Иоанн. Когда распяли, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части.
Иаков. Разделиша ризы моя себе и о одежде моей меташа жребий.
Иоанн. И хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. И сказали: не станем раздирать его, а бросим о нём жребий, чей будет.
Симон. Скоро будет светло.
Андрей. Уже пошли. Женщины давно пошли.
Иоанн. А он говорит: «Жажду». Тут стоял сосуд, полный уксуса. Напитали уксусом губку, наложив на иссоп, поднесли… Вкусил уксуса и сказал: «Совершилось!»
Иаков. Что совершилось?
Андрей. Женщины давно пошли.
Иоанн. При кресте стояли: Мать, сестра Матери, Мария Клеопова, Мария Магдалина…
Иаков. Да что же совершилось-то?
Отдёргивается завеса над входом. Три белые женские фигуры появляются в проёме двери.
Первая женщина. Его нет там.
Вторая. Камень отвален и никого нет.
Третья. Но в саду, в саду… Я видела…
Все замирают на своих местах, все молчат. Вдруг Симон срывается и, расталкивая стоящих у двери, стремглав убегает. За ним Иоанн.
Рассветает. Становится светло, ослепительно светло. Свет, кружась, сходит сверху хлопьями, как снег. Всё тонет, всё исчезает в этом снегопаде.
Об особенностях рукопожатия
Почему бы трамваю не летать? Человек ведь летает, просто летает — верой, как доказал Александр Грин. И потом, сказано: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: “перейди отсюда туда”, и она перейдет»[45]. Это сказал Тот, Кто ходил по водам, — уж Он-то знает. Ежели горы перебегают оттуда сюда силой творческой воли, то отчего же трамваю не летать?
Александр Грин и сёстры Цветаевы, Марина и Анастасия, жили рядышком, буквально через две улицы. Правда, это было не здесь, а в Крыму, в Феодосии. Если из квартиры Грина, что на углу Галерейной и Земской, выйти и пойти по Земской и, дойдя до конца улицы, повернуть налево, то буквально через пару минут придёшь к Цветаевым. Правда, опять же, они жили в этом месте в разное время. Цветаевы до Мировой войны, а Грин в пору «угара нэпа». Разминулись на двенадцать лет.
А вот в Питере они вполне могли встретиться. Как раз таки в декабре пятнадцатого или в январе шестнадцатого года, когда Марина навещала друзей в Северной столице, а Грин жил где-то тут. Но, конечно, если начистоту, то это маловероятно. Они вращались в разных кругах. Грина не приглашали в те высоко одухотворённые гостиные, где могла возлежать перед камином на медвежьей шкуре Цветаева. Впрочем, Грин был всё же знаком по редакции «Нового Сатирикона» с Тэффи, а та, как мы знаем, жила в одном доме с Каннегисерами. И Грин об руку с Аверченко вполне мог как-нибудь заглянуть к Надежде Александровне Тэффи-Бучинской на чашку чаю.