Это ведет нас к такому виду источников, как
«Титулярник» 1672 г. стал первым по времени создания гербовником России, содержащим наиболее ранние изображения гербов (точнее, эмблем) русских земель. В нем на владимирском гербе находим изображение льва, послужившее основой для соответствующего указа Екатерины II[344]. Как подобные эмблемы выглядели в предыдущие эпохи, можно судить лишь по отдельным печатям, монетам, а в самый древний период – по белокаменным рельефам уцелевших храмов, которые все буквально наперечет.
Идя в глубь прошлого, нетрудно заметить, что владимирский герб с течением времени менялся. Если на гербе 1781 г. лев, согласно правилам геральдики, обращен влево от зрителя, то в «Титулярнике» 1672 г. он смотрит вправо. Просмотр более ранних материалов приносит новые сомнения: а лев ли изображен на них?
В 1914 г. этот вопрос поднял академик А.И. Соболевский (1857–1929) в статье об одном церковном памятнике – медных «лихачевских» вратах из суздальского Рождественского собора, представляющих небольшие по размеру «царские» врата, отделявшие алтарь от остальной церкви. Свое название они получили, оказавшись в коллекции академика Н.П. Лихачева (1862–1936), а ныне хранятся в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге. На них наводкой золотом по меди изображены сцены Благовещения и четыре евангелиста, очень близкие по технике к книжной миниатюре. Это сходство усиливается тем, что медные пластины обрамлены орнаментом с растительным плетением «в состав которого входит зверь (вроде леопарда) с высоко поднятым хвостом». При этом исследователь сделал вывод: «Позволительно предполагать, что изображение этого зверя, часто напоминающего зверя так называемых сасанидских предметов, было родовым знаком суздальско-ростовских князей, начиная с Андрея Боголюбского»[345].
Вскоре исследователи обратили внимание и на другие аналогичные изображения. Одно из них было обнаружено в городе Юрьеве-Польском, который, как считается, был заложен в 1152 г. Юрием Долгоруким «в свое имя», поскольку одновременно была возведена каменная церковь в честь святого Георгия – небесного покровителя князя. Внук Юрия, князь Святослав Всеволодович, в 1230-1234 гг. разобрал обветшавшую к тому времени церковь и выстроил новую, украшенную снаружи каменными рельефами. Над порталом северного притвора, под килевидной тягой, находится рельефное изображение стоящего en face святого Георгия, давшего имя храму. На овальном с заострением щите святого Георгия, стоящем на земле и поддерживаемом левой рукой святого, изображен бегущий зверь, напоминающий изображение на «лихачевских» вратах из Суздаля.
Еще одно подобное изображение было найдено на пергаменном Федоровском Евангелии, время создания которого определяется XIII в. – первой четвертью XIV в. В Ярославский музей оно поступило из Ярославского архи ерейского дома, куда, в свою очередь, попало, видимо, из Ростова при переводе кафедры в Ярославль в XVIII в. Роскошь выполнения рукописи чисто княжеская, что позволяет видеть в ее заказчике одного из потомков Рюрика.
Евангелие имеет пять миниатюр, из которых четыре изображают евангелистов, а в самом начале помещено изображение стоящего в рост святого Федора Стратилата, такое же, как на барельефе собора Юрьева-Польского, левой рукой поддерживающего овальный щит, на котором изображен бегущий зверь аналогичного с предыдущим вида. Поскольку из жития святого Федора Стратилата появление на его щите бегущего зверя объяснить невозможно, А.И. Некрасов, обративший внимание на эту иллюстрацию, предположил, что в данном случае мы имеем дело с изображением герба владимиро-суздальских князей. В 1294–1299 гг. в Ярославле княжил Федор Черный, которого сменил его сын Давид (скончался в 1321 г.). Видимо, последний и заказал в память своего отца Евангелие с изображением его небесного патрона, держащего щит с родовым гербом. По мнению А.И. Некрасова, признавшего вслед за А.И. Соболевским данные изображения родовой эмблемой владимиро-суздальских князей, помещенного на них бегущего зверя следовало признать леопардом или барсом, но никак не львом[346].
В 1940-х гг. к этому вопросу обратился А.В. Арциховский (1902–1978), позднее прославившийся как первооткрыватель новгородских берестяных грамот. Он упрекнул предшественников в том, что они напрасно употребляли слова «леопард» и «барс» в значении конкретного животного. Полагая, что на владимирском гербе изображен лев, историк считал, что термин «леопард» применительно к нему появился в результате механического перевода французских геральдических терминов. Поскольку льва можно изобразить в различных позах, во французской геральдике для позы «шествующий лев» (именно его мы видим на владимирском гербе) употреблялся термин «леопард»[347].
В отличие от предшественников Н.П. Лихачев высказал сомнение в том, что на Руси в XII–XIII вв. могли существовать родовые знаки «в виде изображения льва или леопарда», указав, что даже в Западной Европе родовые гербы возникают сравнительно поздно[348].
Ему возражал Г.К. Вагнер (1908–1995), доказывавший существование владимиро-суздальского герба еще в домонгольскую эпоху. При этом эмблема князей Северо-Восточной Руси эволюционировала. Сначала возник комплекс образов, «носящих черты избранности (лев, орел, грифон, барс, кентавр и т. д.)». Затем из этого комплекса выделился барс, который был «конкретизирован образом льва, так как изображения льва и барса в древней геральдике различались только по положению фигур»[349]. Последующие авторы мало что добавили, склоняясь то ко льву[350], то к барсу[351].
При этом дискуссия разгорелась и по поводу времени возникновения владимирского герба. Так, Н.Н. Воронин, проследив наличие рельефных изображений барсов на Дмитриевском и Успенском соборах во Владимире и других храмах Владимиро-Суздальской земли и усматривая в них «символы Владимирской державы и ее воинской силы», признавал существование подобных эмблем уже в эпоху Средневековья. В отличие от него Г.И. Королев настаивал на очень позднем происхождении владимирского герба, полагая, что образцом для него в «Титулярнике» 1672 г. послужил герб Нидерландов в виде коронованного льва с мечом и пучком стрел. На Руси их заменили длинным крестом[352].
Подобные разногласия объясняются тем, что в распоряжении исследователей нет промежуточных материалов, с помощью которых можно было бы проследить эволюцию подобных эмблем от украшений храмов домонгольской эпохи к владимирскому гербу «Титулярника» 1672 г. Делались попытки отыскать знак владимирских великих князей на средневековых монетах и печатях, но они оказались не слишком убедительными[353].
Нужно сказать, что сомнения историков – кто изображен на владимирском гербе? – зародились не на пустом месте. Первыми забеспокоились по этому поводу еще в середине XIX в. специалисты по геральдике. Одним из них был барон Б.В. Кёне. Желая как-то упорядочить герботворчество в стране, в 1857 г. он составил правила украшений гербов губерний, областей, градоначальств, городов и посадов, которые были утверждены императором Александром II в том же году, а сам Кёне стал начальником Гербового отделения Департамента герольдии. В январе 1859 г. им был разработан проект нового герба Владимира: «В червленом поле золотой леопард в железной, украшенной золотом и цветными камнями, короне, держащий в правой лапе длинный серебряный крест». Но правительству к тому времени было не до гербов: близилась крестьянская реформа 1861 г. и официального утверждения герба так и не последовало.
Разногласия по поводу того, кто же изображен на владимирском гербе, продолжаются до сих пор. Уже в наше время, в 1992 г., решением Малого совета горсовета Владимира был утвержден следующий герб: «В красном поле стоящий на задних лапах лев, имеющий на голове железную корону, держит в передней лапе длинный серебряный крест». В то же время владимирский областной закон 1999 г. гласит: «Герб Владимирской области представляет собой изображение золотого львиного леопарда в железной, украшенной золотом и цветными камнями короне, держащего в правой лапе длинный серебряный крест в червленом поле. Щит увенчан короной и окружен золотыми дубовыми листьями, соединенными Андреевской лентой»[354].
Определенный прорыв в решении вопроса о владимирском гербе наметился в 2006 г. с появлением статьи А.Н. Вершинского. Он обратил внимание на то, что большинство специалистов, говоря о средневековой эмблеме владимирских князей, указывали, что на ней изображен барс. Между тем барс издавна является гербом Осетии. Каким же образом осетинский барс попал в Северо-Восточную Русь? Исследователь высказал догадку, что это могло произойти только в результате брака Всеволода Большое Гнездо с Марией Шварновной и признания ее ясского происхождения[355]. В определенной мере это подтверждалось отмеченным еще А.И. Соболевским сходством изображений «бегущего зверя» Владимиро-Суздальского княжества с предметами эпохи Сасанидов, оказавшей значительное влияние на формирование аланской культуры.
Правда, подобному предположению вроде бы противоречил отмеченный в литературе факт, что данная эмблема встречается на памятниках, возведенных еще при отце Всеволода Большое Гнездо – Юрии Долгоруком и его старшем брате – Андрее Боголюбском, а следовательно, не может быть связана с позднейшим по времени браком Всеволода на Марии.
Посмотрим, к какому времени относятся указанные памятники. Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, где имеется наиболее четкое изображение владимиро-суздальской эмблемы, был действительно построен Юрием Долгоруким, но в 1230 г. он был разрушен его внуком и сыном Марии – удельным юрьев-польским князем Святославом Всеволодовичем: «Святослав князь в Юргеве руши церковь святаго Юрия каменую, тако же бе обветшала и поломалася, юже бе создал дед его Юрги Володимеричь и святил великим священьем». Спустя четыре года строительство было завершено: «Благоверный князь Святослав Всеволодичь сверши церковь в Юрьеве святаго мученика Георгия и украси ю»[356]. Тверская летопись добавляет любопытную подробность: Святослав Всеволодович «самъ бе мастеръ», то есть выступал в качестве архитектора и руководил строительством, в ходе которого создал церковь «чудну, резанымъ каменемъ»[357]. Вполне понятно желание зодчего, в качестве которого выступал сам князь, увековечить на храме свою родовую эмблему, доставшуюся ему от матери[358].
Суздальский Рождественский собор, из которого происходят царские «лихачевские» врата, первоначально был возведен из плинфы в начале XII в. при Владимире Мономахе. Но уже в 1222 г. сыном Марии – Юрием Всеволодовичем – на этом месте было начато строительство нового храма, о чем сообщает Лаврентьевская летопись: «Великий князь Гюрги заложи церковь каменьну святыя Богородица в Суждали, на первем месте, заздрушив старое зданье, понеже учала бе рушитися старостью и верх ея впал бе; та бо церкы создана прадедом его Володимером Мономахом и блаженным епископом Ефремом». Спустя три года собор был освящен[359]. Здание храма простояло до XV в., когда было реконструировано[360]. Видимо, именно к этому периоду существования собора и относятся царские врата.
Что касается Успенского собора во Владимире, то он действительно был построен в середине XII в. при Андрее Боголюбском. Однако храм сильно пострадал во время пожара во Владимире в 1193 г. и годом позже был восстановлен Всеволодом Большое Гнездо. По этому поводу Лаврентьевская летопись сообщает: «Того же лета месяца августа обновлена бысть церковь святые Богородицы Володимери яже бе ополела в великыи пожаръ блаженым епископомь Иваном и при благовернемь и христолюбивем князи Всеволоде Юргевичи и бысть опять аки нова и бысть радость велика в граде Володимери»[361]. При этом Всеволод значительно расширил собор. К прежнему храму были пристроены боковые галереи, и он оказался как бы внутри нового большого собора. Понятно, что внешние украшения храма, среди которых встречается и изображение барса, принадлежат уже к эпохе Всеволода Большое Гнездо, как и Дмитриевский собор во Владимире.
Все это дает основания полагать, что барс стал гербом владимиро-суздальских князей именно в последней четверти XII в., будучи заимствован ими из Алании благодаря браку Марии с Всеволодом Большое Гнездо.