым «прояснением расового вопроса», а Томас на одном из совещаний указал, что надо оставить евреев на предприятиях, «если нет других рабочих, а предприятия должны действовать». 15 июля это указание было издано в виде директивы экономического штаба «Восток»: «Экономические учреждения должны добиваться оставления еврейских специалистов на предприятиях, выпускающих важную в военном отношении продукцию, если замены нет, а от этого зависит сохранение производства». Это означало, что еврейская рабочая сила должна была оставаться на предприятиях при трех условиях: производство является важным в военном отношении, находится под угрозой спада, евреи незаменимы. 23 июля Томас обратился к Герингу с вопросом: «Должны ли евреи в принципе быть исключены из всех отраслей экономики или они могут и впредь заниматься профессиональной деятельностью как рабочие или ремесленники?» Геринг ответил, что «евреев надо собирать и переводить на казарменное положение в виде рабочих батальонов в лагерях пленных», другие работы им запрещаются, «питание следует особо регулировать и контролировать». Томас интерпретировал этот приказ так: «Помещать евреев в казармы и использовать в виде трудовых подразделений», то есть загнать в гетто и запретить любую самостоятельную хозяйственную деятельность[331]. Как показывают источники личного происхождения, этот приказ Томаса выполнялся на местах. Например, в гетто Даугавпилса евреям, работающим на вермахт, с августа 1941 года выдавали специальное удостоверение, которое они называли по-немецки «Schein». Все обитатели гетто были озабочены поисками работы, на которой выдавалось это удостоверение, позволявшее выжить в гетто в условиях периодических массовых расстрелов[332].
Генеральный комиссар Латвии Отто Дрекслер, имперский комиссар Остланда Генрих Лозе, имперский министр Розенберг и комиссар области Митава Медем. 1942 год
20 октября 1941 года генеральный комиссар в Риге д-р Отто-Генрих Дрехслер доложил Лозе о проведении вермахтом и полицией безопасности «самых необходимых и неотложных мероприятий»: регистрации евреев, их обозначении желтой звездой, запрете на пользование общественного транспорта и пребывание в общественных местах. Для всех работоспособных евреев и евреек была введена трудовая повинность, был создан еврейский совет, проведены предварительные работы по созданию гетто в округе Московского предместья. Одновременно биржа труда изыскивала возможность замены евреев, работающих на вермахт. «По возможности евреи в вермахте должны быть заняты только там, где латвийская рабочая сила а) не может быть использована и б) отсутствует», – говорилось в сообщении[333].
В это время с мнением гражданской администрации были солидарны и многие военные. В конце октября 1941 года командир 707-й охранной дивизии фон Бехтольсхайм и начальник его штаба подполковник Фриц-Ведиг фон дер Остен предложили генерал-майору Нагелю, прибывшему в Минск с инспекцией от военно-экономического отдела, «в целях умиротворения территории» заменить всех евреев рабочими-специалистами из числа военнопленных и убеждали его в том, что «действенным средством было бы освобождение Белой Рутении от евреев и поляков, а также частичное распределение земли… В России они имеют дело с преступниками самого худшего пошиба… В качестве инструкции могут быть использованы только Карл Май или Эдгар Уоллес»[334].
Но очевидно, что эксплуатация евреев комендатурами и воинскими частями осенью 1941 года приобрела очень широкие масштабы, так как 17 ноября оперативный штаб ОКВ запретил любое использование евреев на востоке, кроме труда в составе специальных рабочих колонн[335].
Например, в Минске немецкие и белорусские евреи работали в строительных фирмах Тревица, в универмаге «Тролль и компания» (100 занятых в 1944 году), на фабрике производства приборов для люфтваффе и радиоприборов (200 человек), на других производствах, в лазаретах (300-350 немецких евреев), в солдатских домах, госпитале СС и казармах в качестве вспомогательных рабочих, на складе материалов люфтваффе, в мастерской по ремонту танков, в автопарке сухопутных войск (200 человек), многие трудились в организации Тодта и т. д.[336]
Десятки мужчин и женщин еврейской национальности в Риге трудились в мостостроительном отряде генерал-майора Вальтера Брунса, который отвечал за ремонт мостов в тылах группы армий «Север». Когда в декабре 1941 года до Брунса дошли слухи о предстоящем расстреле еврейских женщин, он пытался защитить «своих» евреек и, поскольку его попытка не имела успеха, направил на место расстрела двух офицеров, чтобы они представили ему письменный доклад. «Женщины были выведены, и оба офицера подошли туда, когда очередь примерно 1 500 м длиной стояла в одном лесочке. В двух местах очереди у женщин отбирали их вещи, очередь двигалась к лесу постепенно. В лесу в трех рвах происходил расстрел. Оба офицера подошли, когда рвы были заполнены уже примерно на метр. Экзекуция проводилась людьми в униформе СС. Шесть автоматчиков у каждого рва сменялись ежечасно». Брунс передал доклад в ОКХ, думая, что там об этом не слышали. Жертвами расстрелов в Риге стали 30–40 тысяч женщин и детей[337].
В Даугавпилсе к марту 1942 года оставалось около 200 евреев, работающих на вермахт. Часть из них числилась за административным отделом управления жилым фондом № 322 и проживала на казарменном положении. Они работали на складах и в мастерских, занимаясь военной формой немецких солдат. В их обязанности входили разгрузка, сортировка, починка военной формы и отправка ее обратно. Другая часть была приписана к отделу управления жилым фондом № 200 и выполняла работу квалифицированных мастеровых. «Я не мог понять, как немцы, на которых мы работали, собирались нас прокормить? – пишет Сидни Ивенс. – Может, они считали, что мы можем обходиться без еды… Пайков нам, строго говоря, вообще не давали – лишь время от времени тарелку супа. Поэтому нам пришлось в прямом смысле слова бороться за существование и вечно рыскать в поисках пищи»[338]. В конце июня военному начальству удалось добиться отмены приказа о возвращении всех работающих на вермахт евреев в гетто, что означало верную смерть. Ивенс полагал: «Немцы вступились за нас, потому что мы были им нужны как работники, но правда и то, что некоторые из них нас жалели, жалели особенно «своих евреев», тех, которых успели узнать лично. Всюду, где евреев допускали к долгосрочной работе, отношение к ним немцев становилось вполне дружеским»[339]. Последние евреи, работавшие на вермахт в Даугавпилсе, были уничтожены в начале декабря 1943 года[340].
Часто евреи в имперском комиссариате Остланд работали вне гетто, например, на строившихся вермахтом аэродромах вблизи Каунаса, что давало возможность для контрабанды, установления контактов с внешним миром, повышало возможность побега, но одновременно было сопряжено и со значительным риском. Многие военнослужащие – офицеры, унтер-офицеры, солдаты, гражданские служащие вермахта – появлялись в гетто на экскурсиях, совершали с евреями сделки и давали им заказы на изготовление тех или иных предметов. Об этом свидетельствуют памятки и приказы, издававшиеся в сентябре 1941 года местным комендантом Минска фон дер Марвицем, в июле 1942 года – его преемником Шперлингом[341].
С конца января 1942 года работающим на вермахт евреям было запрещено оставаться ночевать вне гетто, и даже внутри еврейского жилого района работодатель мог содержать «своих» евреев не вместе с их семьями, а в составе рабочей команды. С сентября рабочие команды следовали из гетто к месту работы и обратно под конвоем, причем конвойные не могли входить в гетто, принимая и сдавая евреев у ворот. Доставка обитателей гетто к месту работы на транспорте разрешалась только в исключительных случаях, на рабочем месте евреи должны были носить желтую звезду не только на верхней, но и на рабочей одежде. Потребность в рабочей силе заставила Бамберга разрешить ночевки евреев прямо на рабочем месте, однако о каждом таком случае следовало немедленно сообщать по телефону в комендатуру гетто. Наконец, местный комендант Риги предписывал с максимальной отдачей использовать рабский труд обитателей гетто: «Евреев во время работы следует строго