Имперские проблемы, национальные решения

Если отречение императора стало переломным моментом в процессе крушения государства, то кризис, связанный с Июньским наступлением, имел чрезвычайно большое значение для активизации националистических движений. Националисты на окраинах империи в первые дни революции действовали осмотрительно. Как мы видели, Временное правительство удовлетворяло просьбы об ограниченной автономии в таких местах, как Эстония, и санкционировало образование национальных военных формирований в Украине (хотя, как мы увидим далее, противилось переустройству существующих частей по этническому принципу). Регионом, где вопрос автономии (и позднее независимости) стоял наиболее остро, стала Финляндия. Финляндия вошла в состав империи в 1809 году, получив особый статус. Финны поклялись в верности царю, но сохранили значительную часть собственных органов управления, отделенных от основного имперского бюрократического аппарата. Все более агрессивное имперское государство начало ослаблять эту автономию в последние десятилетия перед Первой мировой войной, однако юридическое положение Финляндии в империи оставалось уникальным. Финские националисты воспользовались отречением царской фамилии как законным поводом отбросить политическую зависимость от России. Члены Временного правительства неубедительно заявляли, что финны все равно должны сохранять лояльность, как минимум до образования Учредительного собрания. Некоторые финские националисты воспротивились этому, утверждая, что им

Керенский предостерегал финнов от крайних решений, напоминая, что близость Финляндии к Петрограду и боязнь создания прецедента для других этнических групп повышают вероятность враждебного отношения России к независимости Финляндии. С учетом того, что сами финны расходились во мнениях по важнейшим политическим вопросам, националисты не довели конфликт с Временным правительством до логического конца, а именно объявления независимости, по крайней мере, вначале. Вместо этого они разработали законопроект, который предоставлял им существенную автономию, за исключением вопросов обороны и иностранных дел, которые оставались в руках петроградских политиков. В мае законопроект был положен в долгий ящик, однако в разгар летнего кризиса он вновь был поставлен на повестку дня. 20 июня (3 июля) финские социал-демократы на Всероссийском съезде Советов объявили делегатам, что поддерживают «право на самоопределение… иными словами, признание российским правительством независимости Финляндии»[439]. Финский парламент (сейм) не пошел в этом вопросе так далеко. Как мы отмечали ранее, он поддерживал сохранение контроля со стороны России в области обороны и иностранной политики, однако требования прав на местное законотворчество были непреложными, и законопроект был принят 5 (18) июля [Abraham 1987: 205, 222]. Реакция российской прессы была бурной. «Русские ведомости» в брюзгливом тоне отмечали, что, несмотря на слабость России, Финляндия ошибается, если полагает, будто армия не способна «проявить свою волю». По мнению «Дня», «финский сейм принял законопроект, инспирированный недоверием к революции – проект, пронизанный узколобым национальным эгоизмом». Даже «Известия», орган Советов, призывали финнов признать власть Временного правительства до созыва Учредительного собрания[440]. Керенский высокопарно и в желчном тоне отвечал статс-секретарю Финляндии Карлу Энкелю и угрожал военными мерами:

Несмотря на угрозы, Временное правительство сперва обратилось не к силовым действиям, а к политической мере, а именно роспуску сейма и объявлению новых выборов[441]. Этот был не столь антидемократический маневр, каковым казался на первый взгляд. Граждане Финляндии на самом деле расходились по вопросу текущих и будущих взаимоотношений с Россией. Страна зависела от российских поставок основных продуктов питания. К тому же, как продемонстрировали яростные конфликты надвигающейся гражданской войны в Финляндии, далеко не у всех имелось четкое понимание необходимости или желательности полного разрыва с Россией. И действительно, две попытки собрать сейм наперекор указанию Временного правительства провалились, поскольку согласие на участие дало менее половины делегатов. Новый сейм был должным образом избран 18-19 сентября (1-2 октября) [Browder and Kerensky 1961,1:359-361]. Финляндия явно перешла в фазу деколонизации, когда конфликт по поводу будущего нации между местными политическими группировками совпал с периодом формального имперского контроля. Ресурсы России теперь все больше требовались для решения внутренних конфликтов, что было особенно заметно на примере Красной гвардии, поддерживающей финских коммунистов, и для ряда других [Smith, Jr. 1958: 22-23].

Финляндия стала ярким примером процессов, происходящих по всей империи. Группы националистов пользовались преимуществами революционного периода, формируя комитеты, конгрессы и органы представительства, в один голос призывавшие к созданию новой демократической федерации, которая бы одновременно и сохранила государство Российское в прежних границах, и гарантировала значительные культурные права и местную автономию нерусским народностям[442]. Единственным исключением из этого правила была Польша, которая по-прежнему находилась под немецкой оккупацией. Так, польские политики, остававшиеся в Петрограде, требовали признания полной независимости в ответ на «Манифест двух императоров». Временное правительство и Петросовет одновременно согласились на это 16 (29) марта. Повсеместно, от Крыма до Туркестана и от Чечни до Эстонии, призыв этих самопровозглашенных националистических групп звучал одинаково: больше никакой империи, но не независимость, а федерация[443]. Многие такие группы продолжали озвучивать эти ограниченные цели весь 1917 год, но те, кто перешел на более радикальные позиции, инициировали этот процесс в разгар военного и политического конфликта, пик которого пришелся на Июньское наступление и Июльский кризис.

Самой крупной и значительной из территорий, охваченных радикальными настоениями, была Украина. Как и в других регионах, первой реакцией на революцию стало формирование националистического органа власти – в данном случае Украинской Центральной Рады (парламента), который был созван 4(17) марта, – и продвижение идеи культурной и территориальной автономии в рамках Российской Федерации [Browder and Kerensky 1961, 1: 370-371]. Шаги в направлении более широкого видения автономии ранее предпринимались во многих местах, по большей части благодаря обсуждениям на I Всеукраинском Военном съезде (5-8 (18-21) мая). Как и в других случаях, на Украине солдаты быстрее занимали радикальные позиции, чем другие группы населения, и эти люди, уже готовясь к новому запланированному наступлению, ярко проявили себя и в этот раз. Они требовали назначения особого министра по украинским делам, который вошел бы в состав Временного правительства, и, как следствие, «немедленного сплочения всех украинцев (на тот момент являющихся военнослужащими) в армии в рамках одной национальной армии»[444]. Как мы видели, Временное правительство согласилось на определенные шаги в сторону создания национальной автономии, попытавшись точнее определить границы, санкционировав использование местных языков в местных учреждениях и поддерживая тенденцию военного времени – создание добровольческих военных формирований, набранных по этническом принципу. Но все, что не вписывалось в рамки этих ограниченных мер, пугало петроградских политиков любого толка. Только большевики твердо держались мнения о том, что политика Временного правительства является неприемлемым воспроизведением царского империализма и что независимость – единственно законный выбор. Для всех прочих, включая умеренных социалистов, требования изменить состав Временного правительства или насильственно разделить существующие военные части рассматривались как покушение на суверенитет и военную эффективность, неприемлемое в период войны и революции, который переживала страна [Жданова 2007: 23]. Как и в случае с Финляндией, русские либо с гневом отвечали на требования украинцев, либо пытались отразить напор радикалов холодными и пустыми фразами.

Неопределенность, за которой крылась неприязнь, не могли умиротворить украинских солдат и националистов. Рада жаловалась, что все осталось по-старому.[445] Со своей стороны солдаты пытались созвать второй съезд, который Керенский запретил, ссылаясь на необходимость в том, чтобы солдаты оставались на фронте. В первые дни июня трения усилились, и 10 (23) июня Рада издала свой Первый универсал по вопросу отношений в империи. На этом этапе это все еще было требование автономии, а не независимости: «Да будет свободная Украина. Не отделяясь от всей России, не разрывая с государством российским, народ украинский на своей земле имеет право сам устраивать свою жизнь»[446]. Несмотря на это, русские политики и лидеры общественного мнения были охвачены яростью. Кадетская газета «Речь» назвала это «новым звеном в плане Германии по расколу России», поскольку универсал бросал вызов авторитету Временного правительства и предлагал взимать новые налоги, распоряжаться которыми будет украинское правительство. Другой орган кадетов, «Воля народа», назвал универсал «незаконным, ошибочным и опасным». Князь Львов просил «не идти гибельным курсом раскола эмансипированной России». Даже социалистическая газета «Известия» вновь заверяла, что «революционная демократия России означает неделимость государства» [Browder and Kerensky 1961, 1:386-388].

Осознавая степень глубины кризиса, Временное правительство направило в Киев делегацию для переговоров с Радой. К Терещенко и Церетели присоединился Керенский, который был на фронте, пытаясь вдохновить солдат, когда наступление начало захлебываться. Временное правительство сумело сохранить лицо и свои важнейшие принципы, пойдя на компромисс. Оно подтвердило роль Рады в выборе нового Генерального Секретариата, которому предстояло править Украиной, отложило решение земельного вопроса и вопросов общей политики до созыва Учредительного собрания и предоставило военному командованию право остановить украинизацию действующих войск. Из новых рекрутов можно было организовать единицы по этническому принципу [Browder and Kerensky 1961, 1: 389-390]. Но даже это для партии кадетов оказалось слишком. Разгневанные из-за того, что Керенский, Терещенко и Церетели подписали соглашение от своего имени, не спросив их согласия, и будучи категорически против любых шагов в направлении сколько-нибудь значительного местного самоуправления до созыва Учредительного собрания, министры-кадеты в Петрограде всем скопом ушли в отставку [Rosenberg 1974:172-175]. Если заграницей империализм подорвал власть кадетов в апреле, то внутри страны он сделал то же самое в июле.