Мгновение спустя, снова пристегнутый ремнями и на краю пропасти, я начинаю сомневаться в здравости этого рассуждения. Если бы Майк был здесь, мне не было бы абсолютно никакого смысла проходить через этот ад больше одного раза. Он превосходил меня во всем каждый раз. Что я делаю? На этот раз я по необъяснимой причине решил соскочить назад, заложив руки за голову в притворном безразличии. Нависая над обрывом, мне едва удается удержать скользкие от пота пальцы переплетенными.
«Скажи что-нибудь для потомства», – бормочет из-за камеры Дрю, и мой первый порыв – сказать ему, куда ему надо пойти.
Вместо этого я начинаю: «Здравствуйте и добро пожаловать…» И тут понимаю, что сказать-то мне, в общем, нечего, кроме: «Серьезно, если у вас есть список предсмертных желаний, лучше порвите его, потому что там попадается вот такое. А в том, чтобы это выполнять, нет ничего хорошего. И значит…» Я смотрю на реку внизу, подо мной. Зачем я это делаю второй раз?
«Сейчас я это делаю просто так, – признаюсь я. – С тем же успехом я мог бы просто уйти». И делаю это.
Прыгаю. И на этот раз мне страшно до тошноты от того, как быстро безопасная платформа превращается в едва различимую точку сверху. Я думал, что не видеть, как земля устремляется к тебе, это благословение, но чувство падения даже усиливается, когда ты видишь, как уменьшается стартовая площадка.
Достаточно. Это все. На сегодня. По дороге назад в Куинстаун уровень адреналина падает, и я с легкостью признаю, что совершенно вымотан. Все, чего я сейчас хочу – это чашечка хорошего кофе с пирожком. На удивление Новая Зеландия славится изумительными пирожками. Они пекут их размером с ладонь, обычно с говяжьим фаршем и подливкой или с мясом и сыром (этот вкусный), иногда кладут сверху картошку, но чаще слой теста, и это прекрасный перекус. Пирожки здесь повсюду и очень вкусные.
Так вот, я хочу пирожок. И кофе. И до конца дня абсолютно ничего не делать.
Если с музыкой
Размечтался. Никаких мне сегодня пирожков. На сегодня у меня еще одно задание. Правда, совершенно неопасное, но от того не менее страшное. Задание в духе «излучаем любовь и счастье», а на самом деле оно создано скорее для того, чтобы заставить меня почувствовать себя максимально неловко. Предполагается, что я поставлю колонки в центре города и (выражаясь словами Майка) буду «приглашать людей на танец, чтобы их осчастливить». Сильно сомневаюсь, что танец со мной вообще может кого-то осчастливить. И это еще не все. «Ты должен вовлечь не меньше десяти человек в общение и танец, неважно какой длительности». Мой пирожок от меня все дальше и дальше.
Это не первое «музыкальное» задание за время путешествия. Около двух месяцев назад в Окленде Рэйчел, супруга Роба Хэмилла, вручила мне укулеле и сказала, что у меня меньше недели, чтобы научиться играть и петь, а потом я должен буду исполнить песню перед ее семьей. Выбранной для этого случая песней оказалась «Я увижу тебя во снах»[30] – известная песня, которую записывали и исполняли такие звезды как Луи Армстронг, Бинг Кросби, Дорис Дэй, Элла Фицджеральд, Энди Уильямс и Пэт Бун. Ага, это, конечно, совсем не давит, когда тебе надо исполнить песню таких знаменитостей! Версия, которую мне дали послушать, это исполнение Джо Брауна, с ней он выступил с укулеле на трибьют-концерте в честь Джорджа Харрисона.
Я не музыкален. Абсолютно. Вы уже знаете, как я сильно переоценил свои способности в сфере барабанов, хотя я до сих пор верю, что тогда играл хорошо. Для ребенка. Когда я был маленьким, к маме на встречи комиссии по наркотическим средствам приходили друзья-хиппи. Они сидели у нас, пели песни Саймона, Гарфанкела и другие песни в стиле фолк. А мама подбирала на гитаре. Хотя этот стиль музыки меня не привлекал, это навело меня на мысль, что было бы круто научиться играть на гитаре. Я взял несколько уроков, но моя ставшая почти легендарной способность не «залипать» на чем-то одном, несмотря на мой нежный возраст, в то время уже проявилась. Так что я быстро перегорел.
И все же я написал одну песню. Это заняло несколько недель. Она называлась «У Мэнди ветрянка» и я до сих пор, много лет спустя, помню те проникновенные и лирические строки.
«У Мэнди ветрянка, у Мэнди ветрянка, у Мэнди ветрянка, о-о-о! О-о-о! О-о-о!» Это первый куплет. К тому времени, когда я наполовину завершил сочинение музыки, состоящей из двух или трех аккордов, Мэнди уже почти выздоровела. Перемены в ее состоянии вдохновили меня на второй (финальный) куплет: «Мэнди уже лучше, Мэнди уже лучше, Мэнди уже лучше теперь, о-о-о! О-о-о! О-о-о!»
Как я теперь догадываюсь, я, видимо, считал, что авторы сочиняют песни, которые поют, в режиме реального времени. Когда я сыграл свое произведение Мэнди, она просто посмотрела на меня с отвисшей челюстью, изумленная тем, что я могу быть настолько идиотом.
Мир был спасен от моего врожденного недостатка музыкального таланта, но, несмотря на этот бесспорный факт, я, возможно, и добился бы чего-то, если бы у меня было больше поддержки. Каким-то чудом в школе я превзошел других детей в элементарном задании на понимание музыки (мы должны были определить, какая из двух нот выше), и моей наградой оказалось то, что я удостоился королевской чести и стал счастливым обладателем одной из трех скрипок, принадлежащих школе. Мне дали несколько уроков и разрешили взять свой инструмент домой, чтобы попрактиковаться. Как-то вечером я был полностью поглощен тем, что выводил своим смычком нетвердые «коленца», когда случайно выглянул в окно и увидел, как мама и Мэнди покатываются от смеха, слушая производимый мною шум.
Это разом положило конец всем моим амбициям касательно скрипки (после этого я ее в руки больше не брал), но это еще не было концом моей музыкальной карьеры. Будучи взрослым, я перешел к организационной работе и управлял несколькими музыкальными группами. Музыкальную часть я оставил тем, кто знает, что делает; тем, кто не бросил обучение и добился успеха. Я люблю музыку, и Майк любил, но оба мы сами не умели ничего сыграть. Я часто жалею, что не умею сыграть хоть что-нибудь, одну-единственную песенку на гитаре или пианино. Невозможно сосчитать, сколько раз я хотел быть в окружении толпы красоток у костра на месте того парня, который, когда одна из девушек страстно мурлычет: «Кто-нибудь знает какую-нибудь песню?» – тихонько берет гитару и влюбляет в себя их всех.
Или вот менее дурацкий пример. Когда мне посчастливилось быть приглашенным в студию Эбби-Роуд в Лондоне и сидеть там рядом с Питером на записи музыки для фильма «Возвращение Короля» в исполнении Говарда Шора и Лондонского филармонического оркестра, нам устроили экскурсию по студии. В одной комнате стоял старый потрепанный вертикальный рояль.
«На этом рояле Битлз играли все свои знаменитые произведения, – сказал гид. – Кто-нибудь хочет сыграть?»
Если бывает когда-то в жизни тот самый момент, чтобы сбацать что-то эдакое на клавишных, то это был он. Но никто из нас не играл. Питер покачал головой. С нами был Элайджа Вуд, он тоже покачал головой. И я покачал головой. Опустошенный. Вместо того чтобы сыграть, мы подошли и по очереди нажали на одну клавишу с групповым чувством глубочайшего разочарования в себе.
Задание с укулеле было обречено стать унизительным падением. Рэйчел, которая, видимо, немножко разбиралась в игре на маленьких смешных четырехструнных инструментах, приложила все усилия, чтобы обучить меня аккордам, показала, какие пальцы куда ставить и как читать аппликатуры аккордов, которые она мне дала. Все казалось просто.