Офицеры и военные чиновники не стеснялись употреблять в своих письмах такие эпитеты, как «еврейские свиньи», «висельники», «всемирная зараза», «подонки», «бич человечества». Им приписывались такие качества, как лень и умение работать только под строжайшим надзором. Некоторые офицеры и военные чиновники хвалились тем, что под своим командованием «поучили» евреев работать «против плутократии и, по иронии судьбы, против мирового еврейства». Евреям (особенно врачам, хирургам) вкупе с большевиками приписывались массовые убийства людей, казни немецких военнопленных, разрушение целых городов. Желтые звезды, нашитые у евреев на груди и спине, офицеры с издевкой называли «Пур ле семит», намекая на одну из высших наград Германии – орден «Пур ле мерит» («За заслуги»). Нередко офицеры указывали на сходство внешнего облика и поведения евреев с образами, созданными антисемитской газетой «Der Stürmer». Закономерно, что под влиянием антисемитской пропаганды врач из штаба 18-го горнострелкового корпуса с удивлением писал в октябре 1941 года из Белграда, что в Сербии евреи «выглядят вовсе не по-еврейски, а так же, как и остальные люди»[467].

Военное командование не довольствовалось тем, что офицеры потребляют агитационную продукцию таких сторонних производителей, как министерство пропаганды, Юлиус Штрейхер или СС. Военные инстанции сами выпускали антисемитскую литературу, предназначенную для офицеров. Например, в январе 1944 года управление кадров ОКХ издало книгу «За что мы сражаемся?», призванную убедить читателей, что главными врагами Германии являются евреи – масоны и либералы, большевики и плутократы. Со ссылками на Гитлера и Розенберга в книге воспроизводились распространенные антисемитские клише о том, что мировое еврейство стремится к созданию Интернационального всемирного государства, которому будут подчинены все народы, независимо от их традиций и расового происхождения. Нацистская Германия – защитник не только немецкого народа, но и всей Европы от еврейского господства и эксплуатации. «Для нас есть только одно решение, – говорилось в книге, – борьба против большевизма и борьба против плутократов. Наша победа над обоими означает уничтожение еврейства и тем самым – умиротворение народов и создание нового мирового порядка».

Офицерам внушалось, что закулисным деятелем Советского Союза является Лазарь Каганович – «тесть Сталина». Ожесточенное сопротивление большевиков авторы объясняли тем, что им «вбито в головы» ложное учение Маркса. «Большевистский солдат, – говорилось в книге, – фанатичный, политически и идеологически обученный солдат. Он сражается за свою большевистскую идею и свой всемирный советский рай». А немецкий солдат «в героической борьбе защищает, как это часто случалось в истории, весь культурный мир от азиатского порабощения». Перед офицерами возникала ужасающая картина будущего в случае победы большевиков: «Наши родители в лучшем случае сохранят жизнь и станут слугами большевиков. Наши сестры и наши жены будут опозорены и обесчещены, депортированы в Сибирь или Северную Россию, если их не оставят просто умирать с голода или не ликвидируют. Наши дети подвергнутся коммунистическому коллективистскому воспитанию и вскоре будут испорчены душой и телом».

В Англии и США господство евреев не менее прочно, чем в Советском Союзе. «Джаз, как и либеральное мировоззрение, тоже стал для евреев средством борьбы для формирования бессильного, интернационального человечества». Влияние евреев на американское правительство, убеждали авторы книги, «возрастает год от года», «в ближайшем окружении Рузвельта находятся главным образом евреи и евреи наполовину»: Моргентау, Франкфуртер, Френсис Перкинс, Леман, Лагардиа, Розенау, Кордел Хэлл, женатый на еврейке, а также банкиры Барух, Ротшильд и многие другие, журналисты – такие, как Уолтер Липпман. В книге цитировалась хорошо известная немцам с 1941 года брошюра американца Теодора Кауфмана, в которой предлагалось всех немцев стерилизовать, а Германию уничтожить как государство, разделив ее территорию между соседними странами. Частное мнение Кауфмана при этом выдавалось за цель государственной политики США и Великобритании[468].

Так как массовое уничтожение евреев совершалось в условиях группового консенсуса, то любой офицер, который отважился бы критиковать официальную политику в отношении евреев, оказался бы под психологическим давлением своих веривших в фюрера коллег, многие из которых одобряли радикальный антисемитизм нацистов. Такой критик не мог не чувствовать и страха перед возможными последствиями, которыми угрожали карательные органы режима всем «диссидентам». Поэтому несколько искаженной представляется оценка настроений в офицерском корпусе, данная майором Р.-К. фон Герсдорфом из штаба группы армий «Центр» по итогам поездки на фронт в декабре 1941 года: «У меня сложилось впечатление, что расстрелы евреев, пленных и комиссаров почти повсеместно отвергаются офицерским корпусом, расстрелы комиссаров – прежде всего потому, что из-за этого особенно крепнет сопротивление врага. Расстрелы рассматриваются как нарушение чести немецкой армии, в особенности германского офицерского корпуса. В зависимости от темперамента и склонностей собеседников высказывался в более или менее острой форме вопрос об ответственности за это… Среди фронтовых офицеров об этом говорят гораздо больше, чем можно было бы предположить»[469].

Несомненно, среди офицеров были и противники бесчинств. Вспомним, к примеру, майора Реслера, выступившего с резкой критикой расстрелов евреев в Житомире. Другой офицер писал 5–6 июля 1941 года из Лемберга: «Длительные расстрелы местных жителей (евреев) полицией в одном ближнем лесочке мешают миру и пробуждают отвращение, во-первых, по человеческим причинам, во-вторых, из-за политических последствий»[470].

Поскольку исследователи не располагают подобными документами, исходящими от генералов вермахта, следует признать достоверными показания бывшего фюрера СС и полиции «Россия – Центр» Бах-Зелевского, заявившего, что наибольшее противодействие участию военных в спонтанных убийствах евреев оказывали офицеры среднего звена, а генералитет почти ничего не предпринимал против[471].

Некоторые офицеры рассматривали «окончательное решение» еврейского вопроса как один из просчетов оккупационной политики, которые привели к затягиванию войны на востоке. Так, 30 января 1943 года ротмистр одной из германских частей называл истребление евреев такой же ошибкой, как и уничтожение советских военнопленных, пренебрежение интересами русских крестьян и экономическое ограбление завоеванных территорий. Если бы эти ошибки не были допущены, писал он, война закончилась бы еще в 1942 году. Другой командир, прочитавший в сентябре 1944 года советскую листовку со знаменитым стихотворением Ильи Эренбурга, был потрясен и напуган призывом «еврея Эренбурга» к мести[472].

Гораздо реже можно было встретить моральное возмущение, такое, как у генерал-майора Гельмута Штифа: «Ограничения движения железнодорожного транспорта не имеют с нами ничего общего, а только с плачевным состоянием железных дорог дома… Но железных дорог еще хватает для того, чтобы каждые два дня отправлять поезд с евреями из рейха в Минск и там бросать их на произвол судьбы. Это, как и еврейская звезда в Берлине, которую я видел там в сентябре, бесчестит якобы культурный народ! Когда-нибудь все это отомстит нам – и правильно! Цинично, что некоторые мерзавцы хотят довести до беды такой бравый народ. Все стало еще хуже, чем два года назад в Польше»[473].