На этом обрывается несуществующая рукопись историй про Беловодье.

Собственно, это и не рукопись никакая. Мы на бережку вокруг костра. Потрескивают веточки. Тройными тулупами взлетают вверх искры и пропадают в темноте. Где-то там, куда направляются искры, в чёрной невидимой выси тактично пошумливают берёзы. Мы немножко выпиваем и как будто поджидаем кого-то. И Начальник с нами, и Профессор, и Петрович с Палычем… Палыч умер пятнадцать лет назад, но это неважно, он — вот он, с кружечкой в руках, и отсветы костра разнообразно подсвечивают его благородное пиратское лицо.

На углях печётся рыба.

Мы слышим — где-то в закостёрном пространстве — разговор.

— Симон, сын Ионы!

— Вот я, Господи!

— Любишь ли ты Меня больше, чем они все?

— Ты ж знаешь, я люблю Тебя.

— Паси моих ягнят.

Помолчали. Вдруг снова:

— Шимон бар Иона! любишь ли Меня?

Удивление. Даже как будто взмах крыльями.

— Господи! Ты знаешь — люблю Тебя.

— Паси моих овец.

И опять молчание. Говорит в третий раз:

— Симон! Ионин!

— Да, Господи!