Однако Горбачев опасался покидать Советский Союз, когда здоровье Черненко так быстро ухудшалось, и он отказался, поэтому был направлен Щербицл.
Горбаче" также сообщил, что успешно отложил возвращение Щербицкого из Вашингтона до окончания ключевой встречи в Москве.
Вряд ли можно сомневаться в том, что Политбюро, выбравшее Горбачева, не говоря уже о Центральном комитете, избравшем его Генеральным секретарем, ожидало, что он будет перспективной, активной, более молодой версией Андропова - реформатором в ограниченном смысле этого слова, а не тем, кто вскоре будет стремиться преобразовать партию и страну. У самого Горбачева были относительно скромные первоначальные представления о том, что потребуется, и он приглушил даже их в своих словах, отвечая на речь Громыко о выдвижении в Политбюро 11 марта. Он говорил о необходимости большего "динамизма" в экономике и во внешней политике. И мы знаем, что он понимал, что потребуются существенные изменения. Но он все еще верил в реформы и "ускорение" (его лозунг в первый год, пока его не сменила перестройка). Поэтому он успокоил своих старших, консервативных коллег, сказав (согласно секретной стенограмме Политбюро): "Нам не нужно менять политику. Она правильная и верная. Это настоящая ленинская политика. Вам нужно, однако, ускоряться, двигаться вперед, преодолевать их и реализовывать наше сияющее будущее".
Таким образом, главным приоритетом Горбачева в первый год его пребывания у власти стало укрепление его власти и власти его "дальновидных" союзников в новом руководстве. Тесно связанной с этим была подготовка к съезду партии, который был назначен на февраль-март 1986 г. Помимо отчета ЦК Горбачева перед съездом, с 1981 г. велась работа по пересмотру программы партии, неизменной с 1961 г. и остро нуждавшейся в пересмотре. Это давало уникальную возможность определить линию партии по основным идеологическим, а также политическим направлениям на промежуточную и долгосрочную перспективу. Таким образом, Горбачев и его коллеги в новом руководстве имели возможность сформировать рамки политики на годы вперед. Помимо этих основных направлений развития на первый год вперед, все более настоятельной становилась необходимость борьбы с нарастающим социальным недомоганием, экономическим застоем и технологическим отставанием. "Ускорение", а затем и "реформирование" (перестройка, более буквально - "реструктуризация") стали ключевыми словами нового политического подхода. Таким образом, внутренние вопросы неизбежно оказались в центре внимания нового руководства.
Однако внешнюю политику нельзя было игнорировать. Во-первых, многие из основных внутренних проблем были неотделимы от внешней политики: Каковы были возможности и опасности в расширении внешнеэкономических связей? Можно ли сократить продолжающиеся большие ассигнования на военные нужды (и особенно на научно-технические таланты) с помощью контроля над вооружениями и сокращения сил, или же их необходимо увеличить, чтобы противостоять угрозе? Может ли Советский Союз сократить свои обязательства по всему миру, или ему необходимо их расширить? Эти вопросы касались советских решений о возможных инициативах, а также о реакции и ответах в условиях все более взаимозависимого мира.
В своем первом кратком заявлении о внешней политике в день своего вступления в должность новый генсек повторил привычные общие рамки советской политики: укрепление социалистического сообщества (блок, возглавляемый СССР, и Китай), поддержка освобождения народов и прогрессивного развития (в Третий мир), и мирное сосуществование и разрядка с капиталистическими державами (США, Западная Европа и Япония).
Отношения СССР с Соединенными Штатами были оперативно урегулированы обоими правительствами. Начало новых переговоров по контролю над вооружениями ранее было запланировано на 12 марта. Соединенные Штаты предложили отложить начало переговоров из уважения к кончине Черненко, но советское руководство предпочло действовать без промедления. Президент Рейган решил не присутствовать на похоронах Черненко, но вице-президент Джордж Буш и госсекретарь Шульц представили США и также встретились с Горбачевым. Белый дом также сообщил, что Буш передавал приглашение Рейгана на встречу на высшем уровне. Хотя Горбачев не принял приглашение на месте (как он сделал это с аналогичным приглашением от президента Франции Франсуа Миттерана), Буш сказал, что он надеется и что "если когда-нибудь наступит время, когда мы сможем продвинуться вперед с учетом прогресса, достигнутого за последние несколько лет, я бы сказал, что это хорошее время".28 После их возвращения госсекретарь Шульц говорил о "возможности диалога на высоком уровне" и сказал, что президент считает это "потенциально важным моментом для американо-советских отношений ".
Президент Рейган продемонстрировал свою заинтересованность во встрече на высшем уровне в серии заявлений в марте. 14 марта, еще до возвращения Буша и Шульца, он заявил, что, по его мнению, советские лидеры "по-другому настроены" в отношении контроля над вооружениями и "действительно попытаются" заключить соглашение, хотя он объяснил эту готовность эффектом наращивания американского военного потенциала, и в том же выступлении он пролоббировал идею МХ.
Выступая с речью в Квебеке, Канада, несколькими днями позже он заявил: "Мы готовы работать с Советским Союзом для более конструктивных отношений", и добавил: "Мы все хотим надеяться, что смена руководства в Москве на прошлой неделе откроет новые возможности для этого". А еще через несколько дней он сказал, что считает, что "давно пора" провести саммит двух стран для улучшения отношений.
В то же время Рейган не только подтвердил напористые американские позиции и подчеркнул необходимость оборонных усилий, особенно ракеты MX, но и вновь выдвинул обвинения в нарушении Советским Союзом политических соглашений и соглашений по контролю над вооружениями в прошлом, начиная с Ялты и Хельсинкского соглашения и заканчивая SALT II и Договором по ПРО, заявив, что "советский опыт соблюдения прошлых соглашений был плохим". И в этом же обращении в Квебеке Рейган поднял знамя свободных движений в Афганистане, Камбодже, Анголе, Эфиопии и особенно Никарагуа. "Вес мир, - сказал он, - борется за то, чтобы уйти от унылых неудач коммунистического угнетения к теплому солнечному свету подлинной демократии и прав человека".
Вскоре после этого он все же сказал в импровизированном обмене мнениями, что встреча на высшем уровне была бы подходящим временем для обсуждения "взаимных подозрений" по поводу нарушений договоров о контроле над вооружениями, и признал, что явные нарушения иногда вызваны различиями в интерпретации. Но эти более взвешенные комментарии по вопросу о соблюдении контроля над вооружениями даже не были официально опубликованы, и в любом случае они появились слишком поздно, чтобы снять остроту с его резких публичных обвинений в Квебеке. "Правда" незамедлительно спросила: "Зачем президенту Соединенных Штатов понадобилось повторять такие злобные и абсолютно беспочвенные антисоветские измышления именно в этот момент? Ответ прост. Заявление американского президента - не просто беспричинный эмоциональный выпад, а продуманный ход, направленный на то, чтобы вызвать определенную политическую реакцию: например, бросить тень на ход женевских переговоров, заранее "обосновать" твердость позиции США, особенно в вопросе "о мире". Например, бросить тень на женевские переговоры и заранее "оправдать" твердость позиции США, рассчитанных на милитаризацию космоса; препятствовать достижению любых соглашений с Советским Союзом, которые могли бы улучшить международную атмосферу и послужить уменьшению ядерной угрозы; вдохнуть новую жизнь во враждебные Советскому Союзу круги; и, наконец, но не в последнюю очередь, подавить надежды как в Соединенных Штатах, так и во всем мире на нормализацию советско-американских отношений".
Тем не менее, на первом же заседании Политбюро после вступления Горбачева в должность, состоявшемся 21 марта, было заявлено о готовности СССР к разрядке в отношениях с западными странами, включая США. В тот же день министр иностранных дел Громыко принял американского посла Артура Хартмана, а советская торговая делегация прибыла в США. 24 марта Горбачев написал первое из многих частных писем президенту Рейгану, выразив заинтересованность во встрече на высшем уровне.
В этот момент произошел трагический инцидент, который привел к новому напряжению в американо-советских отношениях. 24 марта майор Артур Д. Николсон-младший, член Миссии военной связи США в Восточной Германии, был застрелен, когда тайно фотографировал советское военное имущество через окно танкового гаража на советском военном объекте. Юридический вопрос заключался в том, был ли этот объект размещен на территории с ограниченным доступом, как утверждали Советы, или нет, как утверждали американцы.39 Это был первый случай за многие годы, когда офицер военной связи был застрелен, но агрессивная, полуразрешенная военная разведывательная деятельность соответствующих советских, американских, британских и французских групп связи стала причиной многих инцидентов за эти годы. В некоторых случаях стреляли, машины таранили. В 1984 году французский наблюдатель погиб, когда его автомобиль был протаранен восточногерманским военным грузовиком. В 1982 году советский наблюдатель был тяжело ранен, когда его намеренно сбил американский автомобиль в Западной Германии.
Советский Союз незамедлительно опубликовал заявление, в котором выразил сожаление, но возложил ответственность на американскую сторону. Соединенные Штаты заявили, что советские действия были "абсолютно неоправданными". Помощник государственного секретаря США Ричард Берт, который способствовал поспешным обвинениям американцев в инциденте с КАЛ в 1983 году, снова заявил, что советские действия были равносильны убийству, а министр Вайнбергер немедленно сравнил этот инцидент с делом КАЛ, в то время как другие чиновники Госдепартамента заявили: "Мы пытаемся избежать превращения этого дела в еще одно дело КАЛ".40 На этот раз президент Рейган взял на себя инициативу по сдерживанию влияния возмущения на политику. Он сказал, что вместо того, чтобы сделать его нежелательным для встречи на высшем уровне с Горбачевым, этот инцидент заставил его "еще больше стремиться к ней". Он также написал Горбачеву частное письмо, осуждая инцидент с Николсоном, но явно подтверждая заинтересованность во встрече на высшем уровне.
30 марта секретарь Шульц обсудил этот вопрос с послом Анатолием Добыниным. Шульц предложил американскому и советскому военному командованию в Германии провести переговоры для выработки мер по предотвращению подобных инцидентов в будущем, и Советы согласились. 12 апреля генерал Гленн К. Отис и генерал Михаил М. Зайцев, советский командующий в Германии, встретились и договорились о некоторых руководящих принципах. 16 апреля Госдепартамент опубликовал совместное заявление, в котором говорилось о том, что американские и советские военачальники в Германии не смогут предотвратить подобные инциденты в будущем.
Заявление, разработанное в Вашингтоне, в котором говорилось, что советский генерал согласился, что Советы "не допустят применения силы или оружия против членов нашей американской военной миссии связи в будущем". Это отражало, но также и искажало советскую позицию и привело к тому, что советская общественность разъяснила, что хотя они действительно согласились не применять силу против членов миссий связи, они оставили за собой право применить силу в случае необходимости против "неизвестных нарушителей".
В отместку за этот инцидент Соединенные Штаты выслали советского военного атташе в Вашингтоне, отменили запланированный визит в Советский Союз представителей Национального военного колледжа, отменили официальное участие в праздновании сороковой годовщины соединения американской и советской армий в Торгау в Германии в 1945 году, проинструктировали посла Хартмана и атташе по вопросам обороны США в Москве не посещать военный парад в честь Дня Победы, а также решили не приглашать советских космонавтов на празднование десятой годовщины совместного космического полета 1975 года. Более того, госсекретарь Уайнбергер, который постоянно занимал гораздо более негативную позицию, чем другие руководители администрации, в июне сократил запланированную программу американо-российского военно-морского совещания по инцидентам на море, несмотря на сильную оппозицию со стороны ВМС США и Госдепартамента и без санкции Белого дома. В ответ Советский Союз отказался от участия, нарушив соглашение, которое было подписано во время блокады Ханоя Соединенными Штатами в 1972 году и ранее не прерывалось даже после инцидента с KAL.