– Да.

– Вот и договорились.

Тиша ответил, а Вартуша от счастья онемела. Она постоянно повторяла простые слова, хотела услышать: «Нет» или «Да», но ребенок всегда молчал.

Ошеломленная Вартуша отвела Тишу домой – она постепенно привыкала к мысли, что живет в этой квартире по праву – приготовила ужин, закинула стирку в машинку и наметила розочки и виноградные листья на ватмане. Лоза обвивала надпись «С днем рождения, Гвидон!», несла на себе плоды и бутоны, а внизу, под местом для портрета, смыкалась с букетом из ромашек и маков.

На следующий день она предъявила набросок подразделению, искупалась в море похвалы, отказалась от банки бузинного пива и блинчиков, и впервые задумалась над проблемой – как оградить Тишу от повторения той лексики, которую Гвидоновы волки произносят в качестве междометий, а Светозар употребляет вместо вводных слов?

Шли дни, июльское солнце поддавало жару, ветви деревьев гнулись под тяжестью фруктов. Плакат на день рождения лежал в кабинете-кладовке – Гвидоновы волки собирались забрать его прямо перед празднеством, после дежурства на Зажинки. Светозар принял дознавателя из УСБ, вызывал к нему и Зорьяна, и Мохито, но Вартуше не удалось подслушать ни одного звука – всех, кто был на этаже, выдворили на улицу.

Ни Зорьян, ни Мохито не выглядели опечаленными. Заступали на суточные дежурства, отсыпались, подъедали выпечку с подоконника Вартуши: она приспособилась печь противень ватрушек утром, и противень – вечером. Гладили плюшевого медведя, требовали список продуктов, которые надо купить, приносили рецепты кексов и печенья с лимонной глазурью от жены Цветана и мачехи Йонаша.

Вартуша освоилась в части. Привыкла выделять долю ватрушек лису Христофору и волку Живомиру, болтала с человеком-бухгалтером, иногда усаживала Тишу в вертолет или на борт бронеавтомобиля – убедившись, что техника не стронется с места. Мысли о возможном злословии она успешно прогоняла прочь, даже шею в плечи уже не втягивала, когда слышала, как волки в отдалении хохочут. А выходить за пределы изученного мирка пока побаивалась. Ей хватало походов в ближайший магазин, а Тише – домашних развлечений: мяч, жираф, кубики, конструктор из ярких пластмассовых деталей, мягкие игрушки, карандаши, альбомы и соленое тесто для лепки. На хуторе ничего подобного не было, а тут свалилось настоящее богатство.

Мохито в перерывах между дежурствами обустроил детский уголок. Выполол часть дикого винограда и бурьян, повесил качели, постелил пенопластовый коврик и накрыл его покрывалом. Отмыл лавочку, прикрепил к ней три связки воздушных шариков, и вкопал ножки стола, чтобы тот не шатался, когда на него кладут локти. В старой ванне, которую рабочие вынесли из квартиры Вартуши, теперь был устроен бассейн для пластмассовых уток и рыбок. Мохито придирчиво проверял воду, вылавливал мусор, а по мере надобности таскал ведра со второго этажа, повторяя:

– Это я придумал, я и должен с этим разбираться. Не собираюсь тебя напрягать.

Тиша уток почти не трогал, зато Зорьян полюбил валяться на коврике, с кем-то шептаться по телефону и гонять разноцветных водоплавающих от бортика к бортику. Вартуша подозревала, кто был этим таинственным абонентом, но с расспросами не лезла – раз в два дня получала приветы от Вероники, и на том спасибо.

К Зажинкам отряд перешел на усиленный режим несения службы. Вартуша напекла печений и пряников с лимонной глазурью, попросилась выйти в город, к алтарю Хлебодарной – «Сидящие» были все так же огорожены щитами – и получила отказ.

– Не надо, – спокойно сказал Мохито. – На Зажинки обычно не взрывают и не минируют, копят силы к Сретению. Но и пьяных дураков в толпе хватает, и фанатики оживляются. Посиди дома. Оставим несколько печений, в будний день после выходных отнесем. Если захочешь, съездим на вокзал. Там двойной алтарь, отдельный зал возле пригородных касс. Многие специально туда подношения и скрутки несут, говорят, что поезда по железной дороге горе увозят и топят в море. А когда здесь купол поставят, будешь в праздники дары возлагать. С Нелли и Ханной, Шольт уже сказал, что будет жену с детьми к нам отправлять.

Вартуша согласилась легко, без дурных предчувствий. Она верила, что Мохито не будет ограничивать ее свободу без надобности. Идти одной было страшновато – и Тиша мог испугаться в толпе, и сама она могла заблудиться, толком не зная город.

Два подразделения отправились на патрулирование в пятницу, в обед. Мохито сказал, что они с Зорьяном вернутся к часу ночи, поспят, а в субботу утром заступят на суточное дежурство. Вартуша постоянно слышала крики со стороны административного здания и плаца – Светозар корректировал графики, менял сменами бойцов для минно-розыскной работы. Поскольку не требовалось ни рисовать новый «Уголок позора», ни разбирать книги, Вартуша засела на кухне, пытаясь испечь кексы с сухофруктами. Не только с изюмом, но и курагой и черносливом. В качестве тренировки ко Дню Преломления Хлеба.

Она увидела в окно, как Зорьян промчался в квартиру, сдирая с себя бронежилет. Тут же выбежал на лапах, нырнул в кусты, спрямляя путь к плацу. Взревели моторы – два броневика должны были перегораживать въезды на набережную. Вартуша даже не подумала выйти и помахать им вслед – Мохито же сказал, что они вернутся к часу ночи. Нужно было решить, что приготовить на поздний ужин. И на всякий случай что-то, что завтра можно взять с собой для быстрого перекуса.

От готовки ее оторвал вой сирены. Вартуша убедилась, что Тиша продолжает играть с надувным жирафом, пытаясь накормить его деталями конструктора, прошла по дорожке и отпрянула от распахнувшейся двери подъезда. Христофор побежал в сторону ангаров и плаца, за ним, чуть не стоптав Вартушу – Живомир.

– Что случилось? – крикнула она им в спины.

Никто не замедлился и не обернулся, чтобы дать ответ. Репродуктор на столбе сообщил:

– Боевая тревога. Всем занять свои места согласно штатному расписанию. Боевая тревога.