— Ты правда любишь Меня?
В ответ, с мукой в голосе:
— Господи! Ты всё знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя.
— Паси вот этих — моих.
От конечной остановки — пешком
Всё, что имеет начало, найдёт свой конец.
Так, что ли?
— Вы все умрёте — вылупляется из металлического трамвайного лязга скрипучий голос Ксаверия.
Не совсем.
А вот Кое-Кто не хочет ничьего исчезновения. Он бережлив, и у Него ни одна вещица не пропадает впустую.
Если мы чего-то не видим или видим не так, это не значит, что его нет.
Почём мы знаем, откуда берутся начала и где скрываются концы?
Это очень своевременная мысль — потому что наш трамвай, описав звучный круг возле станционного домика, причалил к конечной остановке.
Но мы ведь не умерли. Мы выходим из вагона.
Мы с Человеком Рассеянным следуем в направлении на север, проскальзываем в калитку и попадаем на присыпанную осенними листьями песчаную дорожку, под ветви высоких дерев.
Смоленское кладбище.
Я искоса взглядываю на своего спутника и поражаюсь произошедшей в нём перемене. Вместо сковороды на голове элегантная шляпа. И пальто на нём «то», и кашне по последней моде, и вовсе не нелепые перчатки и не валенки, а востроносые ботинки сверкают под облачком твидовых брюк. В своей целеустремлённой сосредоточенности он похож на молодого Гумилёва или, как сказала бы Цветаева, одновременно на Медного всадника и на его коня.
Может быть, он мой близнец, потерянный в «Снегирёвке»?
И вовсе не манекены, а живые люди, высыпав из того же вагона, ковыляют за нами.
Мы взлетаем вверх, чтобы посмотреть, кто они такие. Мы теперь точно знаем, как это — летать. Просто толкаешься и летишь, и летаешь сколько хочешь, меняя высоту и скорость, как показано у Грина.