Несомненно, все было тщательно рассчитано, чтобы Астрюк и Бакст получили письма за завтраком одновременно с заметками в прессе по поводу „Святого Себастьяна“ Иды Рубинштейн. Так были наказаны предатели.
Бакст тотчас же телеграфировал.
Бакст из Парижа Дягилеву в Рим, 24 мая 1911 года:
„…Решительно протестую против той ответственности, которую ты пытаешься взвалить на мои плечи. Два эскиза с пояснениями к „Пери“, отправленные в прошлом месяце в Монте-Карло, не были доставлены и вернулись в Париж. Однако я начал писать задник. Костюмы посланы Мюэль. Костюм Нижинского для „Пери“ использовался для обложки программы Brunhoff. Я телеграфировал и писал, соглашаясь с постановкой „Синего бога“ Фокина и Бенуа. Ответа не получил. В отчаянии принял фокинский метод постановки накануне отъезда из Петербурга. Эскиз „Синего бога“ закончен, и эскизы костюмов сделаны.
Астрюк неистово протестовал против любых изменений в объявленной программе. Ночью 25 мая Дягилев, Бенуа, Фокин и Григорьев просидели до утра, обсуждая свои возможности, и на следующий день Дягилев телеграфировал Астрюку.
Дягилев из Рима Астрюку в Париж, 26 мая 1911 года:
„После длившегося всю ночь обсуждения определенно решили отказаться от возобновления „Жар-птицы“ в пользу следующих программ: первая — „Карнавал“ с Нижинским — Арлекином, „Нарцисс“, „Роза“, „Садко“; вторая — „Шехеразада“, „Пери“, „Керженец“, „Роза“, „Петрушка“. Помощник режиссера Аллегри прибудет в Париж в воскресенье с музыкой… Начинаем репетиции в понедельник“.
Дягилев окончательно отказался от идеи поставить чрезвычайно сложного „Синего бога“ и, возможно, считал, что будет лучше отказаться и от „Пери“ также, но в письме, которое Аллегри отвез Астрюку в тот уик-энд, он попытался использовать иную тактику.
Дягилев из Рима Астрюку в Париж, 27 мая 1911 года:
„Дорогой Астрюк,
Ваши телеграммы, полные таких слов, как „гибельный“, „безнравственный“, „прискорбный“, действуют мне на нервы. Вы как будто призываете несчастье на наш сезон… Совершенно очевидно, что, если бы Бакст и Труханова приехали на несколько дней в Монте-Карло, „Пери“ была бы уже поставлена.
Сейчас единодушное неприятие этого навязанного нам балета достигло своего апогея. Карсавина отказывается ехать в Париж и танцевать рядом с Трухановой. Фокин вчера заявил, что ставить балет с Трухановой — самый большой идиотизм в его жизни, которого он никогда себе не простит. Бенуа отказывается нести ответственность за такое антихудожественное предприятие. Артисты возмущаются. Я не говорю уже о Безобразове и Гинцбурге.
Единственное, что заставляет их продолжать работу над проектом, — это мое намерение довести дело с „Пери“ до конца.
Вчера, прослушав музыку, Фокин заявил, что ему понадобится по крайней мере двенадцать репетиций, чтобы аранжировать музыку, это не считая оркестровых репетиций!
Он не может приступить к работе еще и потому, что либретто несовершенно и он не имеет представления, как его ставить.
При сложившихся обстоятельствах я понял, что возобновление „Жар-птицы“, нашего самого сложного балета, который мы целый год не исполняли, физически невозможно, если мы будем ставить „Пери“. Мне пришлось выбирать между этими двумя балетами и отказаться от работы над восстановлением „Жар-птицы“.
Я принял это решение против воли моих коллег в результате всех тех оскорбительных слов, прозвучавших в потоке ваших бесконечных телеграмм.
А теперь я слышу от вас, что отмена „Жар-птицы“ тоже нежелательна.
Я совершенно растерян и просто не знаю, что предпринять.
Мне придется показать всем вашу телеграмму, и споры вспыхнут вновь и даже с большей силой, так как даже вы не поддерживаете меня в решении, которое я должен принять, только говорите, что я дал слово и не могу его нарушить. Это уж слишком.