Василий выдержал всё это дважды — в 1392 и 1412 годах.
Удивительно, но факт: до наших дней не сохранилось ни одного описания путешествия в Орду, написанного русским человеком. А между тем русские ездили в Орду часто и по самым разным надобностям. В жанре путевого дневника выполнено краткое описание поездки в Константинополь через ордынские степи Игнатия Смольнянина, приближённого одного из епископов, сопровождавших митрополита Пимена. По распоряжению Пимена Игнатий записывал всё, что казалось ему достойным внимания во время этого путешествия. Так родилось знаменитое «Хожение Пимена в Царьград» (1389 год).
В Орду из Руси вели две торные дороги: по Волге до Сарая и по Дону до Переволоки и дальше вниз по Волге. Вероятно, московский князь Василий I предпочитал Волжский путь, так как его владения простирались вниз по Волге до устья Суры. Дальше начинались улусы степняков. Первое впечатление от степного мира красочно передал Игнатий Смольнянин в своём «Хожении Пимена в Царьград».
Позади остались провожающие с их сетованиями и пожеланиями. Впереди — безлюдные пространства, некогда цветущие, а ныне заброшенные города и селения. Впереди — полная опасностей Половецкая степь, или, как её называли арабские путешественники, Дешт-и-Кипчак. Разбросанные по степи курганы древних царей таили несметные сокровища. Но добыть их никто не пытался. Степняки презирали сокровища земледельцев.
Послушаем рассказ наблюдательного смоленского путешественника.
«Поидохом же от Переславля Рязаньского в неделю Фомину. Провадиша же с нами и три струги, да насад на колёсах; в четверток же приидохом к реце Дону и спустихом суды на реку на Дон. И в вторый день приидохом до Чюр Михайловых; сице бо тамо тако нарицаемо есть место, некогда бо тамо и град был бяше, и ту утешение вземше и о Господе целование сотворше, и с радостию и со умилением проводиша нас епископи, и архимандрита, и игумени, и священници, и иноци, и бояре великого князя Олга Ивановичи Рязаньского, целовавшеся вси целованием святым, и от того места возвратишася в свояси.
Мы же в Неделю святых мироносиц оттуда с Пименом митрополитом вси поидоша: Михайло епископ Смоленьский, и Сергий архимандрит Спаский, и протопопи, и протодьякони, и священници, и иноци, и слуги, влезше в суды, и поплыхом рекою Доном на низ. Бысть же сие путное шествие печално и унылниво, бяше бо пустыня зело всюду, не бе бо видети тамо ничтоже: ни града, ни села; аще бо и быта древле грады красны и нарочиты зело видением места, точью пусто же все и не населено; нигде бо видети человека, точию пустыни велиа, и зверей множество: козы, лоси, вол цы, лисицы, выдры, медведи, бобры, птицы, орлы, гуси, лебеди, жарави, и прочая; и бяше все пустыни великиа. В вторый же день речнаго плавания минухом две реце, Мечю и Сосну... и Перевоз минухом и тамо обретохом первие татар много зело, якоже лист и якоже песок. В среду же пловуще минухом Великую Луку и царёв Сарыхозин улус; и тако оттуду начя нас страх обдержати, яко внидохом в землю Татарьскую, их же множество обапол Дона реки, аки песок. В четверток же пловуще минухом Бек-Булатов улус, стада же татарекиа видехом толико множество якоже ум превосходящь: овцы, козы, волы, верблюды, кони. Таже в пяток минухом Червленыа горы; в неделю же шестую, Слепого, пловуще минухом Ак-Бугин улус, и ту многое множество татар, и всяких скот стады без числа много. От татарь же никтоже нас пообиде, точию, воспросиша ны везде, мы же отвещахом, и они слышавше, ничтоже нам пакости творяху, и млеко нам даяху, и сице с миром в тишине плавахом. В понеделник же проидохом Бузук реку. Канун в Вознесеньева дни приспехом пловуще до моря, града Азова» (23, 95-96).
Чужая речь, непривычные обычаи и обряды — всё это отягощало жизнь русского князя в Орде. Но всё же самым тяжёлым испытанием были унижения, которым он должен был подвергаться для того, чтобы встретиться с ханом, получить у него ярлык на своё княжение. Вот что рассказывает об этом итальянский купец Иоасаф Барбаро, который побывал в Орде в первой половине XV столетия и оставил любопытные записки о том, что он там увидел и что привлекло его внимание.
«Мы отправились к ставке царевича, которого нашли под шатром и в окружении бесчисленных людей. Те, которые стремились получить аудиенцию, стояли на коленях, каждый в отдалении от другого; своё оружие они складывали вдалеке от царевича, на расстоянии брошенного камня. Каждому, к кому царевич обращался со словами, спрашивая, чего он хочет, он неизменно делал знак рукой, чтобы тот поднялся. Тогда проситель вставал с колен и продвигался вперёд, однако на расстояние не менее восьми шагов от царевича, и снова падал на колени и просил о том, чего хотел. Так продолжалось всё время, пока длился приём» (2, 145).
Однообразная жизнь кочевника время от времени становилась более интересной благодаря своего рода спортивным состязаниям, которые татары любили устраивать на стоянках. Вот что рассказывает об этом Барбаро:
«В этих местах состязания происходят следующим образом. К деревянной балке, положенной горизонтально на два деревянных столба (это устройство похоже на виселицу), привешивают на тонкой бечёвке серебряную чашу. Состязающиеся на приз стрелки имеют стрелы с железной частью в виде полумесяца с острыми краями. Всадники скачут с луками на своих конях под эту виселицу и, едва только минуют её, — причём лошадь продолжает нестись в том же направлении, — оборачиваются назад и стреляют в бечёвку; тот, кто, срезав её, сбросит чашу, выигрывает приз» (2, 156).
Но развлечением среди развлечений было пьянство, которому в Орде были привержены все — от хана до последнего подёнщика.
Так в пьяном угаре шёл день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Степь заколдовала Русь чарами своего безвременья...
В эпоху сомнительных достижений и неопределённых перспектив история всё же находит своих героев. Среди церковных деятелей на смену величественному Киприану приходит мужественный грек Фотий. Полководцем, достойным сравнения с Александром Невским, явился Лугвений — не знавший поражений литовский князь с русской судьбой. В тёмных лесах вологодского севера созерцали свою «Русскую Фиваиду» ученики и собеседники Сергия Радонежского. Знаком неугасаемой милости Божией к Русской земле стало явление чудотворной иконы Божией Матери в Московской земле...
Отношения Москвы с Литвой в период правления Василия I похожи на спутанный клубок разноцветных нитей. Одна из этих нитей — отношения церковные.
За души людей боролись христиане-католики и христиане-православные, язычники-огнепоклонники Литвы, мусульмане в торговых городах Золотой Орды, язычники-шаманисты в степях. Такая ситуация создавала предпосылки для разного рода церковно-политических интриг. Правители лавировали между этноконфессиональными общинами, отыскивая политическую выгоду. Великий князь Литовский Ольгерд всю жизнь притворялся христианином, а похоронен был по языческому обряду — с конём и оружием на огромном костре. Великий князь Литовский Витовт четыре раза менял веру, переходя от православия к католичеству и обратно.
Среди прочего политического наследия московский великий князь Василий Дмитриевич получил от отца горький опыт смуты на митрополии. Он воспринял этот опыт и сделал выводы. Не желая терять время и деньги на протежирование разного рода соискателей митрополичьего престола, он сделал ставку на союз с митрополитом Киприаном. Своими миротворческими усилиями Киприан был весьма полезен и Василию Дмитриевичу, и Витовту. Но всё на свете имеет свой конец. 16 сентября 1406 года митрополит Киприан скончался в своей подмосковной резиденции селе Голенищеве.
Не желая обострять отношения с Литвой, Василий Дмитриевич не стал выдвигать и направлять в Константинополь своего кандидата на митрополию, как это делали прежние московские князья. Иначе поступил Витовт, отправивший в Константинополь своего претендента на митрополию — луцкого епископа Феодосия Грека. Об этом патриарху сообщили московские и литовские послы, направившиеся в Константинополь по церковным делам после смерти митрополита Киприана.