Через заднюю дверь входит Эрнесто, всё еще не в школьных ботинках.

– Ты нашел свою обувь? Куда ты ее вчера поставил? – вновь спрашивает его Тереза. И вновь Эрнесто молча выходит через парадную дверь.

Затем Тереза подает знак девочкам идти завтракать. Они сразу же садятся и начинают есть. Стоя там с микрофоном в руке, я поражаюсь тому, насколько все невероятно миролюбивы. За всё это время Тереза произнесла всего несколько слов. Она совсем не напрягалась. И дети следовали ее примеру. Пока девочки завтракают, в комнате так тихо, что слышно даже пение птиц на улице.

Тишина нарушается, когда Эрнесто вбегает со двора перед домом – и он по-прежнему не в школьной обуви! Ага! Сейчас начнётся: ведь мать уже дважды просила его найти туфли. Но она не чувствует необходимости нагнетать обстановку. Она не превращает его непослушание в конфликт. И даже не напоминает, что уже просила дважды. Вместо этого Тереза сохраняет самообладание и так же спокойно повторяет:

– Иди и отыщи свою обувь.

Я заметила, что она ждет целых 5 минут между повтором просьбы. Для сравнения: я жду – максимум – секунд 10. И терпение мамы-майя окупается. Эрнесто вновь выходит во двор и быстро возвращается со своими туфлями!

Тереза подает еще один знак рукой, и все четверо направляются к входной двери. Младшие запрыгивают на расположенную спереди платформу грузового трёхколесного велосипеда, и Лаура везет их в школу. Всё. Невыносимая утренняя рутина закончилась. От первой встряски гамака до отъезда детей прошло минут 20. Гладко, легко и невероятно спокойно. Ни скандалов, ни пререканий. Ни криков, ни слез. Никакого сопротивления.

Утреннее безумие было чем угодно – но не безумием. Дети Терезы плыли по течению. Они слушали и знали, что им делать. Если не реагировали сразу, мама никогда не подгоняла. Она просто ждала несколько минут, а затем просила снова – тем же тоном, теми же словами. Она никогда не инициировала конфликт.

– Утром всё так легко, потому что дети помогают друг другу, – объясняет Тереза. И она совершенно права. Сёстры и брат охотно взаимодействовали и не хотели создавать сложности маме.

Но я чувствую в этом доме что-то еще, помимо готовности и умения играть в команде, – то же, что ощущала и в других семьях Чан-Каяла. Тереза и ее дети, кажется, понимают друг друга более глубоко, чем мы с Рози.

Тереза знала, что большее давление не поможет Эрнесто быстрее найти свою обувь и что у Лауры получится лучше разбудить Клаудию, чем у нее самой. А Лаура знала, как причесать сестру, чтобы той не было больно. Каждый в семье понимал, как работают окружающие. В результате в их доме царила чудесная атмосфера сплоченности и согласованности действий – прекрасное «МЫ», наполненное ощущением участия каждого в общем деле.

И меня осенило: Тереза натренировала свою семью трудиться сообща, как команду-победительницу ежегодного чемпионата по бейсболу, – а я делаю прямо противоположное. Я обучаю инакомыслящего и непримиримого оппонента, который иногда превращается в полноценного анархиста из «Ангелов ада»[36].

Почему мы с Рози не команда?

Если у меня каким-то образом получится привлечь ее на свою сторону, удастся ли разрешить этим целую кучу наших проблем? Может, утренние сборы станут проще… Или будет легче заканчивать прогулку и уходить из парка. А возможно – просто возможно, – Рози будет ложиться спать без скандалов и слёз. Могут ли все эти трудности вытекать из одной – самой главной?

До своего знакомства с Терезой и Марией я организовала расписание Рози так, как, по моему мнению, и должны его организовывать хорошие родители: когда она не была в детском саду, для нее было запланировано какое-нибудь «занятие».

Всю работу по дому я делала во время ее дневного сна или после ее вечернего отбоя. Я убирала гостиную и кухню, стирала и частично готовила завтрак и обед на следующий день, чтобы не торопиться утром. По выходным мы ходили в зоопарк, музеи и на игровые площадки. Посещали праздничные мероприятия в парках и работали над поделками на Хэллоуин и Пасху. В дождливые дни притаскивали в гостиную игрушки, настолки, головоломки и развивающие пособия. Мне нравились эти занятия, потому что я верила, что они обогащают жизнь Рози, давая ей возможность получить самый разнообразный опыт. Фактически же они забивали ее время, держали от меня подальше и отвлекали, чтобы она не сводила с ума.

Я рискую почувствовать себя плохой мамой, озвучив это, но… Если честно, мне никогда особенно не нравились эти «полезные дела». В «местах для семейного отдыха с детьми» мне было либо смертельно скучно, либо я чрезмерно раздражалась от шума, огней и хаоса. Я уходила из детского музея науки в полном изнеможении, на нервах и с ощущением, будто частица моей души умерла, когда я заплатила в буфете 10 долларов за кусок пиццы пеперони. В итоге, кстати, я сама его и ела, потому что Рози завопила мне в лицо:

– ФУ-У! Мерзкий СЫР!

Возиться с Рози дома в гостиной было немногим лучше. Иногда я была готова выколоть себе глаза, только чтобы не играть еще раз в принцесс Эльзу и Анну. Но я говорила себе: это то, что делает хорошая мать. Это то, что нужно Рози. Это хорошо для нее. Она этого хочет. Это ей помогает.

Звучит знакомо?