Итак, они сбились с тропы. И не знали, ни куда идти вперёд, ни в каком направлении возвращаться назад. Компаса-то у них не было. Они куда-то пошли, пытаясь ориентироваться по солнцу, карабкаясь через бурелом, поедаемые мошкой… Так они шли ещё день или два, не зная куда. На третий день у них закончилась пища. Остался только пакет чёрных сухарей. Утром четвёртого дня возле палатки были обнаружены свежие следы медведя. После этого с Власиком случилась истерика. Масик привёл его в чувство, и они поковыляли дальше, опять карабкаясь через упавшие лиственничные стволы, отмахиваясь от комаров, а вечерами слушая рёв и крики маралов и ещё каких-то непонятных зверей. К вечеру пятого дня кончились и сухари…

А утром шестого они вдруг выбрели на явную торную тропу. Двигаясь по ней, через несколько часов почувствовали приближение жилья. И вышли к людям.

Место, куда вышли Масик и Власик, представляло собой горную поляну неподалёку от истоков реки Ибукани. Здесь, довольно-таки высоко в горах, бьют радоновые источники; здесь построен так называемый профилакторий: несколько бревенчатых бараков. Сюда забрасывают раз в неделю пациентов на вертолёте и раз в неделю на том же вертолёте увозят исцелённых. Вертолёт стóит денег, и Масик с Власиком мгновенно выяснили, что этим путём им отсюда не выбраться, так как деньги у них кончились ещё раньше, чем сухари. Значит — сплав по Ибукани до Ай-бузы. Только воспользоваться этим путём невозможно: сплав по бурной реке опасен для жизни, и осуществить его может один только мужик Николай (или Пётр, или Семён, не помню). Но его сейчас нет. А где он? А уехал. Куда уехал? А куда-то. Вообще-то, он сейчас пьёт. Так что — подождите, может, через денёк-другой протрезвится…

И они стали ждать. День, другой, третий. Их чем-то кормили и даже разрешили пользоваться радоновыми ваннами. Радоновые ванны там устроены в самих бараках — это действительно такие бетонные чаны, в которые по трубе напускают горячую лечебную воду. Есть чаны попроще, в которые сливают воду из первых. А есть на улице просто ямы, накрытые дощатыми крышками. Первые дороже, вторые дешевле, а третьи — для всех желающих. Если яма не занята — снимай крышку, раздевайся да и полезай в дымящийся радоновый раствор. Масик полез именно туда, а Власик не полез, потому что чем-то был занят. Кажется, курил коноплю.

Правда, когда Масик подошёл к яме, то обнаружил там человека. То был чабан, пришедший из ближних юрт посидеть погреться в чудесной воде. Чабан вылез, надел замусоленную одежду, сел на кобылку и поехал своей дорогой. Масик погрузился на его место. Чабан выглядел нездорово и всё почёсывался, но Масика это не волновало, потому что нельзя же переживать и париться по каждому поводу. Он сел в яму, он посидел там столько, сколько хотел, он вылез, он оделся; ему было хорошо. После блужданий по комариной тайге, после созерцания горных красот — прекрасна бодрящая теплота целебных источников.

Тем временем мужик Николай (Пётр, Семён или как его?) протрезвел, и вот он уже готов свезти желающих за умеренную плату на лодке до Ай-бузы. Погрузились в лодку и отплыли. В то утро Масик уже чувствовал себя несколько странно. Он чувствовал нечто вроде жара и жжения по всему телу, и в некоторых местах начинало отчаянно чесаться. Приписывая сие нервности и авитаминозу, Масик пытался не обращать внимания. Они сели в лодку и поплыли.

Путешествие по горной реке стремительно и страшно. Лодка несётся; из белых голов водяной пены то там, то сям выскакивают камни; трудно представить себе, что этим полётом можно управлять. Похмельный Николай шурует веслом… А вот впереди самое жуткое: место слияния Ибукани и Подбукани; речной поток делает крутой поворот и буквально разбивается вдребезги о горную стенку. В кипящей воде торчат зловещие глыбы. Лодка несётся прямо на скалы; повернуть нет возможности, сама собой зарождается в гортани молитва; зажмуриваются глаза… Вираж — и Николай, орудуя веслом, выпихивает лодчонку на быстрину… Ещё толчок! И деревяшка с людьми уже почти плавно скатывается вниз по гребню волны. Миновали.

Так они мчались и примчались к Ай-бузе. Отсюда уже можно доехать до Кис-киза, а можно выйти на тракт, застопить что-нибудь в сторону Беловодья. Однако чесалось у Масика всё сильнее, и температура поднялась. Он почувствовал себя совсем скверно, даже стал терять сознание. Ничего не оставалось делать Власику, как дотащить Масика до больницы и сдаться вместе с ним. И вот вместо приятного путешествия через горы к друзьям-археологам, оба оказались в крохотной деревянной поселковой больнице.

Врачи поставили диагноз: чесотка. Правильно поставили или неправильно, это неважно; важно то, что стали лечить. В крохотной поселковой больнице имеется три отделения: хирургическое, терапевтическое, гинекологическое. Все койки в первых двух были заняты, а в гинекологическом койки почему-то пустовали. Не хотели, видно, в тот период женщины болеть своими болезнями. И Масика поместили в палату номер один гинекологического отделения. Так он и лежал, один в трёхместной палате, смотрел в окошко на горы, читал книжки, принимал лекарства и думал о превратностях судьбы.

Внимание медперсонала было привлечено тем, что больной из гинекологии читает книжки. У Масика в рюкзаке книжки лежали, штук десять. Зачем взял он их в горы? Непонятно. Но вот пригодились же! Необыкновенный вид читающего больного, к тому же он из города и с бородой. Персонал сделал вывод. К Масику стали обращаться:

— Профессор!

Не в шутку, а уважительно. Например, на кухне:

— Это вот отнесите Профессору, в гинекологию.

Нянечка:

— Ну, Профессор, ножки поднимите, я тут пол мыть буду!

Сестричка:

— Ложитесь, ложитесь, Профессор, и штаны снимайте. Это ничего, как комарик укусит… О-от, от, от… Готово… Ваша чесоточка — это пустяки. У нас тут с женщинами такое бывает… А вы правда из Ленинграда? Ну надо же! Надевайте штаны, Профессор.

Так и провёл Масик примерно неделю в больнице, окружённый почётом. Влас преданно ждал его в палатке, покуривая коноплю. Потом лечение закончилось, оба-два двинулись дальше и через несколько дней уже обнимались на Острове, на берегу Буй-Хема.

И, что самое главное, боль от трагической любви прошла. Как-то всё это оказалось неважно…