Робер Брюссель хвалил новый балет в «Фигаро», восхищался «чарующей и чрезвычайно изобретательной инструментовкой» Стравинского, преклонялся перед Карсавиной и счел куклу Нижинского в высшей степени удачным воплощением «наивности и безутешной меланхолии». Публика встретила балет восторженно. В значительной мере благодаря «Призраку» и «Петрушке» третий короткий дягилевский сезон балета в Париже был даже более успешным, чем предыдущие.

Свою первую ночь в Лондоне (как, впрочем, и первые пять недель пребывания в Англии) Нижинский провел в отеле «Уолдорф» на улице Олдуич. В следующие приезды они с Дягилевым всегда станут останавливаться в более фешенебельном отеле «Савой» в нескольких минутах ходьбы от «Уолдорфа», между Стрэндом и рекой, но, если даже Дягилев и пытался заказать там номера в июне 1911 года, ему это не удалось, так как Лондон был тогда переполнен высшими государственными и иностранными сановниками и их сопровождающими. Во всяком случае, «Уолдорф» со своим выпуклым задним фасадом, выходящим на крыши «Друри-Лейн», находился неподалеку от «Ковент-Гарден». Он был открыт только три года назад и построен в рамках проекта, предусматривавшего устранение трущоб в районе улиц Кингзуэй и Олдуич; это центр великолепного каменного квартала, по краям которого разместились два одинаковых театральных здания — «Стрэнд» и «Олд Вик». Построенное с использованием смешения традиционных архитектурных стилей, с французскими мансардными павильонами по обеим сторонам крыши и колоннадой посредине, это было одно из первых возведенных в Лондоне сооружений со стальным каркасом, и к тому же там имелся просторный зимний сад*[203].

Русские актеры должны были выступать в театре «Олд Вик» в 1910 году, но им помешала смерть короля Эдуарда, в 1912 году Вацлав будет там репетировать «Весну священную». Этот театр, подобно многим другим лондонским театрам, включая «Гейети» на противоположной стороне улицы, где шла пьеса Джорджа Гроссмита «Пегги», и «Аделфи», находившемуся на Стрэнде и показывавшему зрителям «Квакершу», принадлежал Джорджу Эдвардсу, родственнику Бенуа. Мартин Харви исполнял роль Сидни Картона в «Единственной дороге» в находившемся поблизости «Лицеуме»; в «Савое» проходил фестиваль инсценировок Диккенса; а «Первая пьеса Фанни» шла в «Маленьком театре» на Джон-стрит в Аделфи.

Самой удивительной особенностью лондонской театральной жизни, показавшей, до какой степени первое появление Карсавиной в «Колизее» в 1909 году изменило положение вещей, было то, что теперь во всех больших мюзик-холлах выступала какая-нибудь русская балерина. Исключение составлял «Колизей», где уже много лет удерживала свои позиции датчанка Аделина Жене, признанная королева танца в Лондоне. Павлова танцевала в «Паласе»; Гельцер и Тихомиров — в «Альгамбре»; мадам Собинова, русская певица и танцовщица, выступала в «Ипподроме»; бывшая соученица Карсавиной Лидия Кякшт исполняла с Филлис Биделс и Фредом Фарреном сокращенную версию «Сильвии» Делиба в театре «Эмпайр».

Во время своего первого посещения Англии Лидия Кякшт завоевала сердце дяди Джу льет Дафф, большого любителя спорта графа Хью Ландздейла, обеспечившего ее удобным домом в Сент-Джонз-Вуд.

Карсавина, теперь уже жительница Лондона со стажем, сняла квартиру вместе с Эльзой Билль неподалеку от Бейкер-стрит. Гинцбург поселился в Карлтоне на улице Хеймаркет, в том же квартале, где находился Театр его величества. Остальные артисты труппы остановились в маленьких отелях в Блумсбери. Скромные кирпичные кварталы XVIII века и террасы WC1 забавляли русских, привыкших к окрашенной штукатурке Петербурга и воспринявших серый камень Парижа и мрамор Рима как нечто само собой разумеющееся.

«Мы были удивлены, — пишет Григорьев, — крайней простотой архитектуры, лондонские дома показались нам чрезмерно примитивными. Мы нашли комнаты неподалеку от Британского музея… сады здесь были закрыты, и только у жильцов имелись ключи… Никогда прежде не встречали мы таких забавных двухколесных экипажей, где кучер сидел позади пассажиров. Однако больше всего изумил нас сам Королевский театр (Оперный театр. — Р. Б.) в „Ковент-Гарден“. Он стоял посреди овощного рынка и был окружен складами зеленщиков и огромными грудами капусты, картошки, моркови и прочих овощей и фруктов… Интерьер же его был великолепен… Сцена, с нашей точки зрения, имела один недостаток — она была прямой, а не наклонной, а так как наши танцоры привыкли к покатому полу, им было не очень удобно танцевать на ровном полу».

Дягилева, Нижинского и Карсавину как старых друзей встретили леди Рипон и Джу льет Дафф. Леди Рипон видела балет в России, и именно она позаботилась о том, чтобы дягилевскую труппу включили в программу коронационных торжеств, иначе в нее вошла бы только опера. Джульет Дафф, как мы знаем, посетила весной Монте-Карло. Глэдис Рипон была дочерью Сидни Херберта (получившего титул лорд Херберт Ли); будучи военным министром, он помог Флоренс Найтингейл открыть госпиталь в Скутари; а так как ее мать, леди Пембрук, урожденная Воронцова, то Глэдис была на четверть русской и, возможно, состояла в отдаленном родстве с Дягилевым. Она вышла замуж за четвертого графа Лонздейла, но, так как он был не способен иметь связь с женщиной своего класса, считалось, что отцом их единственной дочери Джульет был один из многочисленных любовников Глэдис. Некоторые полагали, что это великий князь Михаил, проживавший со своей морганатической супругой графиней Торби в изгнании в Кенвуде. Но скорее всего, настоящим отцом леди Джульет был лорд Аннали. Через три года после смерти лорда Лонздейла, случившейся в публичном доме, в 1882 году титул графа перешел к его брату, позже прославившемуся своим покровительством спорту, а его вдова вышла замуж за лорда де Грея, наследника богатого маркиза де Рипона. В честь провозглашения Глэдис леди Грей находившийся в изгнании Оскар Уайльд в благодарность за ее дружбу в годы его невзгод посвятил ей печатное издание своей пьесы «Женщина, не стоящая внимания». После смерти свекра, последовавшей в 1909 году, Глэдис стала леди Рипон. Она была дамой эдуардианского общества, по-настоящему интересовавшейся искусством. Она умела хорошо развлечь королеву Александру, такую красивую, глупую, глуховатую, одинокую и скучающую; и после одного скандала дружба королевы спасла ее от общественного остракизма. Леди Рандолф Черчилль описывает ее как «роскошную женщину с превосходными манерами, добродушным нравом и в меру развитым чувством долга». В 1911 году она, покинув свой просторный дом в Карлтон-Хаус-Террас, переехала в большую загородную виллу «Кумб» с садом, который Рейнальдо Ан называл «Jardin de cure»[204], неподалеку от Кингстона в Суррее, в часе езды от Лондона. Джу льет, в 1904 году вышедшая замуж за лейб-гвардейца Робина Даффа и имевшая дочь и сына, жила на Верхней Брук-стрит (между Гросвенор-сквер и Гайд-парком), но много времени проводила с матерью.

Как строгие англичане, пуритане и консерваторы, знакомые только с выступлениями отдельных звезд в мюзик-холлах, воспримут Русский балет? Как отнесутся к экзотическому репертуару Фокина в мире Киплинга и Элгара (У.С. Гилберт умер в прошлом месяце), в мире, который три года назад был шокирован обнаженными фигурами работы молодого Эпштейна на здании Британской медицинской ассоциации на Стрэнде? Дягилев обладал достаточным опытом, чтобы не воспринимать восторженных леди Рипон и ее дочь как типичных представителей английской публики. Он знал, что Карсавину, Павлову, Кякшт и Преображенскую встречали бурными аплодисментами в мюзик-холлах, но они там танцевали фрагменты старого классического репертуара и, следовательно, не слишком отличались от Аделины Жене, неизменной любимицы зрителей в течение многих лет. Чтобы избежать риска, Дягилев не включил в лондонский репертуар ни одного балета Стравинского. Репетировать «Жар-птицу» у него просто не было времени. Он мог привезти «Петрушку», но не сделал этого, решив для начала испытать лондонцев «варварской» русской музыкой к «Князю Игорю», «Клеопатре» и «Шехеразаде». У него были все основания быть уверенным в «Павильоне Армиды», «Сильфидах», «Карнавале» и «Призраке розы». «Нарцисса» и «Садко» тоже не взяли.

Во время первого лондонского сезона балет будет чередоваться с итальянской оперой, и шесть из его шестнадцати представлений будет проходить совместно с оперной труппой, так, например, «Pagliacci»[205] будут предшествовать «Карнавалу», «Призраку розы» и «Князю Игорю» (24 июня), «Сильфидам» и «Армиде» (30 июня) и «Сильфидам», «Призраку» и «Князю Игорю» (3 июля); «II Segreto di Susanna»[206] будет вставлен между «Клеопатрой» и «Карнавалом» (И июля) или между «Сильфидами» и «Клеопатрой» (17 июля) или же будет предшествовать «Шехеразаде», «Призраку» и «Князю Игорю» (26 июля). «Сильфиды» будут показаны десять раз, «Князь Игорь» — восемь, «Армида» — семь, «Карнавал» и «Шехеразада» — по шесть раз, «Призрак розы» — пять и «Клеопатра» — четыре.

Генеральная репетиция должна была состояться днем во вторник 20 июня, и Дягилев пригласил на нее немногочисленных друзей, но костюмеров задержал чиновник иммиграционной службы в Фолкстоне, а Дягилев получил телеграмму, где спрашивалось, может ли он гарантировать, что они покинут страну после окончания гастролей. Директор «Ковент-Гарден» телеграфировал, что он дает гарантию, но пока никто не мог рассортировать сложные костюмы, головные уборы, обувь, украшения и прочие аксессуары, и небольшая группа зрителей разошлась, предоставив артистам репетировать без сценических костюмов. Чиновник иммиграционной службы, несомненно, остерегался русских террористов и революционеров. (Пятый конгресс социал-демократов при участии Ленина состоялся в Лондоне четырьмя годами раньше.)

Гастроли дягилевского балета открылись в «Ковент-Гарден» 21 июня в среду программой, включавшей «Павильон Армиды», «Карнавал» и «Князя Игоря». В «Павильоне» конечно же танцевали Карсавина, Нижинский и Больм. Эльза Билль стала первой Коломбиной, которую англичане увидели в «Карнавале» в паре с Нижинским — Арлекином и с Фокиной, Шоллар, Нижинской, Больмом и Чекетти в их прежних ролях Киарины, Эстреллы, Бабочки, Пьеро и Панталоне, партию Флорестана исполнил Семенов, а Эвсебия — Иван Кусов, только что присоединившийся к труппе в Париже в качестве premier danseur de caractere [207] (он исполнил роль пьяного купца в «Петрушке»). В «Князе Игоре», как и во время первой постановки два года назад, Больм, Федорова и Розай вели соответственно воинов, девушек и юношей, а новенькая, Анна Гачевская, исполнила партию Первой пленницы. Петренко и Запорожец пели партии Кончаковны и хана Кончака, как и в Париже, Исаченко заменил Смирнова в роли Владимира, Игоря низвели до бессловесного персонажа. По воспоминаниям Дягилева, труппа имела «огромный успех, но во время плясок из „Князя Игоря“ половина публики ушла. По крайней мере сотня старых дам, покрытых бриллиантами, как иконы, проходила мимо меня с написанном на лицах отвращением. Прибежал директор, крича: „Вы скомпрометировали ваш великолепный дебют этим варварским ужасом, который поместили в конце, — это не танцы, это прыжки дикарей!“»[208]

На следующий день произошло событие, затмившее потрясающий триумф русских, — состоялась коронация Георга V, и в «Ковент-Гарден» не было представлений.