Я понятия не имел, к чему она клонит.

«Ройд должен был за два дня выучить песню и, хотя он этого не знает, следующую песню поет он».

Я мечтал в это момент, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Теоретически я же в Новой Зеландии, такое развитие событий никогда нельзя исключать. Но этого не случилось. Вместо этого я прошел на свинцовых ногах к «сцене», и мне вручили винтажный летный шлем, чтобы я, по крайней мере, выглядел лучшим образом, даже если пение не задастся. Я подошел к микрофону в центре, голова у меня шла кругом, а сердце колотилось.

«Я не умею петь. И немного простужен, – забормотал я предварительные извинения. – Мне очень жаль, что я испорчу вам удовольствие от этого чудесного дня». Я не знал всех аккордов, не говоря уж о том, чтобы сыграть их вместе за один раз. Мне не удалось даже полностью выучить текст.

Рэйчел держала передо мной лист с текстом. Она хотя бы будет стоять рядом, пока я унижаюсь. Вечность прошла, пока я дрожащими руками нащупал струны для первого аккорда. Мне хотелось по крайней мере начало сыграть хоть сколько-то прилично. Чем раньше я начну, тем раньше все кончится. Я взглянул поверх голов людей (не меньше ста человек) и осторожно приступил к вступлению.

Через несколько тактов сзади меня полилась музыка. Остальные члены группы заиграли вместе со мной. Стоящий справа паренек, посчитав себя причастным, присоединился к ритмичной басовой партии, а нежные струны остальных укулеле звучали вокруг меня. Мои истерзанные нервы успокоились, волнение сменилось теплым и восторженным чувством. Мы звучали великолепно. Мы!

Я запел. Не прекрасно, но не так уж и ужасно. Группа сзади подхватила, и я понял, что мне все это нравится.

Темп был немного слишком быстрым для моих пальцев, но на общем звучании не отразилось, даже если я пропустил один аккорд… Или десять. Я играл, что знал, и продолжал петь. В этот момент я понял, зачем Рэйчел украдкой вложила мне в голову мысль о том, как важно уверено играть начало и конец песни. Об остальном-то, оказывается, было кому позаботиться.

А когда мы дошли до конца, мне надо было сыграть маленький припев, который я тренировал сотни раз, и я легко с этим справился. Толпа восторженно кричала и аплодировала, и мне было весело.

То было тогда. А это сейчас. Я только что слез с канатной дороги на каньоне. И качался на качелях. Два раза. У меня был сильный выброс адреналина, я ментально и физически вымотан. Мне отчаянно нужно выпить кофе и съесть пирожок, и я должен пригласить на танец десять человек прямо посреди Куинстауна.

Я уныло тащу динамик и подставку, а Дрю камеру. И мы направляемся к набережной.

– Ребята, а вы что делаете? – нас останавливает пара развязно-дружелюбных девушек.

Это не похоже на меня, но инстинкт подсказывает мне не обращать на них внимания и идти мимо. Я не хочу никому говорить, что буду делать. Я устал и смущаюсь. Но Дрю решает хватать быка за рога.

Выясняется, что они австралийки и до смешного открыты.

– Звучит потрясающе. Мы придем. Где вы будете?

– На площади у набережной. Идет?

– Да, мы поможем. Будет весело!

Весело? Они рехнулись? Будет позорно, ужасно, неловко. Все слова противоположные значению слова «весело». Трудно себе представить, что мне действительно удастся пригласить на танец десять человек.

– Скоро увидимся, – бойко говорят они и удаляются в противоположном направлении. Дрю пожимает плечами, и мы идем дальше к берегу.

На меня прицеплен микрофон, чтобы записать звук, поскольку камеры не будет рядом. Это также означает, что я не смогу разговаривать с Дрю, он остается недалеко от площади и машет мне оттуда. Мы на этот раз действуем скрыто. Я спускаюсь ближе к причалу и начинаю медленно настраивать колонки. Как бы мне ни хотелось, чтобы это все уже кончилось, но начинать я не спешу.